Вид и голос мистера Бэйсуотера действительно помогли миссис Харрис придти в себя — она вспомнила замечательную поездку с ним из Вашингтона в Нью-Йорк и еще более замечательную остановку в знаменитом придорожном ресторане, где подавали такой восхитительный суп из моллюсков с картошкой, луком-пореем и сметаной — «новоанглийскую устричную похлебку». Было бы хорошо, если бы миссис Харрис удалось задержаться на этих приятных воспоминаниях на более долгое время, но крики остальных присутствующих вернули ее к пережитому фиаско. Она спрятала лицо в ладонях и воскликнула:
— Нет, нет! Уйдите! Я — я не могу никого видеть! Я глупая старуха, которая вечно суется не в свое дело и губит все, к чему притронется… Пожалуйста, уходите!..
Но мистер Шрайбер теперь так просто не ушел бы. Он протолкался к постели и взмахнул руками:
— Но вы не понимаете, миссис Харрис! Пока вы были… ну, пока вам нездоровилось, случилось нечто важное! Нечто замечательное! Мы — усыновляем Генри! Он теперь — наш! Он останется с нами, если вы не против. Вы знаете, что мы любим его, а он нас. У него будет хороший дом и все, чтобы он вырос хорошим человеком!
Миссис Харрис была еще слишком больна, чтобы понять всё, что говорил мистер Шрайбер, но уловила, что речь идет о Генри и что тон мистера Шрайбера радостный. Она отняла от лица ладони и уставилась на Шрайберов, походя сейчас на печальную обезьянку.
— Это все Генриетта, — объяснил мистер Шрайбер. — Она это придумала и прямо на следующий день я поймал Кентукки и поговорил с ним. Он, в общем, не такой уж скверный тип, когда узнаешь его получше. Ну, просто не любит он детей, что уж тут поделаешь. И вбил себе в голову, что если его поклонники узнают, что он в разводе и что у него есть сын — наполовину англичанин, то они от него отвернутся. Так что я сказал ему, что если он не против, мы с Генриеттой хотели бы взять мальчика к себе и воспитывать как своего сына…
— Он сказал, «старая стерва». «Влезла не в свое дело», сказал он. «Забирайте щенка и везите его обратно в Англию», — проговорила миссис Харрис. — О своем собственном сыне.
— Вы не поняли, — покачал головой мистер Шрайбер. — Он не будет нам мешать. Все получается как нельзя лучше для всех. Мальчик — американский гражданин и имеет право быть здесь. Кентукки — его законный отец, это засвидетельствовано в архивах ВВС. Мы написали в Англию, чтобы нам выслали его свидетельство о рождении. Проблем не будет — ведь Клейборн на правах отца может потребовать, чтобы сын был с ним. Юристы подготовят документы об усыновлении и мы их сразу же подпишем.
В этот раз миссис Харрис как будто поняла.
— Вы уверены? — спросила она. — С вами ему будет хорошо.
— Конечно, уверены! — воскликнул мистер Шрайбер, довольный, что до нее наконец дошло. — Говорю вам, этот тип был счастлив избавиться… то есть я хочу сказать, он был рад, что мальчик будет жить с нами.
Миссис Шрайбер поняла, что на первое время для миссис Харрис новостей было достаточно, подтолкнула мужа локтем и сказала:
— Мы расскажем все подробно попозже, Джоэль. Сейчас, вероятно, миссис Харрис хотела бы немного поговорить со своим другом.
Мистер Шрайбер — киномагнат, детектив и прокурор — проявил себя еще и послушным мужем.
— Конечно, конечно, — поспешно согласился он. — Мы вас оставляем…
Когда они вышли (миссис Баттерфильд тактично последовала за ними), мистер Бэйсуотер промолвил:
— Ну вот. Кажется, все устроилось?
Остатки черной волны разочарования нахлынули на миссис Харрис — слишком долго жила она в мире иллюзии и слишком резким и грубым было пробуждение к реальности, которое привело ее к болезни.
— Я все-таки дура, — вздохнула она. — Я влезла в чужие дела, я всем причинила только хлопоты и неприятности. И еще имела наглость утверждать, что мигом разыщу в Америке отца Генри. И что из этого вышло?..
Мистер Бэйсуотер потянулся, чтобы успокаивающе похлопать ее по руке и с удивлением обнаружил, что все еще держит ее ладонь, так что он просто слегка сжал ее руку и ответил:
— Полноте, Ада. Вы нашли ему не одного, а целых двух отцов за ту же цену — неплохой, по-моему, результат.
