Утро началось с того, что я сказал себе: «Мне нужна соломинка». Я ходил и искал колос ржи. Иногда я останавливался, закрывал глаза, и мне чудилось, что сюда, в Страну Трав, долетает долгий шорох колосьев спелой ржи под ветром. Тяжел созревший колос и стремительны порывы ветра, но соломинка не ломается, только качается и гнется. И не прекращается шорох колосьев.
Помню, к открытию Всемирной выставки в Париже была возведена Эйфелева башня. И тогда же французский ученый Фансе указал на соломинку ржи как на лучший пример стройного, прочного и изящного сооружения. Он писал, что Эйфелева башня, по сравнению с большинством растений, — неуклюжа и широка. Высота соломинки ржи с трехмиллиметровым диаметром при основании равна примерно тысяче пятистам миллиметрам. Эйфелева нее башня, чтобы сравниться прочностью и высотой с соломинкой, должна быть в восемьдесят три раза выше.
Все это пришло мне в голову, когда я бродил и искал соломинку. В лесу трав я увидел уходящую в небо невероятной длины желтую трубу, перехваченную в разных местах огромными узлами, кажется — колос ржи! И тут я убедился: зря искал. Совсем забыл, что я во много-много раз меньше, чем эта соломинка.
Сухой стебель растения был полым и тонким. Я его срезал острым осколком раковины. И вот настала минута: держа стебель во рту, я нырнул и опустился на дно реки.
Осторожно и медленно сделал первые шаги по дну; один конец стебля во рту, другой — над поверхностью воды. Дышать ртом было трудно, тростинка мешала каждому движению. Над моей головой толща воды. Но не следует об этом думать. Надо все время помнить: как бы не оступиться, не упасть, не выпустить изо рта стебель, не погрузить его верхний конец в воду. Я сделал несколько неуверенных шагов. Дорогу мне загородил какой-то странно поблескивающий большой холм. Надо обойти.
Но стало страшно. Холм приподнялся, раздвинулся в основании, и из него показался отросток. Странное живое существо, упираясь на выступивший наружу отросток, двинулось прямо на меня и ударило сильной струей воды. Вода — в воде! Я упал, но трубки не выпустил. Холм снова окатил меня водой. Как из брандспойта, как из металлического наконечника, надетого на кишку пожарной машины, била в меня струя. Я лежал на дне реки, не выпуская трубки изо рта, дышал. Удары струй прекратились. Поднялся. Увидел: это «живое сооружение» придвинулось совсем близко и тянет меня к себе, всасывает. Я схватился за ствол подводного растения. Трубка вырвалась изо рта. Захлебываясь, я попытался всплыть…
Аэростат! Серебристый аэростат в воде! Я сидел под куполом и свободно дышал. Как я в нем очутился? Какой случай спас меня?
Упустив трубку, захлебываясь, я сделал какое-то движение, чтобы подняться на поверхность, и оказался в аэростате. Он висел на ветвях того подводного дерева, за которое я ухватился, когда упал. Кто здесь повесил аэростат? Кто наполнил его воздухом? Об этом потом.
Здесь же сразу скажу — очутившись в аэростате, я сообразил: холм, который тянул меня, всасывал, бил в меня струей, был обыкновенной беззубкой, двухстворчатой ракушкой. Этот моллюск полузарывается в мягкий грунт водоемов. Створки его медленно раскрываются, и через щель высовывается нога — мягкий желтоватый тупой отросток. Моллюск ползет по дну. Скорость двадцать — тридцать сантиметров в час. У беззубки два сифона: вводной и выводной. Приходит в действие вводной сифон — и мелкие живые существа, плавающие в воде, втягиваются с большой силой. И роговые лопасти загоняют попавшуюся живую пищу в рот. Ненужная, отработанная вода вытесняется, выбрасывается через выводной сифон.
Беззубка насытилась — сомкнулись створки, она превратилась в неподвижный холм…
Течение чуть-чуть покачивало подводный аэростат, в котором я сидел. Его прозрачная сферическая оболочка, прочно и ловко натянутая на густую веревочную сетку (надежный каркас!), была прикреплена к стволам подводных деревьев.
