Но смогу ли я повести паука за собой? Нелегкое и опасное дело предстоит мне — поймать, укротить паука, заставить нести груз. Трудно, но можно.

Меня заполнила радость при мысли, что скоро я отправлюсь в путь. Я приду туда, где люди смогут взять в руки мой дневник открытий.

Я стал присматриваться к повадкам пауков. Грозные пауки со страшными крючьями, наполненными ядом; пауки, прижимающиеся к жертве, чтобы влить в нее убийственный яд, — как страшны были эти пауки в первые дни моей жизни в Стране Дремучих Трав! Какой испуг овладевал мною, когда в темноте пещер, мимо которых я проходил, загорались огоньки — фосфоресцирующие, переливающиеся злобой глаза паука! Я отбегал, прятался за деревья.

Помню, в один из первых дней я увидел, как из пещеры вылезло мохнатое чудовище с розовыми ногами. Восемь ног. И на каждой словно тушью нарисованы черные кольца; видно, поэтому розовые ноги казались еще розовее. Было страшно, когда чудовище, увидев жука, подпрыгнуло и, показав свое черное брюхо, грозно подняло передние лапы. Схватило жука. Вонзило в него крючья, утащило в пещеру. Как я испугался тогда! Оглядывался — куда бежать. Мне казалось, что из всех пещер на меня смотрят злобные огоньки и подстерегают.

Это было давно — в первые дни моей жизни в Стране Дремучих Трав.

А теперь я ищу пауков, пытаюсь поближе познакомиться, узнать, как они живут, кого боятся.

Выследив погребного паука и дождавшись, когда он оставит свое логово, я сразу начал исследовать, как построено это жилище. Предо мной были бастион, бойницы, каменные заставы — работа настоящего инженерного мастера. Но для сооружения этой крепости погребной паук не оторвал ни одной травинки от земли — он сцепил и спутал травы и переплел их паутиной. Паутиной же скрепил соломинки и стянул различные колышки. Притаившись за стенами своей крепости, он узнает о появлении врага по легкому трепетанию паутины. Стены логова обиты шелковыми обоями — паутиной. Если обвалится камешек, он застрянет в паутине и не ударит детенышей паука. От паутины же паук отталкивается, как от трамплина, и кидается на врага.

В другой раз, под вечер, когда я возвращался домой, мимо меня прошло огромное животное: черное с коричневыми полосами бархатное брюхо и темные кольца на ногах. Это был тарантул. Сначала мне показалось что у него на спине горбы. Но потом присмотрелся получше и увидел: у тарантула, совсем как и у того паука, которого я принял было в сумерках за движущийся стол, сидят на спине маленькие тарантулы.

Вечер был спокойный и мягкий. Тарантул вынес детенышей на прогулку. Покатал их на своей спине, а теперь возвращался с ними домой. Тарантул исчез в щели между двумя камнями. Оттуда, из темноты щели, скоро засверкали четыре глаза. Другие четыре — те, что поменьше, — не были видны. Потом тарантул занялся своим туалетом: чистил передними ножками щупальца и челюсти.

Ежедневно я следил за этим тарантулом, наблюдал и за другими пауками. Не так много времени прошло, а я уже знал, как идет жизнь во многих паучьих жилищах. Я появлялся то у одного, то у другого логова, осторожно присматривался к инстинктам, нравам, повадкам пауков и думал о том, как заставить ядовитого огромного паука слушаться и бояться меня, заставить его нести мой багаж, как носит он яйца в коконе или детенышей.

Вот бы увидеть, кого страшится паук. И тогда я знал бы, как заставить его нести мой багаж. Время шло, и я дождался!

Это было в яркое, теплое утро. У логова одного из тарантулов, за которым я следил, появилась оса. Светло-желтый костюм, приподнятые зыбкие янтарные крылья. Гордая осанка, быстрые, решительные движения. Оса-каликург!

Оса метнулась и вдруг предстала перед сидящим у щели пауком.

