Количество полученной информации теперь надежно обеспечивало новый качественный скачок в разработке системы природных взаимосвязей, потому что отчетливо стала прорисовываться общая картина распределения границ питания на Западном Шпицбергене и по архипелагу в целом. Такого не было ни у Альмана, ни у Шютта. Это заслуга нашей экспедиции.

Уставшие после многочасового полета, мы приземлились на базе экспедиции Стокгольмского университета в бухте Чинвика на севере Мурчисон-фьорда, где нам предложили задержаться, пообещав забросить нас позднее на южный берег фьорда морем. Соблазн обмена научной информацией был слишком велик и оправдался полностью. На вопрос о том, какая причина обусловила необычное распределение ледников на архипелаге, начальник экспедиции Шютт, пожав плечами, сказал: «Фёновый эффект...»[12] Удивительно, что шведы и близко не подошли к решению проблемы, заявившей о себе на рубеже веков. А дальше началось нечто непонятное. Просим согласно обещанию отвезти на южный берег фьорда (в обход по суше около шестидесяти километров) — отказ, нет бензина. На наше счастье, на стареньком экспедиционном судне «Сигналхорн» пришел директор Норвежского полярного института доктор Т. Гьелсвик. Несколько месяцев назад мне пришлось помогать ему в поездке по нашей стране, и я рассчитывал на взаимность. Так и оказалось, и мне оставалось поблагодарить шведов за гостеприимство. В ответ: «Отвезем через полчаса». Очередные благодарности, на этот раз Гьелсвику за хлопоты. Видимо, шведы не захотели ударить лицом в грязь перед своим же братом-скандинавом. Кстати, в дальнейшем больше осложнений и не было, зато с Гьелсвиком я договорился о нашем возвращении в Баренцбург на «Сигналхорне».

Северо-Восточная Земля приняла нас сурово. Здесь, на 80° северной широты, во время нашего пребывания температура не опускалась ниже нуля, не было особенных ветров, зато местность вокруг — каменная пустыня, лед на озерах за лето так полностью и не растаял, ни животных, ни птиц, и какая-то первозданная тишина. Ландшафт не для слабонервных, за короткий срок трудно переключиться с уже ставших привычными для меня природных условий Западного Шпицбергена на такие суровые. Здесь все по-иному, и нужно заново приноравливаться к условиям: Северо-Восточная Земля — совершенно другой физико-географический регион, требующий особого подхода.

Мы снова поставили местный рекорд в сборе морской фауны с высоких уровней, определили положение границ питания на ледниковом покрове. И обнаружили такое, что никак не укладывается в наших головах после наблюдений на Западном Шпицбергене: мы не нашли убедительных свидетельств об отступании края ледникового покрова. Мы оба были озадачены, оставалось надеяться, что причина такой разницы в поведении ледников тут и там будет все-таки найдена. (Кстати сказать, то, что мы видели, как будто подтверждается краткосрочными наблюдениями Шютта, работавшего здесь в 1957—1958 годах. Во всяком случае, в них нет информации о том, что происходило в этом регионе в прошлом. Не дают объяснения обнаруженному нами факту наблюдения Хеля и Альмана.)

Посещение острова Северный Русский в Мурчисон-фьорде позволило прикоснуться к прошлому архипелага. Название острова не случайно: тогда на острове стоял поморский крест высотой метров в шесть (снимок креста я видел также в журнале «Арктик»), а поблизости лежала в развалинах бревенчатая изба. Говорят, что креста больше нет, о чем приходится только сожалеть. По словам норвежцев, на острове Кросс (Крестовый), неподалеку от Северного Русского, тоже стоял крест, причем с вырезанным на нем русским текстом. Сильны и отважны были наши предки, если забирались в такие места без вертолетов и моторных судов! К сожалению, знаем мы о них до обидного мало — полевых исследований в то время по поморской тематике не проводилось.

Не менее интересным и полезным оказался вояж под норвежским флагом с обходом северных берегов Шпицбергена. Стояла отличная погода, ледники были видны сверху донизу, таяние шло к концу, и мы не могли упустить случая, чтобы прямо с борта судна, на ходу, простой зарисовкой отмечать на картах положение границ питания ледников.

