— Ты уже не идолопоклонница, ты на пути к иной вере. И потому твоя забота о храме явится благой.

— Что же я должна сделать теперь?

— Позови берестовских селян и вознеси при них всего четыре слова. Способна ли ты на сей подвиг? — Глаза Григория сверкали задором и лукавством, словно вызывали Ольгу на поединок.

Она же, озорством с детства одержимая, приняла вызов.

— Какие же это чудодейные слова мне должно вознести?

— Достойные великих людей. Сказать, дабы ты изрекла их? Или сомневаешься в себе?

— Велю сказать.

— Смотри же, матушка княгиня, потом их тебе принародно возвысить.

— Не мешкай, святой отец, не испытывай мое терпение, — голос Ольги прозвучал властно, глаза полны решимости, лицо помолодело.

Величава, красива под лучами низкого зимнего солнца стояла перед Григорием Ольга. Ну только бы под венец! И мелькнуло у него такое, от чего похолодело сердце: «Господи, она же вечная, она и отроковицей была такой, как ноне!» Но пора было отвечать Ольге, дабы и впрямь не испытывать ее терпения. Григорий сказал:

— Вознесешь пред берестовцами так «Бысть здесь храму Божьему!» — И Григорий показал на вершину холма.

Ольга поняла, что сей изборский жилец и учитель толкает ее на невозвратный путь. Скажет она принародно эти слова — и сожжет за собой последний мост, явится отступ ницей веры отцов уже открыто. Да надо было знать Ольгу: она не только была озорна в отрочестве, но и дерзка, смела, решительна в зрелом возрасте. Теперь же, когда уже виднелась заснеженная вершина ее жизни, тем паче ее ничто не пугало. И она позвала старшего из телохранителей, светловолосого синеглазого воина в кожаных доспехах, и повелела:

— Ступай, Брячислав, пусти воинов по селу, пусть зовут народ на площадь. Хочу видеть всех, от малого до старого.

— Исполним, матушка княгиня, — ответил Брячислав и побежал к своим воинам, послал их по улицам села.

И они бежали с криками: «Все на площадь, все на площадь! Стар и мал! Стар и мал!»

Село Берестово невелико, улицы — крестом, дабы кучнее стоять домам за частоколом. И потому все берестовские вскоре же собрались на площади. Бабы держали на руках малых детишек, а кои побольше держались за подолы матерей. Шли старики и старухи, опираясь на плечи внуков или постукивая о землю батогами. Как собрались берестовские, тиун Роман, крепкий мужик с русой бородой, поклонился Ольге:

— Все мы тут, матушка княгиня. Повелевай! — Роман повел рукой над односельчанами, и стало тихо, как в безветрие в зимнем лесу.

— Слушайте все! — начала Ольга. — Вот перед вами священник отец Григорий. Видит он на этом холме, где стоим, храм Божий — обитель христианскую. Когда он встанет, не ведаю. Но говорю вам: быть здесь храму Божьему!

Тишина так и не нарушилась. Не понимали берестовские сказанного. Лишь удивление отражалось на лицах сельчан, да у какой‑то бабы заплакал ребенок Тиун Роман цыкнул на ту бабу и спросил Ольгу:

— Матушка княгиня, что же нам теперь делать?

— По избам идите и помните сказанное. Придет час, и все уразумеете. Тогда сойдемся здесь для дела.

Тиун распорядился, и берестовские разошлись. Хотел и Роман уйти, но отец Григорий, обхаживая камень, позвал его:

— Сын мой, подойди ко мне. — Тиун подошел, поклонился. — Есть ли у тебя коваль?

— Знамо. Наумом зовут.

— Так ты пришли его сюда.

— Сей миг и спроворю.

— И сам вернись.

Как ушел Роман, отец Григорий пояснил Ольге:

— С твоего позволения, матушка княгиня, четыре заветных слова будут вырублены на камне.

— Выруби, — согласилась Ольга.

— И год — от сотворения мира… — Григорий достал из кармана сутаны завернутый в тряпицу кусок белгородского мела и старательно вывел на гладкой поверхности камня: «Бысть здесь храму Божьему. Год 6462».

На большее, однако, ни у кого в сей день не хватило времени. К воротам крепостного тына прискакал в этот час отряд Дамора. В дубовые плахи раздался настойчивый стук рукоятью меча. И конные отроки княгини в мгновение оказались близ ворот. Брячислав поднялся на карниз, что тянулся вдоль тына, и выглянул за него.

— Эй, кого нужно? — крикнул он.

