Существовало и множество других историй, в которые верилось с трудом. Вроде бы мамаша была сначала замужем за лейтенантом, военным моряком, с которым ее свела семья барона. Тогда она и получила фамилию Китано. После смерти лейтенанта ей было велено оставаться Китано, а папаня вошел в семью примаком. В общем, мой старик, похоже, раньше носил другую фамилию. Да еще мамаша без стеснения говорила всем подряд, что он — ее второй муж, поэтому у папаши были причины, чтобы напиваться.

Под мерное покачивание вагона я думал о том, что давно уже не путешествовал один. Впрочем, ночевать в Каруидзаве я не собирался. Клерки, сидевшие по соседству, сладко спали, посапывая во сне. Выпитое с утра пиво потихоньку «бродило» по моему организму. Я даже мог точно сказать, где оно крутится в этот момент. После того как я разбился на мотоцикле, некоторое время я вообще не пил, поэтому даже от капельки спиртного делался слегка пьяным.

Весна только началась, низкое солнце слепило глаза. Пейзаж за окном покачивался, съезжал куда-то вбок и становился плохо различимым. Я прищуривал глаза, отдаваясь ритму мчащегося поезда, и на меня снова нахлынули воспоминания.

…Сушеный кальмар под пиво казался мне необычайно вкусным. Но с едой в нашей семье постоянно были какие-то заморочки. Мамаша все время выдумывала какую-то глупость типа: «в семье барона были очень разборчивы в еде» и пыталась воспитать детей в этаком аристократическом духе. Дешевые сласти, например, есть запрещалось, и покупала она только то, что в семье барона считалось полезным для здоровья. Сушеный кальмар исключался полностью.

Как бы там ни было, выражать недовольство по поводу еды никому не дозволялось. Поверьте мне, напряжение, которое все чувствовали во время обеда, было просто невыносимым. Пища с трудом пролезала в глотку. Все домочадцы сидели уткнувшись взглядами в тарелки и сосредоточившись на еде.

Бывало, скажешь: «Сегодня опять крокеты?», и в ту же секунду она тебе: «Так, не будешь жрать?! И не надо!» В следующую секунду крокеты исчезают со стола. Она никогда не говорила: «Это полезно для здоровья, съешь, пожалуйста».

Можно было попытаться вернуть крокеты, лепеча: «Да нет, я… я только хотел спросить…», но в ответ звучало: «Жрать ведь все равно не будешь! Ну и не надо, не очень-то и хотелось. Чтоб ты сдох!»

Этим все разговоры и заканчивались.

Б худшем случае до следующего дня никакой еды на стол не ставилось. Поэтому со второго раза приходилось молча лопать что дают… Все братья делали то же самое. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь времена изменятся, и я смогу свободно есть сушеного кальмара.

Что характерно, деньги на покупку энциклопедии у мамаши находились, а на еду она не очень-то тратилась. Это была какая-то ее особая стратегия. Но чтобы заработать на энциклопедию, она готова была делать что угодно.

Жена плотника, жившая в доме напротив, часто находила себе приработок. Муж ее был не десятником, а простым ремесленником, поэтому денег у них не имелось так же, как у нас, и жены дружили. Так вот эта тетенька умела выискать дело, «на котором можно заработать». То она приносила заказ на изготовление искусственных цветов, то они вместе с мамашей вертели клецки в виде цветов для магазинчика Нисии Дайфу. В общем, если мамаша слышала слова «можно заработать», то срывалась с места и буквально бежала на звон монет. Чем только она не занималась!

Конечно, она помогала папаше и в малярном деле. Самое противное было — мыть стены щелоком. Это когда приходилось очищать от копоти буддийские храмы или синтоистские святилища. Сначала надо мыть каустической содой, потом щавелевой кислотой, а потом все протирать мокрыми тряпками. Стоило чуть-чуть ошибиться в количестве химикатов, и вся поверхность становилась словно бы посыпанной белым порошком. Это называлось «расцвели содовые цветы», а оттирать их — ох как непросто. Таким делом обычно занималась вся семья.