Тень улыбки мелькнула на лице миссис Харрис, но она не могла так вот сразу отбросить свою скорбь и чувство вины.
— Но ведь все могло кончиться и очень плохо, — возразила она, — если бы не миссис Шрайбер. Что бы тогда стало с мальчиком?..
— А что стало бы с ним, если бы не вы? — ответил мистер Бэйсуотер и улыбнулся ей.
Миссис Харрис улыбнулась в ответ.
— Что привело вас в Нью-Йорк, Джон? — спросила она.
Мистер Бэйсуотер вспомнил о своих проблемах и даже вздрогнул. Потерев лоб, он озабоченно сказал:
— Это все мой «роллс». Там начался какой-то шум, а в чем дело, никак не найду. Я прям спятил… то есть, — поправился он, заметив, что опять сбился на кокни, — я хочу сказать, я потерял душевное равновесие, пытаясь найти причину. Уже целую неделю я пытаюсь определить ее, однако, увы, безрезультатно. Я теперь точно знаю, что дело не в коробке передач, не в глушителе и не в воздушном фильтре. Я перебрал задний мост, и ничего не нашел. Проверил всю гидравлику, разобрал двигатель. Головка распределителя не виновата, и с водяным насосом все в порядке. Иногда, бывает, слегка пощелкивает ремень вентилятора, но в данном случае он не при чем.
— А что за звук? — поинтересовалась миссис Харрис, лишний раз доказывая, что она была из тех женщин, которые способны показать интерес и к мужским проблемам.
— Н-ну… это не стук и не щелчки, и я бы не назвал это ни побрякиванием, ни скребущим звуком, ни скрипом, ни писком, ни треском, — объяснил мистер Бэйсуотер, — но звук есть, я его все время слышу. А ничего подобного в «роллс-ройсе» быть слышно не должно — во всяком случае в моем «роллс-ройсе». Это как будто где-то под сиденьем, но не совсем, а как бы позади; и признаюсь, это буквально сводит меня с ума. Словно бы Всевышний говорит мне — «ты впал в гордыню, утверждая, что твой автомобиль совершенен; так вот, я тебе покажу твое «совершенство»! Ну-ка, сможешь ли ты с этим разобраться, мистер зазнайка?..» Вы понимаете — не то чтобы я в самом деле был таким уж гордецом и зазнайкой, просто я по-настоящему люблю «роллс-ройсы». Я в жизни не любил ничего другого. Всю свою жизнь я мечтал найти действительно совершенный «роллс-ройс», и эта машина была совершенством — до недавних пор.
Пожилой шофер был так очевидно расстроен, что миссис Харрис даже позабыла на время о своих горестях и попыталась найти что-то, что могло бы утешить его — как он только что утешил ее. Было что-то… какое-то давнее воспоминание… да!
— Несколько лет назад, — сказала она, — я ходила убираться к одной даме. Такая была типичная богатая стерва… Так вот у нее тоже был «роллс-ройс», и вот как-то раз, помню, она говорит своему шоферу — «Джеймс, в машине, позади, что-то дребезжит. Исправьте это, пока у меня не случился нервный срыв!». И бедняга чуть не спятил, покуда пытался найти, в чем там было дело. Он два раза кряду разобрал всю машину до винтика и снова собрал, и потом только случайно наткнулся на ту штуку. И знаете, что это было?
— Нет, — отозвался мистер Бэйсуотер заинтересованно. — И что же?
— Одна из ее заколок для волос! Она выскользнула и упала за сиденье. Конечно, в вашей машине такого случиться не могло, ведь маркиз заколок не носит…
Мистер Бэйсуотер, как обычно при волнении, сбился на кокни — и в этот раз это был самый сочный кокни, какой когда-либо слышала от него миссис Харрис.
— Ах же ж ты Боже ж ты мой, Господи! — воскликнул он. — Чтоб ей так пусто было, заразе! — и на лице его написалось выражение приговоренного к казни, только что услыхавшего о помиловании. — Я думаю, вы в точку попали! Маркиз-то, ясно-дело, заколок не носит, а вот вез я той неделей мадам Могаджибх, жену сирийского посла, с приема к ей домой, так она-то была ими утыкана, что твой ёж. Черные такие, здоровенные заразы. Ада, милочка, вот ваш поцелуй, который вы тогда на пароходе не получили!.. — и он нагнулся и запечатлел на лбу миссис Харрис звучный поцелуй. Затем он поднялся и заявил: