Практиканты работали уже месяц, и в общем Лузгин был ими доволен. Бродская, девушка добросовестная и аккуратная, целый день сидела в редакции и правила статьи. Правила неплохо. Надвигалась зима, и Лузгин рассчитывал посылать ее за репортажами, когда лыжники выйдут на старт.

Луговой показал себя более предприимчивым. Он написал очерк о чемпионе страны по борьбе самбо, взял интервью (благо знал язык) у гостившего в столице президента одной из международных федераций.

И вот теперь Лузгин решил доверить практиканту ответственное задание. Он пригласил Александра в кабинет.

— Садитесь, Луговой. Хочу послать вас на задание. В редакцию пришло письмо. Прочтите.

Александр взял небольшой листок бумаги и начал читать.

Александр кончил читать и вопросительно посмотрел на главного редактора.

— Отправляйтесь туда, Луговой, — сказал редактор. — Посмотрите, что к чему. Что это за Лукавый, кто его травит. И, главное, узнайте, что значит формулировка «за общественное безделье». — Он помолчал. — Интересная формулировка — может пригодиться.

Александр вышел из кабинета и сразу же направился к Елисеичу. Так называли в журнале старейшего работника, который все всегда знал, мог дать любой совет и к помощи которого прибегали не только практиканты, но и более опытные сотрудники.

Елисеич сидел за своим самым замызганным в комнате столом, на котором всегда царил неописуемый беспорядок, и, низко склонившись над листом, что-то быстро, быстро писал.

— Скажите, Елисеич (даже практиканты не могли называть его иначе), как быть? Я получил задание — что надо делать?

Елисеич поднял на Александра близорукие глаза и спросил:

— Какое задание, старик? Репортаж, интервью, фельетон, корреспонденция, очерк, статья, отклик, письмо, отчет, беседа?..

Александр терпеливо выслушал Елисеича, пока тот долго и с видимым удовольствием перечислял все мыслимые и немыслимые журнальные жанры. Потом протянул письмо. Воздев на нос очки, Елисеич внимательно прочел листок, минуту подумал, кусая и без того изгрызанный карандаш (ручки он презирал), и, наконец, сказал:

— Значит, так. Приезжаешь — и сразу к секретарю комсомольской организации, потом — к директору, потом — к обиженному, потом — к обидчикам. Все.

— Ну, а что спрашивать, как говорить?..

— С секретарем — откровенно, с директором — строго, с обиженным — сочувственно, с обидчиками — недоверчиво. Все.

Но Александр сегодня не был расположен к шуткам. С утра его занимала лишь одна мысль: идти вечером к Люсе или не идти? С одной стороны, его пригласила сама Нина Павловна, с другой — Люся могла выкинуть какой-нибудь номер: например, взять и уйти. И тогда ему предстояло провести страшно веселый вечер в компании ее родителей.

— Да я серьезно, Елисеич, — уныло говорил Александр, — есть какие советы?

Елисеич внимательно посмотрел на Александра, деловито погрыз карандаш и заговорил серьезно:

— Рецептов, старик, в таких делах не бывает. Надо посмотреть на месте, что за человек писал, кто его окружает. Могу одно сказать: редкое это дело, чтобы все травили одного, если он хороший парень. Начальство может, но чтоб все, его же товарищи... Не знаю. Всякое, конечно, бывает. И еще одно... Посмотри, в чем, так сказать, проблема. Понимаешь, старик, печать не может освещать частные случаи. Наша задача — обобщать. То есть случай-то может быть частным, но мы должны поднимать его до уровня обобщения. Чтоб на этом примере, хорошем ли, плохом, другие учились. В том-то и искусство журналиста, чтобы из мухи уметь делать слона. В хорошем смысле конечно. Понятно, старик?

— Понятно, — пробормотал Александр, — спасибо. Напишу — покажу.

Разговор с Елисеичем не удовлетворил Александра. «Обобщать!» Это он и так знает. А как обобщать? Впрочем, впереди еще есть время. Вот бы с Люсей посоветоваться. До чего не вовремя эта дурацкая ссора (как будто когда-нибудь ссора бывает вовремя)! Нет, вечером он пойдет к Люсе, дело решенное.

Александр даже повеселел. Главное — принять решение. Он пошел в другую комнату — всего их было три. Здесь редакционный остряк — заведующий массовым отделом Юрка Соловьев — рассказывал очередной анекдот. Слышался смех.

Потом перешли на обсуждение последних спортивных известий: футбольных сюрпризов, хоккейных прогнозов... Александр любил эту редакционную атмосферу. Когда-то, когда он кончал школу, перед ним, как и перед всеми из его класса, встал вопрос: куда идти? Для многих это было делом давно решенным. А вот он колебался: литературный, киноинститут, исторический?.. А может быть, физкультурный — Александр еще в школе имел полдюжины разрядов по разным видам спорта... Но однажды в школу приехал известный журналист-международник. Два часа слушали его затаив дыхание. Он рассказывал о своих путешествиях. И где только он не побывал! Объехал Америку, десятки раз был в Европе, в Африке, пересек океаны и моря, месяц жил в Австралии...

А какие довелось ему замечательные памятники посмотреть, с какими интересными людьми сталкиваться: президентами, писателями, музыкантами, учеными!

Александр дал тогда себе слово, что станет журналистом. Сколько романтического в этой профессии, сколько увлекательного!

Но когда он поступил на факультет, начал слушать лекции, бывать на практике, то понял, что привлекательность избранной профессии не в дальних странах и президентах. Она крылась прежде всего в общении с людьми самыми разными, самыми интересными — прежде всего с людьми своей страны. Порой, когда он думал об этом, у Александра дух захватывало при одной мысли о колоссальной ответственности журналиста. Ведь написанное им прочтет вся страна, вся — от Москвы до Курил! Да не только прочтет, но и поверит — у нас привыкли верить печатному слову.

И когда он непосредственно столкнулся с журналистским миром, «кухней», как называли это сами журналисты, когда он пришел на практику в журнал, он сначала с благоговением смотрел на всех этих людей, фамилии которых не раз встречал на страницах спортивных изданий.

Потом попривык, многих иллюзий лишился, ко многому почувствовал новое уважение. Сам написал очерк и, когда впервые увидел свою фамилию, напечатанную на журнальной странице, целый день ходил как пьяный. И навсегда полюбил эту редакционную сутолоку, толкотню, кажущийся беспорядок, эту атмосферу, когда все, и удача и неудача, общее, полюбил бесконечные правки и переделки, пахнущие свежей краской «сигналы», весь этот жаргон: «болванки», «шапки», «собаки»...

Свою будущую профессию он полюбил не меньше, чем спорт.

А это казалось просто невозможным...

Невозможным, потому что в спорт, как он сам выражался, он вложил «не только тело, но и душу».

Еще в школе Александр увлекался плаванием, футболом, волейболом, бегал кроссы, катался на коньках, ходил на лыжах. Он был крепким пареньком, смелым, решительным. Спорт давался ему легко.

Потом определилось «главное направление»: в последних классах и в институте занялся штангой, вольной борьбой, наконец борьбой самбо. Успехи его в этом последнем виде спорта были велики: чемпион города среди юношей, первый разряд, пятое место на первенстве Москвы, третье, наконец мастер спорта. Когда стали готовить небольшую группу самбистов к соревнованиям по дзю-до, его тоже включили в эту команду. Новым видом спорта он овладевал быстро.

Александр вряд ли сам мог объяснить относительную легкость своих спортивных успехов. Если спросить его об этом, он, наверное, произнес бы обычные слова: постоянный труд, упорство, работа...