— О! — это все, что я могла сказать. Я была потрясена и продолжала стоять в дверях, оцепенев.

Он взглянул на меня.

— Я хочу побыть один. Если ты не можешь оставить меня одного, я уйду.

— Конечно. Ладно. Извини, — сказала я, попятившись и как можно тише закрывая дверь. Наверху, в комнате, я посмотрела на телефон, но звонить Себастьяну не стала, а просто села и стала ждать, сама не зная чего.

Через десять минут Скотт ушел. Услышав, что хлопнула парадная дверь, я побежала к окошку и увидела его, быстро идущего под дождем. В библиотеке я нашла бутылку водки. Она была пуста.

Часы на камине показывали одиннадцать утра.

Я ждала весь день его возвращения. Раз или два я начинала плакать, но заставляла себя остановиться и успокоиться. Я не могла ни есть, ни пить, просто ждала и ждала, страстно желая сказать ему, что не буду встречаться с Себастьяном, если ему это неприятно, потому что для меня нет ничего важнее его веры в мою любовь и в то, что никто не разлучит нас.

Он возвратился после одиннадцати вечера. Я сидела наверху в спальне, расчесывая волосы, но, как только услышала звук закрывающейся парадной двери, вскочила и помчалась к лестнице.

Я ожидала увидеть его пьяным, боялась, что он будет шататься, может быть, даже петь. Но я ошиблась. Не было пения, не было пьяного шатания. С лестницы я увидела, что он стоит с бесстрастным видом, прислонившись к парадной двери. И только когда я окликнула его и он взглянул вверх, я увидела, как он далек от нормального состояния.

Его глаза были как две черные ямы. Они видели и не видели меня. Очень медленно он оторвался от двери, выпрямился и пошел, не качаясь и не спотыкаясь. Как обычно, его самоконтроль казался безупречным и, подумав, что он не пьян, а просто расстроен, я бросилась вниз по лестнице, чтобы обнять его.

Но пробежав не более пяти ступенек, я застыла как вкопанная. Меня поразило то, как он тих. От его странной неподвижности у меня зашевелились волосы на голове, и я вдруг ощутила угрозу, наполнившую пространство, которое нас разделяло. Я поняла, что его безупречный самоконтроль был не более чем иллюзия, фасад, который начал рассыпаться на моих глазах.

Я вскрикнула:

— Сейчас, одну минуту, сейчас я приду к тебе. — Мои губы словно одеревенели, я еле выговаривала слова. Примчавшись обратно в спальню, я едва успела натянуть джинсы и, свитер, как вдруг он ворвался в комнату.

Меня привела в ужас невероятная скорость, с которой он взбежал по лестнице. Когда я осознала это, то пришла в еще больший ужас. Я попыталась как-то справиться с этим, говоря себе, что все в порядке, но уже точно знала то, что почувствовала на лестнице: все было вовсе не в порядке; все было очень, очень плохо.

Он распахнул дверь настежь и с силой захлопнул ее. В моих ушах болезненно отозвался звук треснувшего дерева. В течение некоторого времени он пытался справиться с замком, но дверь, видимо, частично сорвалась с петель, так как ключ не поворачивался. Тогда он в ярости швырнул его и попал в зеркало, которое разлетелось вдребезги. Весь пол был усеян осколками, а мое сердце бешено колотилось в груди.

Я попыталась выглядеть спокойной и разумной.

— Скотт, — сказала я ласково, — я очень сожалею...

— ЗАТКНИСЬ! — заорал он. — Заткнись, ты, сука!

Теперь я видела, что он мертвецки пьян.

То, что это было далеко не очевидно, только усиливало ужас происходящего. Я начала думать, что он потерял рассудок. Тут он споткнулся О торшер, упал, и это привело его в бешенство. В ярости он схватил лампу и размахнулся, чтобы разнести ее вдребезги, но лампа вырвалась у него из рук, упала на пол, и он заплетающимся языком стал бормотать проклятья. Тут я до конца поняла, что, хотя он и старается изо всех сил скрыть свое опьянение, воля его слабеет, а яд все более отравляет сознание.

Я заговорила как можно спокойнее:

— Пойду-ка приготовлю тебе кофе, — и попыталась проскользнуть мимо него к двери.

Он схватил меня за руку, вывернул ее так грубо, что я закричала, и отшвырнул от себя. Я закричала снова, споткнулась и упала поперек кровати.

— Скотт...

— Закрой пасть, или я убью тебя.

Я видела, что совершенно бесполезно пытаться успокоить его, взывать к его разуму: никакие слова до него не дойдут. Я ничего не могла с ним поделать. Оставалось одно — убежать.

Если бы только это было возможно!

Он шагнул к кровати. Я как-то ухитрилась перекатиться подальше, хотя это и было очень трудно: все тело было будто налито свинцом. Он стал что-то ворчать. Поначалу я не слышала его, так как кровь яростно стучала в моих ушах, а когда все-таки услышала, то предпочла оставаться глухой. Он говорил, что я не вправе приказывать ему, что только он командует и наказывает. Он говорил, что ненавидит всех, кто причиняет ему боль, но ненависть — это благо, так как поддерживает в человеке жизнь. Любовь — это то, что убивает человека.

— Ты слышишь, что я говорю? — орал он. — Почему ты не отвечаешь? Ты что, оглохла?

— Я слышу. — Я хотела слезть с кровати, но боялась, что любое мое движение вызовет у него какую-нибудь непредсказуемую реакцию. Замерев, я слушала его исступленную речь о том, что любовь разрушает людей, что женщины губят мужчин, что женщин надо ставить на место, наказывать, уничтожать...

Я зажала уши.

— Нет, ты слушай меня! — В одно мгновение он оказался на мне, отрывая мои руки от ушей. — Слушай! Я преподам тебе такой урок, что ты его никогда не забудешь, я...

Я подумала, что в таком состоянии он вряд ли способен изнасиловать меня, и испугалась того, что будет, когда он поймет это.

Немного успокоившись, я решила, что надо отвлечь его внимание. Он ничего не соображает, ничего не видит. Он видит только меня. Он погружается в темноту и задыхается от ярости.

Пытаясь раздеться и обнаружив, что руки его не слушаются, он снова разразился ругательствами. У него заело молнию.

Спокойно. Не показывать страха. Резкие движения будут только провоцировать его.

— Дорогой, ты очень сексапилен, когда ты такой! — сказала я. — Ну, подожди, не рви молнию. Дай я тебе помогу...

Его руки послушно опустились, оставив тело незащищенным. Я ударила его изо всех сил чем-то тяжелым и побежала из спальни, вниз по лестнице, через холл, упала перед парадной дверью, дернула ручку, а он бежал за мной и кричал, бежал, бежал, бежал с невероятной дьявольской скоростью. Дверь наконец открылась, ночь была черной, сырой, холодной, а я бежала, бежала, бежала босая по дороге, пока вдруг не показались огни, большие дома, люди, и я оказалась в Найтсбридже. Мимо проезжало такси. Я закричала, такси остановилось, и я рухнула на сиденье.