Утром 15 августа «Сигналхорн» высадил нас, переполненных впечатлениями, на причал Баренцбурга. Нам было о чем рассказать своим товарищам. Новая методика определения высот границ питания была принята ими с одобрением, хотя и выразили сомнение в надежности результатов — слишком уж все просто... Володя Михалев решил нас проверить и отправился на ближайшие ледники с обычным анероидом. Разница с нашими наблюдениями оказалась в пределах от пяти до двадцати метров. Больше к этой теме мы не возвращались.

19 августа очередная заброска на восточный берег главного острова. До последнего момента непонятно куда, ибо рейс также попутный. Решим на месте. Вновь начинаем с высоты границ питания — на западе Рейндален около шестисот метров (как и ожидали), а затем летчики сделали нам подарок: от Свеагрувы (памятной по прошлому году) повернули к ледникам Паула и Стронг, где мы убедились, что на восточном берегу границы питания опять снижаются до двухсот метров. Пересечение острова здесь совпадает с маршрутом Русанова в июле 1912 года, для чего ему потребовалось трое суток. Нам — двенадцать минут! Уже одного этого достаточно, чтобы понять, как изменились масштабы экспедиционной деятельности.

Вниз страшно смотреть — трещин немного, но сплошные снежные болота салатного цвета. Лыжи не выручат в случае чего... Ледник Стронг сильно отступает, отчленяются притоки. Ледник Томсон, который остановил продвижение Русанова на север, слегка отступив, лишился трещин, стал спокойнее. Немного южнее еще в 1925 году С. В. Обручев нашел заявочный столб русановской экспедиции.

Наш вертолет повернул на север и в сплошной болтанке летит вдоль берега. Под нами бешено мечутся волны с белыми гребешками. Водяная пыль стелется по ветру, видимость хорошая и отчетливо видно, что по всем ледникам граница питания меняется мало. Высадились в бухте Мона и поселились в маленькой дощатой хижине, где еле хватило места для двоих.

Другой пейзаж, чем на западном побережье, гораздо более суровый и безжизненный. Намного холоднее. В рельефе преобладают плато, несколько больше ледников, в море караваны столовых айсбергов, вдали за Стур-фьордом силуэт островов Эдж и Баренца, напоминающих очертаниями плоские караваи. И холодный ветер здесь, похоже, никогда не стихает. Отчетливый запах сероводорода — неподалеку от нашей хижины из рыхлого грунта тут и там торчат китовые кости. Подсвеченные низким солнцем, они имеют зловещий вид.

«Привязка» фронтов ледников Хейса, Ульве и Ушер не составила труда. К сожалению, Негри с его тридцатикилометровым фронтом, нам не под силу. Хотя маршрут к его краю был не из легких, как и сама стоянка в месте, где не было ни воды, ни плавника, даже просто созерцание этого монстра из монстров шпицбергенского оледенения уже создавало настроение восхищения и потрясения.

Огромная ледяная плита синевато-зеленых оттенков была свободна от снега, и только там вдали на северо-западе у подножья питавших ее ледяных потоков, протискивавшихся по долинам с ледникового плато Ломоносова, можно было разглядеть границу питания. Узнаю знакомые очертания гор Сванберг и Баклунда — места, столь памятные по прошлому году. Понятным становится, почему мы тогда не прошли на восток — с ходу такая задача здесь не решается. Очень сложно устроенный ледник (видимо, не предусмотренный ни одной из существующих классификаций), интенсивно отступающий после грандиозной подвижки 1936 года. В общем, обычные мерки для ледника Негри не подходят, и даже снимать его, наверное, лучше не с воздуха, а из космоса — слишком велик. Он-то и дает большую часть айсбергов в верховьях Стур-фьорда, порой внушительных размеров. В литературе описаны случаи, когда от Негри откалывались ледяные глыбы километрового размер а— рекордные для Баренцева моря. Мы видели айсберги вдвое меньше.