— Отлично, милорд. Мистер Хей ждет вас в комнате для завтрака.

— Замечательно, я умираю от голода. Скажи ему, что я приду сразу же, как только помоюсь и переоденусь.

Муир поклонился и взял у Ангуса толстый шарф, который он только что снял с шеи, оставив на месте шелковый платок. Муир тихим голосом дал указания свои подчиненным и опять обратился к Ангусу:

— Я пришлю вам в комнату горячую воду.

— Спасибо.

Ангус склонил голову набок и прислушался. В доме стояла тишина, с удовлетворением отметил он. Несмотря на их героическую борьбу вчера, он думал, что мисс Ярость никогда не успокоится.

Эта мысль вызвала у него ухмылку, а потом он даже тихонько посмеялся. Звук смеха был настолько непривычен в замке, что лакей, стоявший перед дверью комнаты для завтрака, недоверчиво уставился на него.

Выразительный взгляд дворецкого привел лакея в чувства, и тот, густо покраснев, принял свой обычный уравновешенный вид.

— Похоже, милорд, вы сегодня в очень хорошем настроении.

— Да, потому что вокруг тишина и покой.

— Могу предположить, — Муир сложил руки на груди, — что вы говорите о попытке молодой девушки привлечь ваше внимание вчера.

— Совершенно верно. Она доставила массу неудобств, но я нашел способ решить эту проблему.

Его поцелуй сотворил чудеса.

— Отличная новость, милорд. Надеюсь, это означает, что держать мисс Херст под замком как пленницу больше нет необходимости.

— Нет, это вовсе ничего такого не означает.

Выражение лица Муира в любых обстоятельствах всегда оставалось неизменным, однако было ясно, что он не одобряет графа.

— Какая жалость, милорд, — подавленным голосом сказал он.

У Ангуса упало настроение. Он знал, что Муир считает позором для семьи Хей удерживать в пленницах леди.

— Муир, в этом случае я не могу придерживаться традиционных правил. Слишком много поставлено на карту.

Похоже, его слова не убедили Муира, но он, мудро промолчав, поклонился и не стал повторять свои возражения.

Ангус развернулся и направился по ступенькам наверх, в коридор, который вел к двум комнатам в башенке.

Обзорная комната была любимым местом Киры, потому что каждый день через огромные окна ее заливал солнечный свет. Она обожала рисовать, и эта комната была ее рабочим кабинетом. Когда он закрывал глаза, то как будто слышал ее тихий мелодичный голос, когда она говорила о своих рисунках и о художниках, которым и восхищалась. И хотя он старался слушать ее, его мысли всегда витали вокруг собственных исследований.

Теперь он жалел, что мало слушал ее. Он жалел, что много чего еще не сделал для нее.

Ангус остановился на лестничной площадке, охваченный воспоминаниями. Кира была такой неистовой, когда речь шла об искусстве, и такой нерешительной в других областях жизни, а именно в том, что касалось его.

Он в раздражении отогнал от себя эту мысль. Все это в прошлом и нисколько не смягчало правду жизни, которая заключается в том, что она ушла навсегда, а он продолжает жить.

Ангус свернул в коридор, несказанно удивив лакеев, которые охраняли дверь в комнату его гостьи. Завидев его здесь, они вытянулись в струнку.

— Я распоряжусь, чтобы вам принесли стулья, — хмуро бросил он, сообразив, что они подпирали стену.

— Спасибо, милорд, — ответил тот, что стоял ближе, совсем молодой, и в середине предложения у него вдруг сломался голос.

— Сегодня утром какие-нибудь проблемы были?

— Нет, милорд, — ответил другой лакей, верзила по имени Томас, — ни единого звука.

— Она вела себя тихо, как мышка, — с энтузиазмом кивал молодой лакей с белокурыми волосами и романтической внешностью, из-за которой он вскоре не сможет найти работу ни в одном доме, где есть незамужняя девушка брачного возраста.

— Хорошо, Дугал. Не спускайте глаз с двери. Она не должна выходить оттуда.

С этими словами Ангус направился по коридору к своей двери, до которой было четырнадцать футов. Оказавшись в комнате, он сел в плюшевое кресло у камина и снял сапоги, поставив грязную обувь на каменную плиту.

