Де Жанненэ не мог больше выдержать. Он встал и деревянной походкой удалился в кафе.

Фарриш был озадачен. Неужели де Жанненэ прекратил разговор? Но ведь так продолжаться не может — с каждым часом растет опасность, что немцы обнаружат уязвимую позицию союзников в Рамбуйе.

Фарриш тоже встал, сердитым жестом запретил сопровождать себя и двинулся в кафе «Монтобан» искать де Жанненэ. Пройдя через полутемную комнату и коридор, он наконец увидел голову и плечи генерала — остальное скрывала низкая деревянная дверь, еще не переставшая раскачиваться на петлях. Фарриш пристроился рядом с де Жанненэ, снедаемый злобой не столько к генералу, сколько к политиканам и к заправилам из верховного командования — к истинным виновникам, которые связали ему руки в момент, когда он почти достиг цели. Нет, в другой раз они не обманут его своим нытьем насчет согласованных действий и единой стратегии. Теперь будет так: каждый за себя; и он уж сумеет о себе позаботиться.

— Знаете что, — неожиданно сказал де Жанненэ. — Мне все равно. Запросим штаб армии. Пусть решают.

— Вы говорите по-английски?

— Разумеется.

— Ах, вот что… Я, может быть, допустил излишнюю резкость…

— Ваши переводчики были чрезвычайно любезны.

Значит, де Жанненэ одурачил его. Но все равно, Фарриш не мог допустить, чтобы в дело вмешалось командование армией: не окажись он запертым в Рамбуйе, он мог бы оправдать свой бросок требованиями тактической обстановки; но поскольку он и де Жанненэ заняли трамплин одновременно и поскольку француз не желает уступить ему первое место, всю вину свалят на него одного.

— А мы, — сказал де Жанненэ, пропуская Фарриша вперед, — могли бы подождать здесь, пока не придет ответ из штаба армии.

— Ну нет, дудки! — сказал Фарриш. — Вы, очевидно, не понимаете, чем это пахнет, зато я понимаю. — В нем опять стала накипать злоба. — Проезжайте вперед, я не возражаю. Катитесь отсюда — и чем скорее, тем лучше.

Де Жанненэ потянулся пожать ему руку:

— Общими силами, господин генерал, общими силами!

Генералы вместе вышли из кафе. Подойдя к столику, де Жанненэ поднял свой недопитый стакан.

Фарриш только посмотрел на свой стакан, который за время его отсутствия вымыли и наполнили снова. Он сказал:

— Пробкой пахнет, — и не стал пить.

Стоя перед зданием школы, Фарриш смотрел, как из гущи его дивизии выбираются подразделения де Жанненэ.

Он приказал всем уйти и оставить его одного. Отойдя в сторонку, Каррузерс и группа штабных офицеров смотрели, как их начальник пьет горькую чашу унижения.

Среди них был и Уиллоуби. Фарриш получил щелчок, но Уиллоуби теперь еще сильнее в него верил и сочувствовал ему. Прослушав спор между генералами, Уиллоуби понял, что дело Фарриша — дрянь, и оценил, что тот все же попробовал тягаться с французом. Фарриш — человек в его вкусе и может оказаться ему полезен. Фарриш смел и пойдет напролом, чтобы добиться своего. Пусть сегодня у него ничего не вышло — когда-нибудь выйдет. Сколько раз Уиллоуби наблюдал, как старик Костер — главный компаньон юридической конторы «Костер, Брюиль, Риган и Уиллоуби», спокойно выслушав неблагоприятное для него постановление низшей судебной инстанции, еще крепче вгрызался в дело, нажимал еще несколько кнопок, добывал еще нескольких свидетелей и в высшей инстанции выходил победителем. Великое дело — умение заглядывать вперед!

Генерал провожал глазами французские машины, уходящие в Париж; из выхлопных труб летели искры, стучали колеса транспортеров, и частые разряды в цилиндрах напоминали выстрелы.

Наконец, видимо, решив, что с него довольно, он повернулся на каблуках и вошел в здание школы.

В классе, где раньше был командный пункт Троя, на крышке парты сидел пожилой офицер в расстегнутом плаще. При виде Фарриша он встал и тяжелыми шагами направился к нему.

— Фарриш! — сказал он приветливо, — ну, как дела?

Фарриш взял его за руку, повел к учительскому столу и сказал, указывая на единственный стул: — Садитесь, Девитт.

