— Я — Аткинсон, — представился он на английском. — Питер Аткинсон. У меня встреча с Бирджит из «Гиппо».

— Почему вы не позвонили?

— Приехал в город только вчера, поздно вечером. Решил, что лучше оставить письмо. Она сможет принять меня?

— Не знаю. Спросите ее.

Коротким коридором он проследовал за женщиной к двойной двери. Она открыла одну створку.

— Пришел твой журналист, — объявила на немецком таким тоном, словно слова «журналист» и «любовник» были для нее синонимами, и вернулась к компьютеру.

На пороге появилась миниатюрная блондинка с розовыми щечками. Улыбнулась. Джастин вошел в практически пустую комнату.

— В десять часов у нас совещание, — сообщила она, пожимая ему руку. Говорила по-английски, чтобы мистеру Аткинсону не приходилось напрягаться, переходить на чужой для него язык. — Хотите чаю?

— Нет, благодарю.

Она пододвинула два стула к низкому столу, села на один.

— Если вы насчет ограбления, то нам нечего сказать, — предупредила она его.

— Какого ограбления?

— Это неважно. Утащили лишь несколько вещей. Может, у нас их было слишком много. Теперь — нет.

— Когда это случилось? Она пожала плечами.

— Давным-давно. На прошлой неделе. Джастин вытащил из кармана блокнот и, в стиле Лесли, раскрыл на колене.

— Меня интересует ваша работа. Газета планирует опубликовать серию статей о фармацевтических компаниях и «третьем мире». О том, что у стран «третьего мира» нет достаточных средств на покупку лекарств. О том, что болеют в одних местах, а прибыль получают в других, — он всячески старался изображать из себя журналиста, но не знал, получается ли. — Бедные не могут платить, поэтому они умирают. Как долго это будет продолжаться? У нас, похоже, есть необходимые средства, но нет желания их тратить. В таком вот аспекте.

К его удивлению, она широко улыбалась.

— Вы хотите, чтобы до десяти утра я дала вам ответы на эти простые вопросы?

— Меня интересует, чем конкретно занимается «Гиппо», кто вас финансирует, как строится ваша работа.

Она говорила, он записывал. Она, похоже, пересказывала параграфы устава, он делал вид, что внимательно слушает. Думал он о том, что эта женщина стала подругой и союзником Тессы, хотя они ни разу не встречались, и решил, что, если б такая встреча состоялась, они поздравили бы друг друга с удачным выбором. Думал он о том, что для ограбления могло быть много причин и одна из них — установка подслушивающих устройств, которые в Форин-оффис называли «спецсредствами». Вновь ему вспомнились курсы безопасности и групповой визит в секретную лабораторию, расположенную в подвале за Карлон-Гарденс, где студентам показывали, куда можно установить новые, крошечных размеров «жучки». Цветочные горшки, настольные лампы, картинные рамы ушли в прошлое. Теперь они могли быть и в степлере, который лежал на столе Бирджит, и в ее пиджаке, висящем на двери.

Он написал все, что хотел написать, она, похоже, сказала все, что хотела сказать, потому что встала и теперь проглядывала пачку буклетов на полке, чтобы вручить ему несколько перед тем, как выпроводить из кабинета, а самой отправиться на десятичасовое совещание. Одновременно она говорила о Немецком федеральном фармакологическом агентстве, которое назвала бумажным тигром. С отвращением добавила, что Всемирная организация здравоохранения получает свои деньги с Африки, а потому благоволит к большим корпорациям, уважает прибыль и не любит радикальных решений.

— Пойдите на любую ассамблею ВОЗ, и кого вы там увидите? — задала она риторический вопрос, протягивая ему буклеты. — Лоббистов. Пиарщиков больших фармакологических концернов. Их десятки. По три-четыре человека от каждого концерна. «Приходите на ленч. Побудьте с нами весь уик-энд. Вы читали замечательную статью профессора Такого-то?» А «третий мир» многого не знает. У них нет ни денег, ни опыта. С помощью дипломатического языка и ловких маневров лоббисты без труда обводят их вокруг пальца и добиваются своих целей.

Она перестала говорить, хмуро смотрела на него. А Джастин держал раскрытый блокнот у самого подбородка, чтобы видеть выражение ее лица, пока она читала его записку. Чтобы подчеркнуть значение написанного, он поднял указательный палец свободной левой руки.

«Я — МУЖ ТЕССЫ КУЭЙЛ, И Я НЕ ДОВЕРЯЮ ЭТИМ СТЕНАМ. СМОЖЕТЕ ВЫ ВСТРЕТИТЬСЯ СО МНОЙ В ПОЛОВИНЕ ШЕСТОГО ВЕЧЕРА У СТАРОГО ФОРТА?»

Бирджит прочитала записку, посмотрела на поднятый палец, а он, чтобы заполнить паузу, заговорил о том, что первым пришло в голову:

— Так вы полагаете, что нам нужна независимая международная организация, обладающая достаточной властью, чтобы воздействовать на эти компании? — голос его прозвучал излишне резко. — Ограничить их влияние?

— Да, — спокойно ответила она. — Я думаю, это прекрасная идея.

Он прошел мимо женщины в строгом платье и на прощание весело помахал ей рукой, полагая, что этого ждут от журналиста.

— Все в порядке, — заверил он ее. — Уже ухожу. Спасибо за помощь… нет необходимости звонить в полицию и говорить, что в помещении посторонний.

На цыпочках он прошел мимо детей, вновь попытался очаровать учительницу улыбкой.

— В последний раз, — пообещал он ей.

Но в ответ улыбнулись только дети.

На улице два старика в черных плащах и шляпах все еще дожидались похорон. Две молодые женщины сидели в припаркованной у тротуара «Ауди» и изучали карту. Он вернулся в отель и вдруг спросил у портье, нет ли для него писем. Писем не было. Поднявшись в номер, вырвал из блокнота исписанный листок, затем нижний, на котором мог «пропечататься» текст. Сжег оба в раковине, включил вентилятор, чтобы разогнать дым. Лег на кровать и задумался над тем, как шпионы убивают время. Задремал и проснулся от телефонного звонка. Взял трубку, вовремя вспомнил, что надо сказать: «Аткинсон». Звонила горничная, по ее словам, «проверяла». Извинилась. Проверяла что? Но шпионы не задают таких вопросов вслух. Они стараются не вызывать подозрений. Шпионы лежат на белых простынях в серых городах и ждут.

Старый форт Билефельда расположился на вершине высокого холма, с заросшими зеленой травой склонами. Среди затянутых плющом крепостных валов хватало места автостоянкам, столам для пикников и муниципальному парку. В теплые месяцы форт был любимым местом отдыха горожан. Они прогуливались по тенистым аллеям, и ели ленчи, и пили пиво в ресторане «Охотник». Но в дождливое время форт напоминал заброшенную детскую площадку. Таким, во всяком случае, воспринял его Джастин, когда вышел из такси за двадцать минут до назначенного срока, в надежде провести разведку выбранного им места встречи. Асфальт пустых автостоянок блестел от дождя. На лужайках виднелись тронутые ржавчиной таблички, требующие не спускать собак с поводка. Со скамьи под крепостной стеной за ним наблюдали двое ветеранов в шарфах и пальто. «Те же два старика, которые утром, в черных хомбургах, дожидались похорон? Почему они так смотрят на меня? Я — еврей? Я — поляк? Сколько пройдет лет, прежде чем ваша Германия станет еще одной скучной европейской страной?»

К форту вела одна дорога, и Джастин двинулся по ней, держась середины, подальше от сливных канав, чуть ли не доверху заполненных опавшими листьями. «Когда она приедет, я подожду, пока она выйдет из автомобиля, прежде чем заговорить с ней, — решил он. — Автомобили тоже имеют уши». Но автомобиль Бирджит ушей не имел. Потому что приехала она на велосипеде. Поначалу он принял ее за призрачную всадницу, понукающую своего жеребца подняться на холм. Пластиковый плащ развевался за спиной, флюоресцирующая упряжь напоминала крест на плаще рыцаря, выступившего в крестовый поход. Постепенно призрак обрел плоть, и он увидел, что перед ним не крылатый серафим и не гонец, спешащий сообщить об исходе битвы, а молодая мать в плаще, вращающая педали велосипеда. А над плащом виднелись не одна, а две головы: вторая принадлежала ее белокурому сыну, который пристроился на сиденье позади нее. Джастин навскидку определил, что ему года полтора, не больше.