Больше километра шагала мышка по степи при слабом мерцании звёзд навстречу ночному леденящему ветерку. Это становится настолько интересным, что хочется зарисовать след «героя» – мышки. И сразу же первое открытие: едва внимательно присмотришься к следам, как видишь, что, оказывается, они сделаны не ночью, а совсем недавно, только что, – они ещё нисколько не успели затвердеть на морозе и ветре.

Скрипят палки, шуршат по снегу лыжи, и любой читатель Снежной книги бросается бегом догонять загадочную шагающую мышку, которая где-то совсем близко.

Крошечные следы всё так же спокойно идут по степи. Кругом далеко видно, но нигде на снежной белой поверхности не заметно ни одной двигающейся точки.

Но вот и конец, при этом печальный: нам не удалось выяснить, что это за шагающая мышь. Издалека видно, что следы просто оборвались на последнем шаге и исчезли. Нет ни нырка в снег, ни их продолжения. Всё понятно. Хищная птица «слизнула» со снега крошечное загадочное создание и унесла или проглотила его на лету. Это так досадно, что невольно ищешь доказательств в конце следа – нет ли какой бороздки на снегу от крыла, капельки крови или клочка шёрстки... Вдруг маленький снежный комочек бойко покатился вперёд от конца следа, как сказочный колобок! Это только показалось в первое мгновение, что катится снежный комочек. Катится не снежный комочек, а торопливо бежит пушистый зверёк, белый как снег! Скорей за ним!

Несколько торопливых шагов, и уже видно, как он сидит на снегу, злобно вереща, широко раскрыв рот и угрожающе подняв по бокам головы малюсенькие растопыренные лапки. Крошка так мала и красива, что невольно улыбаешься. Да ведь это джунгарский хомячок!

Несмотря на грозно-комический вид, джунгарский хомячок безобиден. Он бережно взят и посажен прямо на ладонь. Внезапно поведение его резко меняется. Хомячок садится на задние лапки и начинает умываться передними. Вот он вытянул заднюю лапку, лизнул подошву и почесал ею за ухом! Хомячок получает изрядную крошку хлеба. Зверёк хватает её передними лапками, садится «колышком» и с жадностью ест, посматривая на вас своими замечательными чёрными глазками. Если бы все дикие животные вели себя так же!

Зверёк настолько мил и безобиден, что хочется вернуть его обратно «домой», а кстати узнать, откуда он вылез на снег. В кармане он ведёт себя как хозяин, громко грызя сухарь. Затем засыпает, убаюканный ходьбой.

Долго приходится идти обратным следом, но наконец, у небольшого берёзово-осинового колка, под первыми берёзками выходное отверстие из какого-то бугорка. Смахнув с него снег лыжей, приходится снова удивляться. Норка джунгарского хомячка устроена в муравейнике! Копать такую норку в рыхлой постройке муравьев, конечно, легко даже маленькими слабыми лапками. Но как хомячок умудряется жить в муравейнике весной, когда муравьи просыпаются, это до сих пор не разгадано, и мы стоим пока только перед фактом, без его объяснения. В муравейниках нередко ловили мы джунгарских хомячков и среди лета.

Вынутый из кармана хомячок забавно зевает на ладони, щурится, потягивается и принимается опять за умывание. Он как бы нехотя, вперевалочку уходит в глубь муравейника досматривать сны, которые ему приснились в кармане.

Приятных сновидений, сказочный зверёк!

КОВАРНЫЕ РАСТЕНИЯ

Побывайте поздней осенью высоко в горах Заилийского Алатау. Вас наверняка удивит «весенний» пейзаж в ущельях. На сером фоне поблёкшей растительности ярко выделяются нежно-розовые кустарнички курчавки. Вперемежку с ними, словно коробочки хлопка, шары терескена. Но это не второе цветение, как бывает у черёмух и яблонь в затяжную тёплую осень. Растения заснули на зиму в ярком убранстве. Но задуют резкие осенние ветры и сорвут с курчавки крылатки-плодики и с терескена белые летучки семян. Но пока мы словно бы заново переживаем очарование обманчивой весны.