— Брячислав, открывай, — послышалось снизу, — Я десятский Дамор из дружины воеводы Претича.

Брячислав узнал Дамора, крикнул своим:

— Открывай ворота! Там наши!

Вскоре отряд спешился на площади, и Дамор поспешил к княгине, поклонившись, сказал:

— Матушка княгиня, тебе весть от воеводы Претича.

— Говори, — повелела Ольга.

— Одной велено передать, — ответил Дамор.

— Иди за мной. — И Ольга покинула площадь, увела воина в терем.

Из терема долго никто не появлялся. Воины держались в стороне от Григория. Он стоял возле камня, ждал коваля. Но в сердце закралось беспокойство. Он заметил, что воины присматривались к нему с каким‑то пристрастием. И он подумал, что у них есть тому причина. И их появление в Берестове связано каким‑то образом с ним. Не случайно же он ехал сюда тайно. Очевидно, тайное стало явным и повлекло за собой какие‑то события. Григория что-то толкнуло стереть с камня надпись. Он взял горсть снега и тщательно убрал следы мела.

В это время на площадь вышла боярыня Павла, подошла к Григорию и, увидев, что он делает, сказала:

— Я за тем и пришла. В Киеве бушуют страсти. Да княгиня — матушка сама тебе расскажет. Идем же в терем, отец Григорий.

Он внимательно осмотрел камень, остался доволен тем, что следов надписи не видно, и ушел следом за Павлой. Как вошел в трапезную, княгиня сказала ему:

— Завтра утром мы уезжаем в Киев. Теперь же, отец Григорий, иди к себе, отдохни и никого не пускай в горницу. Мои воины будут тебя охранять. — Ольга была строга, спокойна, на лице ни следа растерянности. И, несмотря на это, Григорий понял, что случилось нечто важное — державное.

— Да хранит тебя Всевышний, матушка княгиня, — тихо сказал Григорий и незаметно для Дамора осенил ее крестным знамением. С тем и покинул терем.

Ольга же, как всегда в минуты приближения больших событий и опасности, нашла в себе силы быть деятельной и попыталась разобраться в том кратком сообщении, какое привез Дамор. Главное Ольга знала: она осуждена советом старейшин за то, что тайно уехала с отцом Григорием в Берестово. Ее подозревали в отступничестве от веры отцов. Верховный жрец Богомил призывал киевлян изгнать или уничтожить всех христиан. Узнала она и то, что в Берестово мчат воины и жрецы, дабы учинить расправу над священником Григорием. Но какой силой они идут? Хватит ли у нее воинов защитить Григория и свою честь? Сие Ольга не ведала, Дамор — тоже.

Между тем при Ольге было всего тридцать воинов. Теперь вот десять еще прибыло. Она могла вооружить всех берестовских мужиков, кои умеют ходить на медведя и на волков, потому не всякий воин пред ними устоит. И крепкие стены помогут ей держаться против дерзнувших поднять на нее руку.

Но была в ее скороспелых решениях одна преграда, которую Ольга, как ей показалось, не могла преодолеть. После той крови, какую по ее воле пролили на Древлянской земле, ее разум ввергался в ужас только от одной мысли о новом междоусобном кровопролитии. И она взялась искать иной путь, который привел бы к мирному подавлению бунта Богомила и Свенельда.

Княгиню Ольгу не назвали бы мудрой и хитрой, если бы ее ум не был так изощрен в трудные минуты жизни… «Нет, крови не будет», — сказала она себе, оделась и покинула терем. Выйдя на сельскую площадь, она, в сопровождении Павлы и нескольких воинов во главе с Брячиславом, направилась в конец главной сельской улицы. Там виднелся амбар без окон, рубленный из толстых бревен. Лишь высоко под крышей виднелись малые, узкие вытяжные оконца. Пока шли к амбару, Ольгу догнал тиун.

— Матушка княгиня, Роман здесь, — произнес он.

— Ты мне нужен. Открой амбар.

Подбежав к воротам, Роман вытащил дубовый засов и распахнул створки.

— Нонче хлеб был хороший и закрома полны, — доложил тиун.

И правда, в амбаре было много зерна: овса, ржи, ячменя, полбы. Внутри амбар казался огромным, и в нем оставалось много свободного пространства. Ольга все внимательно осмотрела, обошла, за одним из закромов спустилась вниз по лестнице в подклет, там проверила потайную дверь. Она все знала здесь, потому как амбар строился лет пятнадцать назад под ее присмотром. Проверив то, что ей было нужно, она поднялась наверх и наказала тиуну и боярыне Павле: