Но Джон уже два месяца как не дает ей денег, а о том, чтобы снять приличную квартирку в центре, как им обоим мечталось полгода назад, когда они только познакомились и две недели словно очумелые не вылезали из постели, о том, чтобы снять ей квартиру в центре с джакузи и итальянской мебелью, речи нет.

Джон так ей и сказал – поможешь мне провернуть это дельце с реалити-шоу, будешь себя правильно вести, получишь триста тысяч.

Роза не дура, деньги считать уже научилась. Что на Москве триста тысяч?

Скромная двухкомнатная квартира, да и то без особенного ремонта. И на машину приличную не останется даже.

А о машине Роза мечтала. О желтом «Порше» или об апельсиново-оранжевом двухместном кабриолете «Мерседес». Повязать потом желтую косыночку, надеть большие солцезащитные очки и поехать к себе в Богульму. Ха-ха!

До Богульмы «Порш» не доедет – подвеска развалится от русско-татарских дорог.

По радио передавали смешную песенку с каким-то скрытым подтекстом.

Девушка пела о том, что ей с ее любимым, когда они загорали в лоджии, вдруг захотелось какао… И в этом припеве: какао-о-о, какао-о-о – сквозил какой-то скрытый подтекст. Не какао они с любимым захотели, а чего-то другого, думала Роза.

Роза сделала радио погромче и принялась делать упражнения. Ее учительница физкультуры там, в далекой теперь Богульме, Гульнара Шариповна Алиуллина всегда говорила ей: Роза, занимайся. Ты можешь стать гимнасткой, у тебя растяжка, у тебя пластика, у тебя фигура.

Потом Гульнара Шариповна вздыхала и говорила: ну хоть растягивайся, тянись, в шпагаты садись, мужчинам нравятся гибкие женщины.

Да, Роза это давно поняла. Оценила советы Гульнары Шариповны.

Села в поперечный шпагат, потянулась губами к левой ножке, потом к правой ножке, спинку потянула, прямо вперед наклонилась.

Мобильный зазвонил.

– Але!

Звонила Натаха – эта ее новая знакомая, очередная жертва Джона.

– Что? К тебе переезжать? Не, не буду… Что? Са-а-седка уехала? Ну и что, что уехала? Нет, я пока здесь останусь, все равно мы скоро на съемках поселимся, на целых три месяца, так что одна там пока поживи.

Роза пробовала быть с женщинами.

Не то чтобы ее тянуло к этому, но это, во-первых, модно и надо обязательно попробовать, как кокаин… Как же, жить на Москве, ходить в ночные клубы и ни разу не втянуть, не вдохнуть в себя дорожку из мелких белых кристалликов!

А во-вторых, так скучно порой, так одиноко. А мужчины зачастую оказываются такими гадкими. Но если и быть с женщинами, то непременно с породистыми. А с такой, как эта Натаха, – лучше тогда со свечкой или с вибратором из секс-шопа.

Роза перестала тянуться и пошла в ванную. За неимением джакузи плескаться приходится в обычном бело-голубом эмалевом пространстве миниатюрной домашней акватории. Роза напустила пены, шампуней, бросила морской соли. Чтобы кожица ее смуглая стала чуть-чуть соленой, как будто Роза из самого моря вышла.

В Богульме моря не было. Да и ванны у них в доме тоже не было. В баню городскую с бабушкой ходили по четвергам.

Первый раз она трахнулась в девятом классе, когда они ездили с классом в Казань. Это на каникулах было, по какому-то договору учителя устроили так, что из экономии жили не в гостинице, а в школе. Причем все спали в спортивном зале, прямо на физкультурных матах.

В одной половине зала мальчики, в другой половине – девочки. Наиль тогда приполз к ней среди ночи, принялся тискать, гладить, целовать. И так раззадорил ее, так довел, что не в силах она была отказать. Да и нравился ей Наиль – сильный, наглый, нахальный, смелый.

Кстати, не поступил потом в Казанский университет на юридическое, денег у родителей не хватило. Вернулся, говорят, в Богульму, пошел автомехаником на сервисную станцию «Лада-Жигули»…

А Роза вот тоже – никуда не поступила. Уехала на Москву…

Залегла в ванночку, вытянула ножки, погрузилась по самую шейку. Ах, а как бы было хорошо разбогатеть! А как она может разбогатеть? Найти себе состоятельного мужчину-мусульманина? Здесь, на Москве, много таких – и чеченцев, и татар. И те, кто здесь давно, те уже не особо смотрят на всякие религиозные условности.