— Вы сами садитесь! Ведь вы, наверно, устали.

— Да… Как-никак, весь день в пути. О черт… Я так зол, мне не до отдыха. Слышали, какую мне свинью подложили?

— Мне Уиллоуби сказал, что вы, вероятно, захотите со мной повидаться. И упомянул в двух словах о вашей размолвке с де Жанненэ.

— Размолвка! — сказал Фарриш. Он уткнул один палец в стол возле чернильницы, а другой — возле куска мела, на расстоянии нескольких дюймов. — Вот сколько мне оставалось до Парижа. А тут — сговорились за моей спиной, и только я Париж и видел.

Девитт внимательно посмотрел на генерала.

— Что мне сказать вам в ответ?

Отношения между этими двумя людьми были несколько необычные, и, вероятно, Девитт понимал это лучше, чем Фарриш. Фарриш был моложе годами, но старше чином. Быстро пройдя путь от безвестного командира танкового батальона до командующего закаленной в боях бронетанковой дивизией, Фарриш не мог не рисоваться, даже в присутствии человека, знавшего его, когда в военном отношении он был младенцем.

— Что сказать в ответ… — повторил он. — Да то, что вы об этом думаете. Такого дилетантского, подлого, никчемного распоряжения…

— Вы спрашиваете моего мнения, но едва ли оно вам понравится.

— А вы скажите! Я не боюсь.

Рукою в перчатке Девитт осторожно отставил в сторону чернильницу.

— По-моему, правильно, что французам позволили освободить свою столицу. — И, не дав Фарришу времени возмутиться, Девитт продолжал: — Вы же не на футбольном поле. Помните, как вы здорово пасовали?

Фарриш отмахнулся от этих воспоминаний.

Девитт развил свою мысль:

— Но с другими игроками вы не считались. А теперь нужно помнить, что вы не один.

Фарриш сказал с сердцем:

— Я лучше других!

Девитт поднялся.

— Нет, — сказал Фарриш. — Побудьте со мной. Мне нужна поддержка.

— Стоит ли? — возразил Девитт. — Вы меня не слушаете. А не слушаете потому, что я говорю не то, что вам хочется услышать.

— Да я слушаю, — сказал Фарриш с досадой. — Одной обидой больше, одной меньше — не все ли равно?

Девитт застегнул плащ.

— Если для вас эта война — только погоня за славой, вас ждет много разочарований. Мне, возможно, повезло больше, чем вам: прежде чем снова стать под ружье, я успел пожить гражданской жизнью. Я общался с людьми, далекими от военных кругов. И я хочу вам сказать: эта война не исчерпывается передвижением дивизий по карте. Идет и другая борьба, которая на ваших картах не отмечается. Потому-то и хорошо, что в Париж направили эту французскую дивизию. Потому-то вам и предстоит еще немало огорчений.

Фарриш рассмеялся.

— Пусть поостерегутся огорчать меня слишком сильно!… — В голосе его прозвучала угроза. — Вы куда?

— Пора двигаться, — отвечал Девитт, щадя самолюбие Фарриша.

— В Париж, что ли?

Девитт пожал плечами.

— В Париж? — растравлял себя Фарриш.

— Да, между прочим и в Париж.

— Ну, когда-нибудь расскажете, как все было. Расскажете, потому что…

— Почему?

— Нет, ничего.

— Так до свиданья, Фарриш, желаю удачи.

— Стойте, стойте! — сказал Фарриш. — Ответьте-ка мне на один вопрос, прежде чем укатить на Елисейские Поля. Где это вы… где вы нахватались таких возвышенных мыслей?

— Право, не знаю, — Девитт не видел в своих мыслях ничего из ряда вон выходящего.

3

Париж начинал пробуждаться.

Автобус, в котором ехала домой Тереза Лоран, был набит до отказа. Она оказалась между двумя мужчинами — один в рубахе, разорванной по шву на плече, другой в соломенной шляпе, на полях которой в том месте, где он брался за нее рукой, образовалось расплывчатое пятно.

Человека в соломенной шляпе, казалось, нисколько не смущали теснота и жара. Он вдыхал тяжелый запах генераторного газа и жмурился, словно говоря: «Какой сладкий аромат!» Он улыбнулся Терезе, и ей понравилась его улыбка — хорошо очерченный рот, крепкие зубы, только усики ни к чему. Но она и вида не подала, — с какой стати он вздумал ей улыбаться?