Капитан Дусе, один из секундантов свел противников.

— Начинайте, господа! — отойдя в сторону, сказал он.

Бюрль сделал первый выпад. Он хотел испытать Лагита и выяснить, чего ему от него следует ожидать. В продолжение всех десяти дней эта история представлялась ему каким-то нелепым кошмаром, в котором он никак не мог разобраться. Все же у него временами рождалось какое-то смутное подозрение, но он с дрожью отгонял его от себя, ибо оно означало смерть. Ему не верилось, что его старый друг решил сыграть с ним такую штуку, дабы спасти положение. Впрочем, больная нога Лагита несколько его успокаивала. Тот оцарапает ему плечо, и этим дело кончится.

Около двух минут шпаги скрещивались со свойственным им легким металлическим звоном. Капитан уже собрался сделать выпад, но майор, внезапно обретя былую сноровку, отпарировал его удар ужаснейшей квинтой, и, продолжай он только в том же духе, капитан был был бы проколот насквозь. Тот, однако, предпочел отступить, мертвенно-бледный, чувствуя, что он находится во власти человека, на этот раз пощадившего его жизнь. Теперь-то он понял, что это была расплата.

Тем временем Лагит, постаравшись покрепче стать на свои больные ноги и словно окаменев, застыл в ожидании. Противники в упор смотрели друг на друга. В помутневших глазках Бюрля мелькнула мольба о пощаде. Теперь-то он знал, что должен умереть, и, как ребенок, клялся, что больше не будет. Но взгляд майора был по-прежнему неумолим. На карту была поставлена честь, и она заглушала всякую жалость в его добром сердце.

На этот раз атаковал он. Блеснула сталь: шпага его сверкнула справа налево, устремилась обратно и затем точным, смертоносным ударом вонзилась прямо в грудь капитана, который, не успев издать ни единого звука, тяжелой тушей рухнул на землю.

Лагит выпустил из рук шпагу, не сводя глаз со своего старого бедного мерзавца Бюрля, распростертого на земле толстым животом кверху.

— Черт подери! Черт подери!

Теперь уже обе ноги отказывались ему служить, и секундантам пришлось поддерживать его с обеих сторон, — у него не было даже сил опереться на палку.

Два месяца спустя бывший майор, с трудом плетясь по солнечной стороне одной из пустынных улиц Вошана, столкнулся лицом к лицу с г-жой Бюрль и маленьким Шарлем. Оба были в глубоком трауре. Он хотел было избежать встречи с ними, но едва передвигал ноги. Они же, не ускоряя и не замедляя шаг, шли ему прямо навстречу. Шарль своим нежным испуганным личиком, как и прежде, походил на девочку. Г-жа Бюрль, еще более осунувшаяся и ожесточенная, сохраняла свой сурово-непреклонный вид. Заметив, что Лагит пытается юркнуть в подворотню, чтобы не столкнуться с ними, она внезапно остановилась перед ним и протянула ему руку. Он поколебался, затем нерешительно взял ее руку и крепко сжал. Но в эту минуту его самого охватила такая дрожь, что рука старой дамы тряслась в его руке. Наступило молчание, безмолвный обмен взглядами.

— Шарль, — произнесла наконец бабушка, — поздоровайся с майором.

Мальчик, ничего не понимая, повиновался. Майор побледнел. Он едва посмел коснуться нежных пальчиков ребенка. Чувствуя, что он должен что-то сказать, он с трудом выдавил из себя:

— Вы по-прежнему намерены отдать его в Сен-Сирскую школу?

— Непременно, когда он подрастет, — ответила г-жа Бюрль.

Неделю спустя Шарля унесла горячка. Однажды вечером бабушка, чтобы возродить в нем воинский дух его предков, вновь прочла ему описание морского сражения на корабле «Мститель». Ночью у него начался бред. Он умер от страха.