Потянувшись за туфлями, через дверь в соседнюю комнату Эррол услышал звуки, как будто кто-то ходил по комнате. Она, конечно, ходила с тех пор, как встала, пытаясь найти выход из трудного положения. Другого занятия у нее не было. Она просто вынуждена ждать ответа мистера Янга.

Шаги не смолкали, решительные и быстрые, туда-сюда, вперед-назад.

Ангус встал, чтобы взять из шкафа свежую рубашку, но вместо этого обнаружил себя стоящим у меж комнатной двери, наклонив голову, чтобы уловить каждый решительный шаг. Она думает о побеге? Или о вчерашнем поцелуе? О чем бы она там ни думала, она явно чувствовала себя неловко, а именно этого он и добивался.

Скорее всего она думала о поцелуе, потому что его самого он тоже сбил с толку. К счастью, Ангус понимал сложный механизм влечения к другому человеку. Знал, как это случается, когда ждешь меньше всего, и редко длится после более близкого знакомства. Мэри была совершенно потрясена; он видел это по ее лицу и все еще ощущал некоторую гордость по этому поводу.

Но не стоит делать вид, что эта ситуация не чревата опасностями. Ангус рассчитывал, что поцелуй будет быстрым, и делал это только для того, чтобы Мэри подчинилась и сделала так, как он говорит. А мимолетное касание губ быстро переросло в настоящий, страстный горячий поцелуй, который до сих пор вызывал трепет в его теле.

Глупо отрицать свое влечение к ней. Понятно, что и она чувствует к нему то же самое. В связи с этим возникает интересный вопрос. Может он воспользоваться этим в своих интересах? Раздуть пламя ее страсти и получить от нее признание, не теряя контроля над собой? Ангус вдруг понял, что прижимает руку к двери, словно пытается дотянуться сквозь нее. Хмурясь, он отпрянул назад, словно обжег пальцы.

Удерживание «Мэри Херст» под крышей замка имеет свою цену, по которой он должен безоговорочно сохранять самообладание. И эту цену он с удовольствием заплатит в обмен на то, чтобы раскрыть ее секреты.

Ангус рассеянно потер подбородок, коснувшись пальцами шрамов. Поначалу они были красными, но теперь побледнели и по цвету почти сравнялись с кожей, хотя и превратились в твердые волнообразные рубцы. Шрамы шли вдоль нижней линии подбородка, по шее и по плечу. Частично была повреждена одна рука, хотя за эти годы Ангус восстановил ее функции.

Он добился этого через страдание и боль, дважды в день отправляясь в конюшню и поднимая тюки сена, хотя его напряженные, покрытые рубцами мышцы ныли, скручивались от боли. В конце концов постоянная нагрузка и растяжение сделали свое дело. Очень помог Муир, отыскавший какую-то чудодейственную мазь, но никогда не говорил, где нашел ее и что было в ее составе. Пахла она камфорой, мятой и, как ни странно, железом. Как бы то ни было, Ангус считал, что без нее никогда бы не вернул себе руку. Мазь смягчила твердые рубцы, сделала руку более гибкой и избавила его от мучений.

Благодаря мази и бесконечным тренировкам в конюшне теперь Ангус мог бриться, садиться на лошадь, вытягивать руки над головой, и выбрасывать через окно мебель во двор, и обнимать свою гостью.

Эта мысль мгновенно разогрела кровь, и Ангусу пришлось заставить себя закончить туалет. Он быстро умылся и повязал шейный платок, зная, что вызовет этим недовольную гримасу на лице Нисона. У кузена была несбыточная мечта, что однажды Ангус наймет себе камердинера. Однако Ангус так много месяцев провел в постели, восстанавливаясь от ожогов, что теперь способность сделать что-то самостоятельно доставляла ему удовольствие.

Закончив одеваться, он направился было к выходу, но еще раз остановился у двери в комнату к Мэри. Шаги больше не нарушали тишину. Должно быть, она стоит у окна или сидит на кровати. Одно было ясно наверняка: она не сидела, откинувшись на стуле.

Эррол улыбнулся, вспомнив ее лицо, когда выбрасывал мебель из окна. Она была потрясена и рассержена, но ни капельки не боялась. За это он уважал ее.