Так оно и получилось – вскоре закачались вершинки тростников и чёрная туша зверя высунулась из зарослей.
Выстрел щёлкнул сухо и коротко – было слышно, как пуля шлёпнулась о тушу зверя. Кабан громко ухнул, развернулся на выстрел и бросился прямо на охотника по санной дороге. На беду, патрон застрял и перезарядить одностволку не удалось. До стога было далеко, и кабан, клацая клыками, быстро приближался...
Плохо соображая, что делает, охотник схватил ружьё за ствол и замахнулся прикладом. Но в нескольких шагах кабан вдруг повалился на бок – на дороге оказался скользкий лёд. Кабан вскакивал, но тут же ноги его разъезжались, и он опять падал.
Охотник бросился к стогу, с ходу взлетел на него, как петух на насест. Лошадь храпела и билась. Со стога было видно, как секач медленно выбрался в тростник и скрылся. Отдышавшись и придя в себя, охотник выбросил наконец из затвора патрон, зарядил другой, слез со стога и с ружьём наперевес двинулся вслед за кабаном. Однако странно – секача не было слышно в тростнике. Может, он затаился? Вдруг охотник увидел тушу, распростёртую в зарослях. Кабан был мёртв. Значит, первая пуля не прошла мимо и сделала своё дело. Однако неизвестно, что могло бы произойти, если бы не спасительный лёд...
В КАМЕННОЙ ЛОВУШКЕ
Декабрьская оттепель сменилась внезапным морозом. Густой туман окутал ущелья. Склоны у подножия хребта Турайгыра мрачно нависли над равниной, как крепостная стена.
Охотник Петренко поднимался вверх по крутому ущелью. Сто метров, а дальше ни зги не видать от тумана. С каждым шагом подъём становился всё круче и круче. Петренко расстегнул куртку и понёс шапку в руках. Поворот ущелья, остановка, ружьё в руки, осторожный взгляд за угол: не видны ли горные козлы?
И вот она, удача: два красавца рогача за поворотом стояли на дне ущелья и смотрели на него, подняв головы. До них не более полусотни шагов. Охотник выстрелил, и в тот же миг козлы исчезли в тумане. Только шорох камешков ещё слышался из бокового узкого ущелья.
Охотник подбежал к месту, где стояли козлы. Крови не было. Не мог же он промахнуться на таком расстоянии! Если один из них ранен, то он далеко не уйдёт. И Петренко пошёл по следам в боковое ущелье. Оно оказалось крутым – пришлось взбираться на четвереньках.
Ущелье перегородила отвесная скала. Её, пожалуй, не обойдёшь, но сверху послышался шорох козлов, и откуда только силы взялись – исцарапав в кровь руки, Петренко взобрался на уступ.
Но козлы успели подняться ещё выше. А вскоре новая стена встала на пути. Она была значительно выше первой. Петренко постоял, размышляя: не спуститься ли вниз? Но над верхним краем стены метнулись две тени, и азарт сделал своё – Петренко снова полез вверх.
На середине подъёма оказалась крошечная площадка. Петренко остановился передохнуть и огляделся. Вверху и внизу скала исчезала в тумане, и он стоял словно бы в середине облака, отрезанный от мира. Мелькнула тревожная мысль: а как же спускаться? Ведь подниматься всегда легче. Не вернуться ли, пока не поздно? Но козлы где-то близко над головой. Опасения забыты, и вот охотник снова карабкается вверх...
Поднявшись на скалу, Петренко долго не мог прийти в себя. Сердце бешено стучало, руки и ноги тряслись от напряжения, рубашка стала мокрой от пота. А чуть впереди третья скала на пути. Она оказалась непроходимой. Совершенно отвесная, без единого уступа, отполированная ветрами до блеска, она грозно перегородила узкое ущелье, и Петренко сдался. Ругая козлов на чём свет стоит, он решил спускаться. Вот она, вторая стена. Она круто обрывается вниз, растворяясь в тумане. Нечего и думать спускаться здесь – сорвёшься и полетишь как камень. Долго ходил охотник по краю уступа вправо и влево, пока окончательно не стало ясно – спуститься негде. И ещё этот проклятый туман – чувствуешь себя, как слепой.
Неприятный холодок пробежал по спине. Стали мёрзнуть руки. В душу закралось сомнение: а удастся ли выбраться из этой ловушки? Околеешь, и никто тебя не найдёт...