Может быть оттого, что муж не приносил зарплату в семью, мамаша привыкла постоянно суетиться и все время работать. Без этого она не чувствовала себя спокойной. А папаня только пил беспробудно, поэтому, конечно, у них не «совпадали мнения» по вопросам воспитания детей и всякой прочей белиберде.

Старик мой был хорошим человеком, но, пожалуй, его стоило назвать малодушным. Что бы ни происходило в семье или на работе, он прикладывался к рюмочке. Когда еще ни у кого из наших соседей не было телевизора, самый старший из моих братьев, пустив в ход все свои связи, договорился о покупке этого чуда техники. В тот день, когда нам должны были привезти телевизор, папаня начал пить с самого утра. И так активно взялся за дело, что к моменту появления долгожданного «ящика» в доме уже лыка не вязал. В голове не укладывается — человек не мог не напиться только оттого, что ему должны были привезти телевизор!

Конечно, мамаша все время выставляла папаню дураком. Хотя, выставляя его дураком, родила ему столько детей, что все-таки, наверное, любовь у них была.

Папаша хотел, чтобы его дети стали ремесленниками. Малярами или штукатурами. А дети один за другим уходили учиться в институты. И папаня все время ворчал на мамашу:

— Какого черта ты заставляешь детей мастерового идти учиться?! Какие у них там будут заработки?

А она огрызалась:

— Сейчас если не окончить институт, не сумеешь прокормить ни себя, ни семью. А вы, простые работяги — полные дураки!

— Сама дура набитая! То-то вы все живете за счет дурака мастерового!

Вот так они и ругались все время.

Всем известно, что у нас в семье три брата — Сигэкадзу, Масару, Такэси — и сестра Ясуко, но на самом деле (я этого не помню, конечно) был еще один брат, вроде бы очень умный. И похоже на то, что он не был сыном Кикудзиро. Скорее всего, он приходился сыном лейтенанту военно-мор-ского флота, с которым мамашу «разлучила смерть».

Сколько раз мне доводилось слышать, каким он был талантливым! Его фотография стояла на домашнем буддийском алтаре, и мамаша каждый раз, зажигая курительные палочки, твердила мне: «Такэси, посмотри, какого умницу родила твоя мамочка! Это ваш самый старший брат. Вот уж у кого была голова!» В этих словах так и слышалось: «А вы все, дети Кикудзиро — полные идиоты». И это ужасно обижало.

«Бедняки без образования ничего собой не представляют», — это был главный курс мамаши, которого она придерживалась в воспитании детей. Возможно, он втемяшился ей в голову из-за той сложной ситуации, что она родила детей от разных отцов.

Все братья, кроме меня, в принципе оправдали ее надежды. Самый старший брат, Сигэкадзу, вообще был выше всяких похвал. Денег на дневное обучение у него не хватало, поэтому он учился в вечернем институте, бегал на краткосрочные курсы английского языка в Аояма, а потом еще ухитрялся преподавать в старших классах школы в районе Хидзирибаси. И это еще не все. Он учился потом и на политехническом факультете университета Тиба, и в Токийском политехническом институте. Я знаю, что у него есть целая куча патентов на изобретение.

Если не принимать во внимание все усилия мамаши, то именно самый старший брат работал на семью и за родителей тоже, поэтому во многом благодаря ему младшие братья смогли, как говорится, проникнуть в стены высших учебный заведений.

Казалось, прошло совсем немного времени, а поезд уже прибыл в Такасаки. Пассажиры, напоминающие средней руки чиновников, торопливо вышли из вагона, а на их места с шумом начали рассаживаться тетушки средних лет. Да уж, похоже, сегодня у домохозяек появилось много свободного времени. Разве не здорово — мужья вкалывают, а они разъезжают по курортам как туристки.

Как сильно все это отличается от жизни моей семьи! Мне кажется, когда я был маленьким, мать работала без отдыха, а я все время сидел у нее на спине, крепко привязанный, чтобы не упасть. Если покопаться в памяти (хотя помню я не очень много), то вспоминается, как мать через плечо спрашивала: «Ты чей ребенок?» А я ей отвечал: «Я — ребенок американца». Почему я так говорил, и откуда взялся этот «ребенок американца», до сих пор понять не могу. Но кого бы из братьев я потом об этом ни спрашивал, все утверждали, что я именно так себя называл.