Это только бабушка Каримэ ей все нашептывала, мол, надо мужу невинной девой достаться. А кстати, бабушка Каримэ очень дружила с бабушкой Наиля и вообще со всей их семьей. И все говорила Розе: выходи за Наиля, он хороший, и семья у них хорошая.

И вышла бы за Наиля. Жила бы с его родителями в частном доме без горячей воды, без ванной с туалетом на улице. Вот счастье-то! А Роза теперь точно знает, что счастья без денег и без комфортной жизни – не бывает.

Когда Ирма Вальберс была еще школьницей в старших классах, она по три раза в неделю ходила в бассейн. Тогда, в те, с одной стороны, уже далекие, а с другой – еще и не столь стародавние времена она ездила в бассейн на метро до «Динамо», а оттуда на трамвае до «ЦСКА», и ничего такого особенного для себя в этом не видела. И в бассейн «Москва», что на Кропоткинской, тоже ходила частенько. А теперь там на месте бассейна – Храм Христа Спасителя.

Это она к чему вдруг вспомнила? Да к тому, что теперь она плавает в бассейне каждый день. По часу.

И никуда при этом ей ездить уже не надо, потому что двадцатиметровый бассейн теперь есть в доме ее нынешнего гражданского мужа. Вот как жизнь изменилась.

А ведь и тогда, когда она была школьницей, ее семью по московским меркам никак нельзя было отнести к числу бедных. Наоборот, ее отец – Генрих Вальберс – был высокопоставленным чиновником, работал в республиканском ЦК партии.

Жили Вальберсы в Москве, но в Латвии имели и рижскую квартиру, и домик на взморье, в районе Гарциемс.

Каждое лето юная москвичка Ирма Генриховна ездила в Ригу, где резвилась с соотечественницами на нежном песочке тонкого помола, омываемом волнами Рижского залива. Но всегда чувствовала себя москвичкой. На родном говорила едва-едва, зная, может, всего пять десятков слов, «майза да пиенс»[2], как подшучивал над ней папа.

Подрастающей Ирме, поступившей уже в университет (естественно, московский – какой же еще!) было всегда приятно, что в Москве ее все воспринимали как немножечко иностранку. В этом был какой-то особенный ее шарм.

Но когда Латвия отделилась, когда там перестали почитать коммунистов, выяснилось, что ехать на иностранную родину ей с папой совершенно не след. Потому как папу местные новые латвийские власти вообще хотели теперь отдать чуть ли не под суд за так называемый коллаборационизм. Ирма пару раз наведалась в Гарциемс, но от поездок этих только пришла в расстройство и теперь предпочитала отдыхать на Мальдивах или в Таиланде.

К чему Ирма все это вспомнила?

А к тому, что даже во время папиной службы в ЦК партии на Старой площади Ирма дома бассейна не имела и в бассейн ездила на метро.

А теперь у ее гражданского мужа – члена правления «Алекс Групп Капитал» – и свой бассейн, и такой выводок автомобилей, что Ирма вообще напрочь забыла, как внутри выглядит московское метро. Спроси ее – сколько стоит жетон или в метро пускают по магнитным карточкам? – Ирма бы и не ответила.

Папу, кстати говоря, Игорь – так звали гражданского мужа Ирмы – папу Игорь взял к себе в банк советником в отдел внешних связей. У папы в Прибалтике такие обширные знакомства остались, что ими грех не пользоваться! Генрих Карлович жил все в той же цековской сталинской квартире на Кутузовском проспекте, где и раньше. Только ездил теперь на работу не в черной «Волге», а в темно-синей «Ауди» с номерами типа «флаг», за которые банк Игоря дал гаишникам такие деньги, на какие иной простой москвич из района Текстильщиков мог бы безбедно жить год, а то и два.

– Хорошо поплавала? – спросил Игорь, целуя жену.

– Отлично, – ответила Ирма, присаживаясь за стол.

– Как дела на телевидении?

Он вообще всегда живо интересуется ее делами. Зря говорят, будто финансисты – это зачерствелые сухари без сердца в груди.