Ещё и ещё раз Петренко прошёлся по краю отвесной стены. Сгоряча он не приметил места, откуда взобрался сюда, и теперь спускаться наугад было равносильно самоубийству.
Холод пробирал до костей; как назло, в ущелье не росло ни кустика, чтобы развести костёр. Мокрый от тумана, Петренко сел на камень, чувствуя, как им овладевает безразличие и вялость...
Однако что это у него с глазами? Уж не снится ли ему? Петренко вскочил и протёр глаза – перед глазами словно раздвинулась пелена. Да, туман сделался реже! Вот уже площадка под стеной. Надежда вернула силы. Вялости как не бывало. Редея, туман поплыл вверх, снизу же потянуло тёплым ветерком. Однако и теперь, когда уже ясно виднелось подножие скалы, спускаться было невозможно. Как это он всё-таки умудрился подняться сюда?!
Далеко в долине виднелся посёлок. От труб поднимались едва заметные дымки. В одном из домиков ждут его, и нетерпение овладело охотником...
Можно было спуститься по боковому обледенелому склону, ухватившись за куст барбариса, а там ровная площадка и спуск в соседнее ущелье, совсем не крутое. Петренко ещё раз тщательно осмотрел отвесные стены ущелья. Без тумана всё теперь было хорошо видно.
– Ну, с богом!..
Он разбежался, заскользил по склону, упал на бок, растопырил руки и в отчаянном рывке схватился за куст. Колючий куст затрещал, раздирая руки в кровь. Петренко не чувствовал боли – извиваясь на льду, напрягая все силы, он подтянулся и перевалился на площадку. Он долго лежал без движения, а перед закрытыми глазами, словно гигантская карусель, крутились скалы, кусты и клочья тумана...
ВОЛЧОК ИЗ БЕТПАК-ДАЛЫ
Кругом на сотни километров безлюдная пустыня Бетпак-Дала. Глинистая почва только кое-где покрыта сизоватой полынкой. Редкие кустики тамариска с нежно-розовыми цветущими веточками далеко видны среди безбрежной равнины. В понижениях белеет соль и похрустывают красноватые сочные солянки, немного похожие на северные хвощи.
Кажется, что никто не может жить в безводной пустыне.
Не журчат здесь ручьи, но их заменяют жаворонки. Они весело распевают в воздухе, за сотни километров от воды. Этим птичкам достаточно влаги в их пище – насекомых. Крупные дрофы-красотки так же не пьют, как и саксаульные сойки, черепахи, тушканчики и многие другие обитатели пустыни.
Вдали кто-то свистнул. Вот свист ближе, ещё ближе, и теперь видно, как перед своими норками встают колышками зверьки, похожие на сусликов. Это песчанки. Они волнуются и пищат не случайно – мимо них крупной рысью бежит с тремя песчанками в пасти облезлая, худая волчица с набухшими сосками.
Громко предупреждая друг друга об опасности, песчанки ныряют под землю перед самым носом волчицы и опять осторожно выглядывают из норок, когда она пробегает дальше. Так они передают сигнал тревоги от одного поселения песчанок до другого. Волчица не может застигнуть зверьков врасплох.
Но вот она скрылась из виду, и опять всё кругом кажется безжизненным. Только стремительные пустынные ящерицы перебегают иногда от одной пустой норки до другой, прячась в спасительной тени, да крупные жуки-чернотелки не спеша проползают по своим делам, далеко выделяясь на сером фоне чёрными сросшимися надкрыльями, которым никогда не суждено раскрыться: у них нет крыльев, а жёсткие надкрылья – это их броня, предохраняющая от испарения.
Песчанки опять тревожно запищали: вдали снова показалась волчица. Ровной быстрой рысцой она пробежала мимо, не обращая внимания на зверьков, и скрылась за небольшими буграми. Конечно, у неё где-то далеко есть волчата, это для них она ловит и носит песчанок.
За далёкими буграми волчица перешла на шаг и поползла. Но и здесь песчанки заметили её и тревожно запищали. Тогда волчица притаилась за куртинкой полыни.
Прошло немало времени, пока песчанки успокоились и стали отбегать от норок всё дальше и дальше. Нежные кончики ветвей саксаула около затаившейся волчицы привлекли двух песчанок. Вдруг лёгкий шорох – и зверь серой тенью метнулся на песчанок, отрезав им дорогу к норкам. Лязг зубов – и с двумя зверьками в пасти волчица потрусила опять по равнине, а за ней снова писк песчанок.