Вдруг он отчетливо услыхал, словно пробившийся сквозь волны звуков, голос есаула и будто пробудился от тяжелого и в то же время чарующего сна.

— Пан полковник, — обратился есаул к усатому, с толстым оселедцем, совсем не похожему на полковника, молодому запорожцу, который без шапки, с бритой головой, сидел на бревне рядом с солидными казаками и разговаривал со священником. Полковник повернул голову, и отблески багряного пламени осветили изломы шрамов и складок на его шее. Толстый оселедец качнулся и тяжело упал на ухо. Богдан не видел его в Терехтемирове. Полковник с интересом рассматривал прибывших. Он даже трубку вынул изо рта, прижимая искристые жаринки пожелтевшим от табака пальцем.

— А что, пан есаул? Кто такие? — спросил полковник басом, легко поднимаясь с бревна.

— Да вот прибыл пан спудей с посланцем от региментара Хмелевского, прошу. Какой будет наказ?

— Что ж тут наказывать, пан есаул, раз люди уже прибыли? Пану сотнику мое почтение… Го-го! Пан Станислав Мрозовицкий прибыл! Стась Морозенко, перекрещенный казаками на Днепре! С чем бог послал к нам, дорогой друг? — обратился полковник к молодому сотнику жолнеров, с которыми вместе был за Днестром в молдавском походе. А на казака, стоявшего рядом с сотником, даже не обратил внимания.

Но когда сотник обстоятельно стал докладывать полковнику о решении Хмелевского выступить во главе своего жолнерского регимента вместе с казаками против Орды, их тотчас окружили солидные казаки. Подошел и бородатый старшина, с которым Богдан встречался во время ночного приключения в Терехтемирове. Еще там молодому Хмельницкому показалось странным: старшина, и с бородой. Но тогда юноше было не до этого. А вот здесь, в толпе казаков, возбужденный Богдан видел в этом бородатом человеке носителя чудесной силы, который снова спасает его, молодого казака, оказавшегося в таком затруднительном положении. Сдержать юношу или предупредить его было некому. Все были взволнованы вестью о решении королевского региментара выступить вместе с казаками и, перебивая друг друга, приветствовали Мрозовицкого. Атаманы узнавали его, завязывали с ним разговор. Богдан меж тем протиснулся к знакомому старшине.

— Не помните, уважаемый пан старшина, попавшего в беду юношу, которому вы оказали такую услугу в Терехтемирове? — умоляющим тоном обратился Богдан к бородатому старшине.

Тот, как и другие, прислушивался к разговору полковника с Мрозовицким, но резко обернулся на голос Богдана. Он узнал юношу и приветливо улыбнулся ему.

И в тот же момент к мнимому старшине обратился моложавый полковник:

— Уважаемый Петр Кононович, вот сотник, сын трембовельского подстаросты Павла Мрозовицкого Станислав, прибыл с хорошей вестью от региментара, пана Хмелевского. Од выступает вместе с нами! Так это уже, пан старшой, совсем иной разговор.

— Хвала богу, разумеется, пан кошевой! Пан Стефан рос на Украине, у воеводы князя Острожского становился воином. Как же иначе он мог поступить, когда речь идет о защите жизни и веры украинского народа! — восхищенно произнес Сагайдачный. — Здравствуйте, пан сотник, дай бог вам счастья за добрую весть… Так ото, пан казаче, с вами прибыл к нам сей добрый ангел-вестник? Спасибо, молодой казаче. Я до сих пор еще помню ваш умный совет. От имени всего казачества благодарю вас за мудрое слово, которое помогло нам. Узнали, пан кошевой, молодого казака?

— Да это же и есть наш спудей, уважаемый пан Петр, — отозвался Яков Бородавка, дружески положив руку на плечо Богдану так, что у того даже ноги подкосились. — Спасибо пану Хмельницкому, вразумил польного гетмана. На третий день всех комиссаров сейма погнал в Терехтемиров на переговоры с казаками. Дай боже вам, молодой казаче, долго жить в нашем казацком царстве!

