Ошеломленные новостями, поступающими с четвертого этажа здания, с внеочередного совета директоров, журналисты Третьего канала со слезами на лицах выслушивали сообщение за сообщением, сначала об увольнении их любимого главного редактора, а затем об назначении никому ранее неизвестного нового генерального директора Третьего канала. Первоначально они хотели организовать политическую забастовку, выйти на городские улицы с лозунгами о правах человека, но когда им разъяснили положение дел с юридической точки зрения, то они отказались от этой идеи. Среди них нашлись мужественные журналисты, которые поднимались на трибуну и во весь голос заявляли о своей преданности великому журналисту и бывшему главному редактору галоканала Жарко. Они говорили о том, что в знак протеста против противоправного решения никому неизвестного совета директоров, прекращают сотрудничество и покидают творческий коллектив Третьего канала.
К своему великому сожалению, эти молодые журналисты не знали того, что господин Жарко, спешно покидая здание «своего бывшего галоканала», забыл поинтересоваться о том, а что же происходит с творческим коллективом галоканала, с которым он проработал немало лет. В тот момент Жарко интересовал только один момент, будут ли ему выплачены полагающиеся по контракту имперские кредиты. Черт бы меня тогда побрал, в то время я еще не знал, какая у него была заработная плата, поэтому с безразличным видом утвердительно кивнул головой. А гномы в галостудии с журналистами, решившими покинуть Третий канал, поступали очень просто. Хочешь уйти и протестовать, пожалуйста, пиши заявление об уходе по собственному желанию и протестуй за дверьми здания галоканала. Они тут же забирали у журналистов пропуска на проход в здание, а касса галоканала выплачивала им выходные пособия.
Я очень боялся этого момента исхода творческого персонала, боялся того, что как бы не уволился весь журналистский коллектив, тогда галоканал вынужден был бы на время приостановить свою работу и не выдавать в эфир материалы, которые было бы невозможно подготовить без этих молодых и пожилых журналистов. Но внутреннее чутье меня не подвело меня и в этом случае. Через час после официального объявления о смене руководства Третьего канала поток заявлений на увольнение иссяк, ушло восемьдесят шесть правдолюбов, а на галоканале работало двести шесть журналистов. Технический персонал галоканала вообще не отреагировал на смену руководство, ни один инженер или техник так и не подали заявления об увольнении.
В этом момент я с Филиппом и Герцегом все еще находился в кабинете бывшего главного редактора Третьего канала, ожидая появления Иррека, который пока еще не знал о своем новом назначении. Но вот снизу поступила информация о том, что вот уже некоторое время никто больше не пишет заявлений об уходе. Ради проформы я поинтересовался, а кто последним подал заявление на увольнение, мне ответили, что заявление поступило от бывшей секретарши Жарко. Я тут же распорядился о том, чтобы девушку доставили бы ко мне.
Когда в кабинет ввалились два гнома полковника Герцега, которые со своими секирами и топорами в руках очень походили на мясников и живодеров с скотобойни. Они за локоть с обеих сторон придерживали знакомую нам девушку, которая была в совершенно расстроенных чувствах. Слезы так и лились из ее глаз, а губы возмущенно тряслись из-за такого насилия над ее свободной личностью.
Одновременно с девушкой и гномами в кабинете влетел и Иррек, который радостно доложил мне о своем прибытии. Не обращая внимания на девицу с заплаканными глазами, я попросил Иррека пройти и устраиваться за главным столом кабинета, чтобы начать подготовку парня к ожидавшей его новости о новом назначении. Вкратце пересказал ему историю создания имперского Третьего канала, об участии в этом предприятии имперского министерства труда, а затем на ярких примерах продемонстрировал ему неопровержимые доказательства того, как на канале велась подрывная работа по дискредитации Императора Иоанна и имперской власти в глазах кирианской общественности. Подчеркнув при этом, что главный редактор Жарко был постоянным гостем информационно-аналитической службы клана Медведей. По глазам Иррека я видел, что парень не совсем понимает того, что происходит, почему я так долго и нудно его просвещаю по вопросам имперского галовидения, но он особо не протестовал против этого, а с вежливым и умным видом выслушивал мои бредни. Наступил момент истины, когда я иссяк, говорить мне больше было нечего, я был вынужден выложить перед ним новость о только что состоявшемся его назначении генеральным директором Третьего канала. Реакция Иррека, как я того и опасался, оказалась неоднозначной, сначала он глупо заржал, затем задумался, затем снова заржал, и, в конце концов, нагло поинтересовался, а согласовал ли я вопрос о назначении с его непосредственным начальником и лучшим другом.
