Очень обеспокоенный Ахмет не знал, какое решение принять, когда у изгиба берега он заметил яркий свет на расстоянии ружейного выстрела. Это был маяк Атины, возвышавшийся на береговых скалах перед поселком и рассеивающий мрак. Ахмет подумал, что можно попросить гостеприимства на ночь у смотрителей маяка, которые должны быть на своем посту, и он постучал в дверь домика, построенного у подножия маяка.

Было самое время: еще несколько мгновений — и господин Керабан со своими спутниками уже не могли бы противостоять шторму.

Глава третья,

Простой деревянный дом, разделенный на два помещения с окнами на море; пилон[269] из балок, поддерживающий фонарь с отражателем и возвышающийся на шестьдесят футов над крышей, — таков был маяк в Атине. Проще не придумаешь.

Но каким бы он ни был, его огонь оказывал большие услуги судоходству в этом прибрежном районе. Построен маяк был совсем недавно. Прежде чем осветились трудные подступы к маленькому атинскому порту, открытому на запад, не один корабль был выброшен на берег в этом тупике на окраине Азиатского континента. Под напором северных и западных ветров даже пароходу, несмотря на все усилия машины, приходится нелегко, не говоря уж о парусном судне, которое может бороться с бурей, лишь идя галсами против ветра.

Два смотрителя находились на своем посту в маленьком деревянном домике, расположенном у подножия маяка. Первая из двух комнат служила им общим помещением, во второй стояли две койки, которые никогда не бывали заняты одновременно: один из смотрителей каждую ночь дежурил как для поддержания огня, так и для подачи сигналов, если какое-либо судно решалось проникнуть без лоцмана в акваторию атинского порта.

На стук снаружи дверь домика отворилась. В нее под напором ураганного ветра стремительно вошел господин Керабан, за которым следовали Ахмет, ван Миттен, Бруно и Низиб.

— Что вы хотите? — спросил один из смотрителей, к которому почти тотчас присоединился его разбуженный шумом товарищ.

— Приюта на ночь, — ответил Ахмет.

— Приюта? Если вам нужно только укрытие, то дом в вашем распоряжении.

— Укрытие, чтобы дождаться дня, — заметил Керабан, — и что-либо для утоления голода.

— Хорошо, — сказал смотритель, — но вам лучше было бы остановиться в какой-нибудь гостинице поселка Атина.

— А на каком расстоянии поселок? — спросил ван Миттен.

— Приблизительно в полулье от маяка, позади береговых скал.

— Пройти пол-лье в такую ужасную погоду! — вскричал Керабан. — Нет, друзья, нет! Вот скамьи, на которых мы, с вашего разрешения, проведем ночь. Если наша арба и лошади могут укрыться позади вашего домика, то это все, что нам нужно! Завтра, с наступлением дня, мы попадем в поселок, и да поможет нам Аллах найти какое-либо более подходящее средство передвижения!

— Особенно более быстрое, — прибавил Ахмет.

— И менее примитивное! — пробормотал сквозь зубы Бруно.

— …чем эта арба, о которой, впрочем, не стоит дурно отзываться, — продолжал господин Керабан, бросив суровый взгляд на ворчливого слугу ван Миттена.

— Сударь, — сказал смотритель, — повторяю вам, что наше жилище в вашем распоряжении. Уже многие путешественники находили здесь убежище от ненастья и удовольствовались…

— …тем, чем мы тоже сумеем удовольствоваться! — подхватил Керабан.

После этого путешественники стали готовиться провести ночь в этом домике. Во всяком случае, слыша бушующие снаружи ветер и дождь, они могли только поздравить себя с тем, что нашли такое укрытие, каким бы малокомфортабельным оно ни было.

Но ложиться спать хорошо при условии, что сну предшествует хоть какой-нибудь ужин. Естественно, это замечание сделал Бруно, напомнив также, что запасы продовольствия на арбе полностью исчерпаны.

— В самом деле, — заговорил Керабан, — что вы можете предложить нам, друзья? За деньги, разумеется.

— То, что есть, — ответил один из смотрителей маяка, — и все пиастры казны не помогут вам найти здесь что-либо другое, кроме той скудной провизии, которая у нас остается.

