Краудер поклонился и осторожно отодвинулся от Харриет.

Когда Краудер принялся искать свидетельства перелома нижней конечности мертвеца, госпожа Уэстерман немного отступила в сторону. Он вскрыл плоть, обнажив кость от колена до лодыжки. Краудер снова ощутил, как пот постепенно скапливается у него на затылке. Кости обеих ног оказались целыми и невредимыми. Пока он был занят работой, Харриет не говорила ни слова и просто кивала, когда анатом демонстрировал ей нетронутые кости. Возвращая плоть на прежнее место и зашивая кожу специальной, созданной им самим изогнутой иглой, в которую была вдета шелковая нить, Краудер почувствовал внимательный взгляд госпожи Уэстерман. Анатом наложил аккуратный шов и в глубине души ждал похвалы за свою работу, однако, подняв взгляд, понял, что мысленно Харриет находится в каком-то другом месте.

— Так нападают малодушные люди, — заметила она.

— Наброситься на человека сзади, в ночи, и перерезать глотку? Да, это малодушие или отчаяние. Вы ведь, я полагаю, никогда не считали это делом чести?

— Нет, не считала, однако, пока вы разрезали голени, я продолжала думать об этом. Убийство совершили быстро и тихо. Нет никаких указаний на то, что это было сделано сгоряча, во время драки или спора.

— Хотя, возможно, они обменялись какими-либо фразами, а затем убийца возвратился.

— Вероятно. В любом случае, убийство состоялось, и записку забрали… Только записку, но не кольцо. Найти его было несложно, а оно указывает на связь этого дела с обитателями замка Торнли. Если убийство собирались держать в секрете, о чем свидетельствует рана погибшего, почему бы не забрать кольцо и не припрятать тело, во всяком случае хоть немного?

Приблизившись к кувшину, Краудер вдруг понял: он не знает, как помыть руки и не испачкать сосуд. Харриет подошла к нему и, подняв кувшин, полила его запястья водой. Анатом вычистил кровь из-под своих коротких ногтей, затем взял в руки чистую тряпицу и принялся вытирать пальцы, глядя вверх, на затененный потолок у них над головами. Харриет отошла от него, чтобы прикрыть покойника.

— Возможно, убийцу кто-нибудь отвлек, — предположил Краудер, обращаясь к потолку.

— То есть на это свидание прибыл еще кто-то, а не только сам убийца? Интересно, — задумчиво проговорила Харриет, а затем со вздохом продолжила: — Мне очень хотелось бы, чтобы мы побольше узнали об этом человеке, Краудер. Он не богатый и не бедный, не высокий и не низкий. Он неприметный.

— Ваша правда, госпожа Уэстерман. Однако платье кое-что говорит о нем. Именно оно убедило меня в том, что этот человек — не Александр Торнли…

— Досточтимый Александр Торнли, виконт Хардью, если упоминать о нем подобающим образом. О графском сыне следует говорить уважительно, даже in absentia.[7]

— Признаю свою ошибку, — отозвался Краудер и продолжил: — Как я уже говорил, различие между его плащом и камзолом убеждает меня в этом куда больше, чем целые кости или даже слова его брата. Этот человек с большей охотой потратил значительную сумму на камзол, чем на плащ путешественника. Так можно охарактеризовать человека, желающего произвести в обществе впечатление, что у него больше денег, чем, судя по плащу, у него было на самом деле. При этом господин Торнли, если верить вашим словам, пятнадцать лет отказывался от высокого положения и состояния.

Размышляя, Харриет долго глядела на Краудера, а затем всплеснула руками.

— Для человека, не желающего смотреть в лицо своим собратьям, вы чрезвычайно тонкий знаток психологии, — заявила она, и Краудер поклонился.

Тут в дверь тихонько постучали, затем она слегка приоткрылась, и в проеме показалось лицо Дидоны. Служанка увидела, что мертвец прикрыт тканью, и ее выражение стало менее испуганным. Дидона вошла в помещение и присела в реверансе.

— Прошу прощения, мэм. Сквайр уже вернулся из городка, а кухарка готова подавать обед.

— Мы будем сию секунду.

Когда дверь за служанкой захлопнулась, Харриет с полуулыбкой посмотрела на Краудера.