Рискуя каждую минуту поплатиться жизнью, я подбежал поближе к логову. Сражение каликурга и тарантула! Тарантул поднялся почти вертикально. Маленькие тарантулы, видно, остались там, в щели-логове. Оса то выпускала из брюшка, то втягивала обратно свой стилет-жало. Тарантул опирался на четыре задние ноги, бархат черного брюха блестел, четыре передние ноги были вытянуты, ядовитые крючки широко раскрыты, и на их концах висели капельки смертоносного яда. Оса-каликург вызова не приняла. Она только встревожила тарантула. Паук, кажется, устал стоять вертикально — он опустил все ноги на землю.

Каликург вился, скользил.

Тарантул разомкнул ядовитые крючки. Вот-вот он первый кинется на каликурга.

Каликург то отступал, то наскакивал. Тарантулу это, видно, надоело — он сделал несколько движений вперед. Оса отскочила. Так она выманила тарантула из щели логова и мгновенно заслонила ему вход в щель. Тарантул неожиданно прыгнул, чтобы вцепиться в осу своими ядовитыми крючками. Но она ловко увернулась и сразу же вонзила свой стилет в тарантула. Страшные крючки паука с бисеринками яда беспомощно повисли. Остались не сомкнутыми. Парализованы. Но паук еще был жив. По-видимому, оса ударила прямо в нервный центр, двигающий ядовитыми крючками тарантула.

Оса плясала, держа жало вытянутым. Она обходила тарантула — выбирала новую точку, чтобы нанести удар. Снова стилет осы вонзился, на этот раз в нервный узел, который управляет движением ног тарантула. Он содрогнулся, теперь его конечности уже не двигались. Он был окончательно парализован.

Оса не отходила от своей добычи и склонилась над жертвой. Она трогала паука, проверяла концами своих челюстей, действительно ли метки удары стилета, доподлинно ли безвредны ядовитые крючки тарантула, не сомкнутся ли они.

Наконец оса потащила свою добычу. Я пошел следом. Оса-каликург оставила парализованного паука и начала бегать около скалы, искала что-то, потом возвратилась к тарантулу. Она схватила его и потащила за собой. Она взбиралась на скалу, шагала через все препятствия и тащила за собой живую, парализованную добычу.

Я продолжал следовать за осой. Она подбежала к какой-то щели. Тарантула она оставила, а сама скрылась в этой щели. Я ждал. Вот она наконец появилась и втащила тарантула в щель, а сама быстро выскочила наружу и начала старательно заделывать вход камешками. Убедившись, что щель никому не видна, оса-каликург умчалась.

Я отодвинул камешки и увидел: на брюшке тарантула приклеено белое яйцо цилиндрической формы. Из этого яйца появится личинка каликурга. Она вырастет, питаясь живыми соками парализованного паука. В тот день, когда иссякнут живительные вещества тарантула, личинка его оставит.

Надо стать для пауков осой, и тогда можно будет заставить их бояться меня. Надо притвориться осой — вот в чем дело!

Теперь я стал следить не только за пауками, но и за осами.

Сколько раз я видел: блестят из пещер на холме злые глаза пауков. И вдруг — трепетание крыльев, прозрачных, отливающих желтизной крыльев. Оса! Неустрашимый охотник за пауками появляется на холме. Легко пробегая по откосу, оса на миг останавливается то у одной, то у другой пещеры. И исчезают злые огоньки — их словно гасит трепетание легких крылышек. Подальше, подальше от осы в глубь пещер забивались, прятались пауки.

Взмахи крыльев осы, быстрые движения, едва слышный шорох. А потом — бросок. И вот уже она поволокла за ногу паука, которого парализовала уколами жала.

И в тот день, когда я, раздобыв крылья осы, прицепил их себе на спину и, взмахивая ими, прошел мимо входов в пещеры, — в тот день я увидел, как потухли злобные огни. Пауки стали бояться меня, маленького человека.

Вперед, мой «верблюд»! На северо-восток. Туда, к беседке, где бывают люди.

Я шел на северо-восток, держа на аркане животное. В коконе вместо яиц — пачка листков дневника.

За спиной у меня был мешок из водонепроницаемого шелка, а в нем — веревки разной длины. Конечно, раньше я назвал бы эти веревки шелковинками гусениц И много еще разнообразных принадлежностей моего быта было в мешке.