Не этот ли аэростат я увидел в тот миг, когда плот перевернулся? Возможно, что где-то здесь, под деревом, к которому привязан этот аэростат, лежит мой дневник… Совсем близко!
Сидя на одной из веревок сети, упираясь ногой в другую, я отдыхал.
Легкие тени появлялись, скользили, исчезали в глубине вод. Слышались неясные звуки. Возникали и таяли. Полусумрак. Там, над рекой, высоко — солнце. И его теплые лучи, преломляясь в воде, тянулись в этот призрачный мир.
Пора! Скорее на берег! Раздобыть новый полый стебель и сразу вернуться и нырнуть под этот аэростат.
Надо покинуть тихий хрустальный прозрачный дом, пока не вернулся тот, кто его построил…
Восемь глаз, горя фосфорическим блеском, глянули на меня из-за ствола соседнего подводного растения. Он! Хозяин и строитель дома под водой. Водяной паук! Серебрянка — аргиронета!
Этот подводный колокол — его гнездо — я принял за аэростат.
«Бежать!» — мелькнуло у меня в голове. И тут же другая мысль: «Я не на земле! Надо вынырнуть. Уплыть!»
Секунды растерянности и смятения. Ив эти секунды я увидел, как от серебрянки потянулся канат. Но не к моему пристанищу, а куда-то в сторону. Неожиданно канат обвился вокруг какого-то растения. Потом водяной паук потянул его снова вперед и снова назад.
Я смотрел, наблюдал. И совсем забыл, что сижу в доме другого такого же паука, забыл, что и мой водяной хозяин — паук — может вдруг вернуться домой и застать меня — непрошеного гостя.
Не отрываясь следил я, как серебрянка прикрепляла канат то к стволам у самого дна, то к камням. Канат двигался в разные стороны и казался совсем живым. И все время горели в воде фосфорическим огнем восемь глаз, глядевших в разные стороны. Ни на один миг ни в одном месте канат не запутался, не оборвался. Он лег на дно реки, образовав ломаный многоугольник. Я заметил, что в тех местах, где серебрянка прикрепляла его к стволам растений или к другим неподвижным предметам, там канат был толще. С каждой минутой увеличивалось число линий в многоугольнике, и постепенно линии образовали частую сеть.
Но вдруг строитель оставил свою сеть и проплыл мимо моего аэростата: пара челюстей и целая поросль щетинок. Уплыл. Но мне казалось, что вместе с сетью на дне реки остались восемь фосфорических глаз.
Вскоре паук-строитель вновь показался. Блеснула серебряная одежда из воздушных пузырьков, которую он одел на себя там, на поверхности воды. Серебрянка опустилась около сети на дно реки. Она чуть-чуть приподняла сеть, залезла под нее и стала касаться лапками своей блестящей одежды. Пузырьки воздуха отделялись от щетинок и, цепляясь за нити сети, тянулись вверх, приподнимали ее. Снова и снова серебрянка уплывала, приносила с. поверхности воды пузырьки воздуха, оставляла их под сетью. Затем она снова принялась прясть свою пряжу. Переплет сети становился все более частым, густым. И скоро пузырьки воздуха, принесенные пауком, начали раздувать не сеть, а серебряное полотно шатра, в котором будет жить водяной паук.
Серебряный полотняный шар — аэростат, распираемый воздухом, пытался взлететь, но канаты, прикреплявшие его к стволам подводных деревьев и к неподвижным предметам, не отпускали, крепко держали.
Мой плот опрокинулся возле аэростата. Но под водой я увидел, как серебрянка сооружает новый аэростат. Постепенно я привык к легкому подводному полусумраку и начал различать: поодаль и надо мной висели другие аэростаты. Серебристые, легкие, все они были похожи один на другой. Их много.
Становилось все труднее дышать, кружилась голова — не хватало воздуха. Пора, давно пора выбраться на поверхность. Но я все еще медлил, рассматривал качающиеся в разных местах аэростаты. Хорошо вглядевшись, я увидел, как в одних подводных колоколах пауки-серебрянки отдыхали, подобрав ножки, в других — пожирали пойманную добычу.