Озеро — спокойное, воздух — теплый и влажный. После глотка водки слезы навернулись на глаза. Его член вошел в меня. Я даже не могу оправдаться, ведь когда это произошло, я не была в смятении и могла управлять собой. Да, в долю секунды Брайан оказался у меня между ног, но я осознавала все абсолютно ясно и трезво. Обет был нарушен, священный обет супружеской верности осквернен, поруган. Что делал Алекс, когда я трахалась на кухонном столе его матери? Сидел за столом? Ждал лифт? Покупал газеты?

Я решила утром позвонить в компанию по ремонту кабелей и выяснить, как можно связаться с Брайаном, потом попросить его провериться на СПИД. Алексу я скажу, что мне надоели колпачки и добьюсь, чтобы мы поменяли их на презервативы с противовирусным покрытием. Я не могла придумать, что делать с оральным сексом, что делать во время месячных, мы в эти дни обычно не трахались.

Хлопнула дверца машины, и послышались шаги. Алекс, подумала я. Встала, поправляя одежду, протерла глаза, в ожидании его увидеть. Через секунду передо мной стоял Брайан. Я надеялась, я знала, что он придет.

— Треп, треп, треп, — послышался голос Луз из соседней двери. — Никому это не интересно, скука, Рита. Лучше скажи, малышка научилась плавать?

Мы с миссис Тайлер переглянулись. Она улыбнулась и пожала плечами. Ее лицо казалось неестественным при люминесцентном освещении.

— Да, научилась. Как раз в то время, когда все случилось, Мерисол научилась плавать.

Это было в воскресенье днем. Алекс заметил, как мало водки оставалось в бутылке, и спросил, нет ли у меня пьющего приятеля. Мне было стыдно, я чувствовала вину. Почти всю водку мы выпили с Брайаном. Но я вдруг разозлилась и прямо при детях послала Алекса на хер. Был страшный скандал. Я сказала: мне до смерти надоело, что я здесь, в этом лесу, где не с кем словом перемолвиться, а он живет себе в Джерси-Сити как холостяк. Он сказал, что устал от моего дурною настроения и оттого, что я вечно жалуюсь. Ему тяжело мотаться туда-сюда, тяжело всю неделю быть одному. Но и здесь он не находит отдыха. Я выскочила из дома, пошла к озеру и села на берегу на мостик.

Теперь сюда идет Мерисол. Флип-флопс, который мы купили в супермаркете, раскачивался над цветочками на ее сандалиях. Она несла ведро и совочек, похоже, собирается переносить песок.

— Подойди сюда, — окликнула я ее.

Она села рядом и вытянула ноги перед собой, рассматривая цветочки на сандалиях. Потом уставилась на воду.

— Ты учишь меня плавать, — сказала она безразличным голосом, — а я уже научилась.

В день ареста я проходила по улице недалеко от работы и увидела девочку-китаянку, которая отказывалась войти в магазин, хотя отец орал на нее. Вы помните, миссис Тайлер? Это было нечто. Она даже не пошевельнулась. В тот день на пристани Мерисол показала такую же независимость и твердость характера. Она показала, как ведет себя девочка, если у нее есть чувство собственного достоинства. Мы прыгнули в воду, чтобы учиться плавать. Я отпустила ее — она яростно заколотила ногами на воде, подняв, как собака, нос к небу. Она потратила столько сил и времени и наконец-то ухитряется плыть, держа голову над водой.

Алекс вошел, опустил чемодан и поздоровался. В этот вечер он не поехал в Джерси-Сити. Мы устроили пикник в честь Мерисол. Алекс держал ее на коленях, а мы с Кевином награждали ее «олимпийской лентой» — «Херши Кисс», прикрепленная к шнурку от ботинок. Обрадованная суетой вокруг нее, Мерисол сползла с колен Алекса, развернула шоколад и целиком затолкала его в рот.

Далеко за полночь мы сидели с Алексом во дворе и разговаривали. Он говорил, что очень обеспокоен, спросил, понимаю ли я, какая серьезная угроза нависла над нашим браком. Он начал жаловаться, что у него болит сердце, когда он думает, что я сплю одна в нашей постели. Сказал, что сильно любит меня. И каждый раз, по дороге сюда, начинает нервничать, волноваться, потому что никогда не может предугадать, как я его приму.

