— Затем магия… — и де Герми встал и, отыскал в своей библиотеке крошечный томик, переплетенный наподобие требника, показал заглавие его Дюрталю.

На первой странице стояло: «Естественная магия, раскрывающая таинства и чудеса природы, составленная в четырех книгах Жаном Батистом Порта, неаполитанцем внизу: «Париж, у Николая Бонфу, Новая улица Богоматери, во имя св. Николая 1584».

Де Герми, перелистывая томик, продолжал:

— Естественная магия, или, иными словами, обычное врачевание того времени, придает драгоценным камням новый смысл. Послушай:

Восхвалив неизвестный камень «Алекторий», делаю владельца своего непобедимым при условии, что он извлечен из живота каплуна, которого откармливали четыре года, или из внутренностей курицы, Порта сообщает нам, халцедон помогает выигрывать тяжбы, а сердолик утишает кровообращение и «небесполезен женщинам, недужным нежнейшей своей телесностью», что гиацинт оберегает от молнии и одолевает моровую язву и отраву, что топаз смиряет страсти лунатические, а бирюза врачует меланхолию, четверодневную лихорадку и пороки сердца. Свидетельствует, наконец, что сапфир разгоняет страх и немощь тела и что изумруд, привешенный к шее, противоборствует болезни святого Иоанна и ломается, лицо, носящее его, преступает против целомудрия.

Как видишь, древность, христианство, мудрость XVI века совершенно расходятся в изображении особых свойств каждого камня. Разнятся почти все толкования, более или менее забавные. Доктор Иоганнес проверил эти изъяснения. Некоторые из них принял, другие отверг. По мнению его, аметист успешно врачует пьянство, но особенно — опьянение нравственное, гордыню. Рубин обуздывает половые излишества, берилл укрепляет волю, а сапфир возвышает мысли наши к Богу.

Он убежден, что каждый камень соответствует особой болезни и отдельному виду греха, и утверждает, что, когда удастся химически извлечь деятельное начало драгоценных камней, мы будем обладать не только целебными, но и предохранительными средствами против многих недугов. А пока в ожидании, что сбудется эта мечта, которая со стороны может показаться сумасбродным ребячеством, и что химия камней подведет основание под нашу медицину, он пользуется драгоценными камнями для определения особой природы напускаемой колдовством порчи.

— Но как?

— Он уверяет, что если приложить тот или иной камень к руке заколдованного или пораженной части его тела, то камень будет источать особый эфир, который он распознает, подержав камень в пальцах. Он рассказывал мне по этому поводу, как однажды пришла к нему незнакомая дама, с детских лет страдавшая неизлечимою болезнью. Нельзя было добиться от нее достаточно вразумительных ответов. И он не нашел в ней никаких следов околдования. Испытав поочередно почти весь свой запас драгоценных камней, он взял, наконец, ляпис-лазурь, соответствующий, по его мнению, греху кровосмешения. Приложил к руке ее и ощупал его.

«Болезнь ваша, — сказал он ей, — является последствием кровосмешения». «Но я пришла к вам не затем, чтоб исповедоваться», — ответила она и, однако, наконец, созналась, что ее осквернил отец, когда она еще была в незрелом возрасте. Все это туманно, противоречит всем общепринятым понятиям, чуть не безумно, но дела его налицо: священник этот излечивает больных, которых мы, врачи, признаем погибшими!

— И даже так успешно, что без его помощи умер бы единственный уцелевший в Париже астролог, наш неподряжаемый Гевенгэ. Но что за чудак! Каким образом, черт возьми, поручала ему составление гороскопов императрица Евгения?

— Я уже рассказывал тебе. Во времена империи в Тюльери усердно занимались магией. Боготворили американца Гома, который устраивал при дворе этом спиритические сеансы и, кроме того, вызывал духов ада; но кончилось это плохо. Некий маркиз умолял дать ему свидеться с покойною женой. Гом отвел его в комнату к постели и оставил одного. Что произошло там? Восстали ли грозные призраки, замогильные лигейи? Несомненно одно: несчастного нашли сраженным у подножия постели. Случай этот, о котором недавно сообщала «Фигаро», покоится на неопровержимых показаниях.