В одном из ущелий ярко зеленеет трава. Но на этот раз без обмана. Трава зелёным бордюром окружает родничок, не замерзающий до самой зимы. Здесь множество следов кекликов и диких горных козлов. Это их водопой. Сюда же присели напиться две крошечные пеночки. Они благополучно пролетели огромное расстояние из густых лесов Сибири до Семиречья. Но из родника эти птички напились в последний раз в жизни. Среди яркой зелени коварно замерли стебли репейника. Растение давно умерло, а на концах его веточек свирепо растопырились колючки с семенами, готовые зацепиться за что угодно живое, лишь бы подальше перенестись от места, где они созрели, и на новоселье дать жизнь новому репейнику.

Мёртвый стебелёк репейника похож на сухую веточку в лесу, и пеночка, утолив жажду, вспорхнула на него почистить шильце-клювик. Колючки репейника словно бы ждали этого и цепко ухватились за перышки на брюшке. Птичка запищала, отчаянно забилась, но только крепче влипла в колючки. Вторая пеночка озабоченно вздыбила перышки и запрыгала по стеблям репейника. Конечно, она ничем не могла помочь подружке, и кончилось тем, что колючки и её схватили, опрокинув вниз головой.

К вечеру жалобный писк пеночек смолк. Словно распятые, они висели на репейнике, покачиваясь на ветру, а под ними соблазнительно и невинно красовались малиновые плодики сочных солянок, похожие на цветы.

Как обманчиво порой выглядят растения осенью!

„ДУЭЛЬ"

В лунную морозную ночь мы шли с товарищем по просеке в густых тростниковых зарослях. Кабаны по ночам роются с таким треском, что к ним легко подкрасться на выстрел.

Товарищ пошёл вправо, а я – влево. Было так светло, что просека проглядывалась до самого поворота. Но в зарослях не слышно было ни малейшего шороха.

Я подошёл к поперечной просеке и долго стоял прислушиваясь. Но и здесь было тихо. Только где-то далеко в посёлке чуть слышно залаяли собаки. Это был единственный звук в безмолвии зимней лунной ночи. Значит, кабаны рылись где-то на другом острове, и мы напрасно приехали сюда.

Просеку пересекала ложбина. На ней журчала вода, окутанная паром: ночь была холодная. Ложбинка раздвинула тростники узкой щелью, и мне послышалось, что в глубине её похрустывает тростник. Я свернул с просеки и осторожно зашагал по сырой земле.

За поворотом ложбинка расширялась и шла прямо, но туман над ней мешал видеть, что там впереди. Вдруг совершенно ясно раздалось несколько далёких шлёпающих шагов по грязи, и всё стихло. Конечно, это рылся кабан! Но как я осторожно ни продвигался вперёд, грязь под ногами предательски чмокала. Однако это не пугало кабана, и его шаги тоже приближались.

«Вероятно, он считает, что по грязи идёт его сородич», – подумал я и пригнулся, пробираясь вперёд.

Сухая осока покрывала берега ручья, и я присел в ней, решив подождать, чтобы кабан сам подошёл на расстояние выстрела. Но шаги зверя в тумане стихли. Кабан заподозрил, видно, неладное и затаился. Но он был где-то здесь, совсем близко. Эх, если бы не туман! Так прошло несколько минут в томительном ожидании. И вот опять осторожные шаги...

Наконец я увидел сквозь туман тёмное пятно крупного зверя. Оно двигалось по осоке прямо на меня. Кабан был на расстоянии верного выстрела. Я приподнялся, держа ружьё на весу. А он как раз в это время поднял голову над осокой. Я прицелился и стал медленно нажимать спуск. В это мгновение перед кабаном что-то тускло сверкнуло при свете луны – это из ружья в меня целился товарищ! Мы оторопело поднялись во весь рост, едва не обменявшись выстрелами, которые могли стать для нас роковыми.

„НЕЧИСТАЯ СИЛА"

Зимовка кочевых животноводов встретила нас полным безлюдьем. Двери глинобитных домиков были придавлены толстыми сучками саксаула. Замков нигде не было. Ветры чисто-начисто вымели пустые дворы.

Вместе с овцами и незатейливым имуществом чабаны на верблюдах откочёвывают весной далеко на север. Пустыня Бетпак-Дала на всё лето замирает. В крошечных посёлках-зимовках остаётся только стойкий запах овечьих кошар и загонов.