— Этого хватит! — ответил Ахмет.

— Да… если имеется достаточно, — пробормотал Бруно, чьи зубы как бы удлинились от возбуждения, вызванного сильным голодом.

— Пройдите в другую комнату, — пригласил смотритель. — Все, что на столе, — в вашем распоряжении.

— Бруно будет обслуживать нас, — распорядился Керабан, — а Низиб пойдет помочь ямщику поставить в укрытие от ветра наш экипаж.

По знаку хозяина Низиб тотчас вышел, чтобы выполнить поручение.

А господин Керабан, ван Миттен и Ахмет в сопровождении Бруно вошли во вторую комнату и заняли место за маленьким столиком перед горящим очагом. На тарелках лежали остатки холодного мяса, которому изголодавшиеся путники оказали честь. И даже слишком много чести, по мнению Бруно, наблюдавшего, как жадно они едят.

— Давайте не забывать о Бруно и Низибе, — заметил ван Миттен через четверть часа жевания, которое слуга достойного голландца находил нескончаемым.

— Да, конечно, — согласился господин Керабан, — нет причин, чтобы они умирали от голода раньше, чем их хозяева.

— Он, поистине, очень добр, — пробормотал Бруно.

— И не нужно обращаться с ними, как с казаками, — прибавил Керабан. — Ах, эти казаки! Нужно бы повесить сотню их…

— О! — протянул ван Миттен.

— Тысячу… десять тысяч… сто тысяч… — прибавил Керабан, тряся друга своей мощной рукой. — И то их останется слишком много!.. Кстати, время уже позднее. Пошли спать!

— Да, это лучше! — ответил ван Миттен, который своим несвоевременным «о!» чуть было не спровоцировал избиение большой части кочевых племен Российской империи.

Низиб присоединился к Бруно, чтобы поужинать вместе с ним, а господин Керабан, ван Миттен и Ахмет вернулись в первую комнату. Там, завернувшись в плащи и вытянувшись на скамейках, они постарались забыть во сне долгие часы ночного урагана. Но, разумеется, спать в таких условиях было непросто.

Тем временем Бруно и Низиб сели за стол друг против друга и приготовились добросовестно покончить с тем, что оставалось на блюдах и в кувшинах. Бруно продолжал главенствовать над Низибом, а тот ни на секунду не терял почтительности к приятелю из Голландии.

— Низиб, — сказал Бруно, — по-моему, когда хозяева поужинали у слуг есть право съесть остатки, коль скоро хозяева их им оставили.

— Вы всегда голодны, господин Бруно? — спросил Низиб с одобрительным видом.

— Всегда голоден, Низиб. Особенно после того, как двенадцать часов ничего не ел.

— Непохоже.

— Непохоже? Но разве вы не видите, Низиб, что я похудел еще на десять фунтов за последние восемь дней? Теперь в мою одежду, ставшую слишком широкой, можно нарядить человека в два раза толще меня.

— Действительно странно то, что с вами происходит, господин Бруно. Вот я при таком режиме скорее толстею.

— А! Ты толстеешь, — пробормотал Бруно, косо поглядывая на товарища.

— Посмотрим-ка, что осталось на этом блюде, — сказал Низиб.

— Гм! — сказал Бруно. — Осталось немного… И если даже одному и хватит, то двум наверняка нет.

— В путешествии нужно уметь довольствоваться тем, что можно найти, господин Бруно.

«А! Ты философствуешь, — сказал про себя Бруно. — А! Ты позволяешь себе толстеть».

И, придвинув к себе тарелку Низиба, спросил:

— Что вы тут едите?

— Не знаю, но это очень похоже на баранину, — ответил Низиб, вернув тарелку на прежнее место.

— Баранину? — вскричал Бруно. — Э, Низиб, берегитесь! Мне кажется, что вы ошибаетесь.

— Посмотрим, — сказал Низиб, подцепив вилкой кусок и кладя его в рот.

— Нет! Нет! — воскликнул Бруно, останавливая его рукой. — Не торопитесь. Во имя Пророка, как вы говорите, я очень боюсь, что это мясо некоего нечистого животного. Разумеется, нечистого для турка, а не для христианина.