О! Не следует шутить с замогильным миром и отвергать духов зла. Я знавал одного богача, безумно увлекавшегося оккультными науками. Он был председателем теософского общества в Париже и даже написал книжку о сокровенных учениях, изданную в собрании Изиды. Не желая довольствоваться подобно Пеладану и Парюсу неведением, он уехал в Шотландию, где процветает дьяволизм. Там посетил человека, который за деньги посвящал в сатанинские чудодейства, и решился сделать опыт. Узрел ли он того, которого называет Бульвер Литтон в «Занони» «стражем порога тайны»? Мне не известно. Знаю лишь, что, разбитый ужасом, возвратился он во Францию изнуренным, полумертвым.

— Черт возьми! — заметил Дюрталь. — Тяжелое, однако, ремесло, но разве, ступив на этот путь, человек обречен вызывать лишь духов зла?

— Не воображаешь ли ты, что ангелы, которые здесь на земле повинуются только святым, последуют велениям первого встречного?

— Но, видишь ли, по-моему, есть полное основание предполагать, что между духами света и духами мрака существует звено посредствующее — духи срединные, ни небесные, ни демонические, хотя бы, например, те, которые обнаруживают такое смрадное тупоумие на спиритических сеансах!

Как-то вечером мне рассказывал один священник, что духи безразличные, средние обитают в особом пространстве, телесном, но невидимом, как бы на островке, который осаждают со всех сторон добрые и злые духи. Все больше оттесняемые, кончают слиянием с одной из противоборствующих сил. Заклиная духов этих, оккультисты, которые бессильны, разумеется, привлечь ангелов, неизбежно приводятся к общению с духами зла и волей-неволей, иногда даже бессознательно, погружаются в дьяволизм. Рано или поздно к этому неминуемо приходит спиритизм!

— Если правда, что какой-нибудь пошлый спирит может смущать покой мертвых, то тем явственнее покажется на действах их печать сатаны.

— Вне всякого сомнения, спиритизм — срам, с какой стороны на него ни взглянуть!

— Ты не веришь, значит, в теургию, в белую магию?

— Нет, это ложь! Она мишура, под которой прячут забавники, вроде розенкрейцеров, свои отвратительнейшие попытки черной магии. Никто не решится признаться, что он служит сатане. Белая магия!

Но позволительно спросить — несмотря на красивые речи, которыми приправляют ее лицемеры и глупцы, — какова природа ее? К чему может она привести? Заметь также, что церковь не обманули эти козни, и что она одинаково осуждает как ту, так и другую магию.

После молчания Дюрталь заговорил, закуривая папиросу:

— Да, это занимательнее, чем обсуждать политику и скачки. Но что за столпотворение! Чему верить? Половина учений этих безумна, другая влечет своей таинственностью. Признавать сатанизм? Я согласен, что он внушителен и кажется правдоподобным. Но тогда, оставаясь последовательным, неизбежно веровать в католицизм, а веруя, нет иного исхода молитвы. Не буддизму же или культам, ему подобным, сравниться с религией Христа!

— Что же, веруй!

— Не могу. В ней столько догматов, которые отвращают меня, которыми я возмущаюсь.

— Убежденность моя не крепче твоей, я также сомневаюсь, — говорил де Герми, — но, знаешь, бывают мгновения, как бы наитие, когда я почти верю. Для меня несомненно во всяком случае одно: существует сверхъестественное, пусть оно даже не будет христианским. Отвергать его — значит отвергать очевидность, барахтаться в корыте материализма, в тупоумии свободных мыслителей!

— Но тяжело блуждать так! Ах, как завидую я твердой вере Карэ!

— Однако ты требуешь немногого, — ответил де Герми, — это наша защита в бурях жизни, единственная преграда, за которой может укрыться с миром усталый человек!

— Понравится ли вам? — спрашивала мамаша Карэ. — Я приготовила суп и сегодня вечером подам вам бульон с вермишелью, холодный салат из говядины с селедками и сельдереем, отменное картофельное пюре с сыром и десерт. Вы полакомитесь также свежим сидром, который мы получили.