— Что ж, похоже, мы закончили все возможные приватные дела с этим беднягой. Полагаю, мы должны донести обо всех подробностях надлежащим лицам.

Госпожа Уэстерман повернулась к двери, однако Краудер, откашлявшись, не двинулся с места.

— Я осмотрел тело, мэм. Мои знания по нынешнему случаю на этом исчерпываются. А потому я вынужден поинтересоваться — зачем вам понадобилось, чтобы я принимал участие в разгадывании вашей загадки?

Харриет поглядела на анатома.

— Потому что считаю: вам присуща ясность ума; к тому же, сэр, вы чужды здешнему обществу, и вас не интересуют местные правила поведения. В этом-то для меня и состоит ваша значимость. Я уверена, что с вашей помощью мы сумеем сохранить честность. Вы уже несколько раз повели себя крайне грубо по отношению ко мне, а потому я все больше убеждаюсь, что вы мне необходимы. В округе невероятно мало независимых и свободно мыслящих людей, особенно теперь, когда мой супруг ушел в плавание, так что, возможно, я просто вынуждена была выбрать вас.

— А супруг одобрит ваше участие в этом деле, мадам?

Харриет опустила взгляд к полу.

— Вероятно, не одобрит. Однако он больше разбирается в политике, чем я, и потом, он уже достаточно богат. — Краудер нахмурился, а Харриет продолжала: — Но, прежде чем он узнает об этом, пройдет не менее шести недель, его негодование сможет достигнуть Кейвли спустя еще шесть недель. К возвращению он успеет подготовиться к любым затруднениям, которые я ему создам. Так уже бывало раньше. Неужели это вас беспокоит?

— Нет. Но, вероятно, это должно беспокоить вас.

Мягко улыбнувшись собеседнику, Харриет повернулась и без лишних слов направилась к двери.

I.7

— Отец! — закричала Сьюзан, снова вбегая в лавку из семейной гостиной.

Она внезапно остановилась в дверном проеме, заметив, что Александр, стоя у окна, смотрит на улицу, и вспомнила, что теперь, когда ей исполнилось девять, пора прекратить носиться по дому, словно уличный мальчишка. Услышав ее голос, отец повернулся к девочке, и Сьюзан решила, что хмурится он скорее из-за своих мыслей, чем из-за ее поведения.

— У вас все хорошо, папенька? Не хотите ли поесть? Мы с Джейн испекли пирог! — Лицо девочки стало серьезным. — Неужели вы все еще волнуетесь из-за своего кольца? Мне жаль, что мы не смогли найти его.

Александр улыбнулся дочери.

— Нет. Я решил больше не тосковать о нем, а пирог — это чудесно. — Он снова бросил взгляд в сторону площади. — Думаю, все хорошо. Лорд Джордж Гордон поднял толпу.[8] Они полагают, будто дать католикам право на собственность — личное оскорбление для каждого английского протестанта, и хотят помешать принятию Акта. Глупцы. Господин Грейвс только что заходил ко мне сообщить, что даже парламент в осаде, однако нас толпа не станет беспокоить. А Джонатан тоскует по кольцу? Полагаю, он думал о нем даже больше, чем ты или я.

В голове Сьюзан всплыли обрывки воспоминаний. Она снова увидела перед собой кольцо и выгравированный на нем рисунок и вспомнила, что сказал ей несколько дней назад Джонатан, вернувшись в комнату после игры. Он говорил что-то о камзоле.

Девочка открыла было рот, чтобы рассказать обо всем папеньке, как в магазин влетел ее брат.

— Долой папизм! Долой папизм! — крикнул он, взмахнув платком, и бросился к отцу.

Подхватив сына на руки, Александр поднял его.

— Нет нужды спрашивать, играли ли вы во дворе, сэр. Однако, юноша, следите за своими словами. Они приносят беды вашим друзьям и не делают вам чести.

Казалось, Джонатан растерялся и хочет что-то спросить, но отец шикнул, заставив его замолчать. В этот момент позади них возникла встревоженная горничная.

— Сэр, говорят, толпа возвращается из Вестминстера, и она разъярена.

Джонатан открыл было рот, чтобы снова прокричать что-то, но, поймав взгляд отца, осекся.