— Мне кажется, ты мне не рада.

Я сказала, что жизнь в этом доме меня угнетает, я чувствую себя потерянной без него. Я хочу иметь свой дом, мне нужно возвращаться на работу. Я попросила прощения за то, что в такое трудное время, когда мы даже не знаем, где будем жить, я оказалась не у дел.

Мы решили как можно скорее вернуться к себе. Я найду работу. Деньги, если потребуется, займем. Взявшись за руки, мы пошли спать, и в ту ночь не было грубых объятий. Мы нежно касались друг друга. Он целовал меня очень бережно. Утром я вышла с ним к машине, и еще десять минут мы простояли на дороге. Последнее, что сказал Алекс перед расставанием, было:

— Позвони сегодня вечером, Рита.

И я позвонила ему.

Глава девятнадцатая

Джон-младший родился в 1960. Первые месяцы его жизни слились у меня в одно туманное пятно. Больше всего я боялась, что он, этот комочек, этот крошка, окажется очень нервным, ужасно беспокойным мальчиком. До шести месяцев он спал, казалось, не больше часа в сутки.

Мои братья в младенческом возрасте были крепкими, спокойными, спали беспробудным сном. Когда заревут — накормишь, когда завоняет — поменяешь пеленки, но этот малютка, мой ребенок, был не таким. Я постоянно должна была находиться только с ним, тогда он оставался спокойным и радостным. Голова была в редких локонах, и через тонкую кожу просвечивались голубые вены. Пупок и маленькая язвочка на кончике пениса. Обрезание. Мальчикам делают обрезание без анестезии в первые часы после рождения. Добро пожаловать на этот свет — и чик-чик. Физическая травма такого рода не проходит бесследно для психики. Думаю, что люди никогда не смогут от нее оправиться.

Когда Джон-младший, наконец, угомонился и перестал путать день с ночью, я впала в уныние. Как будто я вернулась из трудного путешествия и поняла, что скучно жить обычной жизнью. Первое, чего вы лишаетесь из-за ребенка, — это возможности выходить из дома. Несколько раз, когда Джон-младший спал, я решала выбежать по делам, надевала пальто, но тут же вспоминала, что у меня ребенок. Я сказала мужу, что у меня появляется страх замкнутого пространства. Он понял меня и купил прекрасную детскую коляску, немецкую, сделанную под «мерседес». Она была устроена так, что можно было с легкостью огибать углы, а толчки при езде не чувствовались. Я укладывала утром ребенка в коляску, и мы выходили из дому.

За время беременности я поправилась почти на сорок фунтов. После того как родила, единственной одеждой, в которую влезала, были платья для беременных. Муж успокаивал меня: ему нравилась моя налитая грудь. Он не спускал с нее глаз, когда я раздевалась, прикасался к ней на кухне, в машине, в постели. Я стеснялась своей полноты, к тому же целиком была поглощена заботами о ребенке, мне не хотелось, чтобы Джон вообще ко мне прикасался. Он воспламенялся еще больше и становился агрессивным. Почему мужчины не понимают, что если женщина с норовом, то и подходить к ней нужно мягче? Когда Джон тискал меня, я не просто оставалась холодной, но это даже вызывало у меня злость и отвращение. Мужчины, как я поняла, всегда делают то, что хотят. Они готовы надеть женщине на голову мешок и все равно добиться своего.

Мне нужна была новая одежда. Тем более, что я вернула свекрови ее подарки. Мне было трудно покупать для себя: я считала, что у меня плохой вкус. Решилась пойти только в один маленький, не претендовавший на изысканность магазинчик в Вентноре, магазин Эдит Кларк. Мне подходило все, что я там покупала.

Магазин был тесный и темный, а к Эдит я испытывала постоянную неприязнь. Она густо пудрила лицо и распространяла запах цветочных духов. У нее была обвислая грудь и тощие ноги. Меня бросало в дрожь от ее раскланиваний и расшаркиваний. Ей было шестьдесят, а мне двадцать, но она называла меня миссис Тайлер. Я вынуждена была ходить к ней снова и снова, потому что боялась пойти куда-то еще. Находясь в богатых больших магазинах, я решала, что какая-то вещь очень красива, покупала ее, приносила домой, но Джон или его мать говорили, что вещь безвкусная или слишком яркая. Я шла советоваться к Эдит Кларк.