Это был умнейший ход с его стороны, теперь мне пришлось чесать затылок. Торопясь с назначением Иррека и одновременно сохраняя его в глубокой тайне ото всех, я не переговорил с Артуром и не согласовал вопрос о назначении с Иррека с сыном. Глазами я поискал на столе, где-то завалявшуюся трубку разговорника, чтобы, не откладывая дело в долгий ящик, переговорить с Артуром. В этот момент перед моими глазами возникла женская рука с трубкой стационарного телефона, в которой слышался голос оператора телефонного коммутатора императорского дворца. После серии переключений телефонный оператор соединил меня с Артуром, которому я быстро рассказал о возникшей проблеме. Артур пару минут терзал меня вопросами о галовидении, об его структурной организации, а затем сказал, что дорожит и ценит Иррека, но пост, на который его назначают, чрезвычайно важен для императорской семьи. Я слушал сына и внутренне удивлялся тому, как он быстро и правильно оценил ситуацию, рассматривая Третий канал в качестве инструмента идеологического воздействия на население Кирианской Империи. Иррек по параллельной линии переговорил с Артуром и сейчас ошеломленно поглядывал на меня и Филиппа. Своему младшему другу он ни в чем не противоречит, и сейчас был совершенно в расстроенных чувствах, поменять небо на кабинет, это был тяжелый для него психологический удар. Чтобы скрыть свое смущение, я взял пачку уставный документов и бросил их на стол перед Ирреком, говоря, чтобы он хранил эти уставные и регистрационные документы канала, как зеницу око, а их оригиналы передал бы на вечное хранение в имперский архив.
Когда Иррек понял, что ему так или иначе придется руководить Третьем галоканалом, то он первым делом решил избавиться от нас и в вежливой форме предложил нам покинуть его рабочий кабинет. Мы уже уходили, когда я вспомнил о бывшей секретарше Жарко, но ее уже не было в кабинете, она сидела за своим рабочим столом в приемной и деловито перебирала документы. Я остановился у стола и спросил, как ее зовут и из какого она клана.
— Нанио, — ответила девушка и, помадой быстро поправив губы, деловито добавила, — из клана Муравьев, разумеется.
Повернувшись к Ирреку, который сопровождал нас на выход, я, подбородком указал на Нанио, предложив ему взять девушку на работу своим первым заместителем. По моему мнению, Нанио давно уже работала на галоканале, знает всех его сотрудников и свободно ориентируется в производстве программ. Услышав мои слова, у Нанио дрогнула рука, и помада прочертила красную дорожку от уголка губ через весь подбородок.
Всю последующую неделю столичный общественный бомонд только и говорил о том, как происходила смена главного редактора Третьего канала. О назначении Иррека говорили мало, он был никому не известен в этом обществе, о нем знали только то, что он входил в мое ближнее окружение. Но весть о том, что бывшая секретарша по моему прямому указанию стала его первым заместителем, не сходила с уст говорунов и болтунов, причем с каждым разом этот слух обрастал дополнительными и с невероятными подробностями.
Политическая ситуация в столице Империи медленно, но ухудшалась день ото дня, все чаще и чаще на улицах и площадях столицы проводились политические митинги и собрания, на которых слышались голоса о низвержении императорской власти. Городская полиция не обладала необходимыми правами для разгона таких провокационных собраний, тем более что они проходили под лозунгами и политическими зонтиками родовых кланов. В такой ситуации мне требовалась большая уверенность в том, что имперская служба безопасности в обстановке политического хаоса не подведет и будет верно и до конца выполнять свои обязанности на службе Императору Иоанну.