Только теперь, когда на Богдана обратили внимание почти все присутствующие в курене, а старшой войска Петро Сагайдачный сердечно пожимал его руку, он словно стал прозревать от слепоты. С ним здоровались знакомые казаки, жали ему руки или дружески хлопали по плечу. Удивленного Сагайдачного оттеснили от Богдана, но он снова обратился к юноше, и старшины почтительно расступились:

— Приятная встреча, казаче. А я и не знал о том, что смышленый писарь терехтемировского Круга и есть мой добрый ночной знакомый. Наверно, казак устал с дороги? — И он обратился к кошевому: — Этого юношу, пан Олекса, я тоже приглашаю на наш ужин, как моего уважаемого гостя.

— Конечно, конечно. Вместе с паном Мрозовицким. И впрямь «благовестник». Похвастаюсь ему своими сыновьями. Данько мой уже к сабле тянется, чуть было палец себе не отхватил. Прекрасных казаков нашла моя пани туркеня… Пан есаул! О сотнике я позабочусь сам, а людей пана Хмельницкого с лошадьми и жолнеров регимента советую забрать на остров, и не забудьте накормить их. — И, обращаясь к старшинам, находившимся в курене, сказал: — Так что же, панове атаманы, от слов перейдем к делу. До утра дайте людям отдохнуть, а потом отправляйтесь в войско. Да и… с богом! Пан Конашевич повелевает: пану Жмайлу плыть на челнах, забрав всех пластунов; Якову Бородавке, прошу, возглавить всю конницу, как условились. Пеших казаков посадить на коней, отбитых у Орды. А оставшиеся в коше будут под моим началом. Нужно торопиться, панове. Мухамед Гирей с пустыми руками уже проскочил мимо Сечи. Теперь до самого Дуная не нагонишь его и на конях, если он туда направился. Ведь весь ясырь погнали, проклятые, в Крым, в Кафу. Ты, пан Яков, должен догнать их! Яцко Острянин вместе с донскими казаками будет двигаться слева от тебя, а… пан Хмелевский с региментом, наверное, пойдет справа. Не так ли, пан сотник?

— Вполне возможно, так и поступит…

— Ну вот и весь наш совет, да нашего старшого Сагайдачного наказ, панове… С богом!

Богдан еще до сих пор ощущал предательскую дрожь в коленях. Ему уже перестали мерещиться сказочные видения, но мысленно он еще не слился с этим новым, неповторимым в истории других народов миром. Напрягая всю силу воли, он старался взять себя в руки, умеряя возбужденную фантазию. Он в Запорожской Сечи, в сердце казацкой славы!

5

После отъезда Богдана из Субботова жизнь там превратилась в бесконечные, сплошные волнения. Поселенцы Субботова собирались и рассказывали друг другу всякие страхи, связанные с татарским нашествием, советовались, не лучше ли уйти от Орды на север, к русским, чтобы не возвращаться больше к ненавистным панам. Эти разговоры доходили и до Матрены Хмельницкой. А ее муж привозил из Чигирина все более неутешительные вести о сыне. Вернувшись из Чигирин-Дибровы, гонцы староства тоже не успокоили мать, а еще больше расстроили ее своими рассказами о страшном нападении ордынцев. После долгих тревожных дней ожидания прибыл гонец, которого Хмельницкий посылал на розыски отряда Максима Кривоноса. Но он совсем расстроил родителей. Гонец узнал от самого атамана, что Богдан уехал из отряда к региментару Стефану Хмелевскому, откуда должен был возвратиться в Чигирин. Больше о нем Кривоносу ничего не известно.

— Погиб! — повторяла мать, заливаясь слезами.

— Но ведь вместе с ним Максим послал опытного казака. И русский казак, говорил пан Кривонос, весьма надежный человек, — всячески успокаивал гонец Матрену, которая потчевала его на широкой веранде дома, слушала, но ничему уже не верила.

Страшная мысль о том, что ее сына более нет в живых, преследовала ее. С нетерпением она ждала возвращения мужа из староства, — наверное, он сможет подробнее расспросить гонца и разъяснить ей, ибо она по своей женской слабости, из-за слез, не может сосредоточиться и понять, несмотря на искренние старания казака.

После обеда в воротах субботовской усадьбы появилось около десятка всадников. Михайло Хмельницкий ехал впереди на своем гривастом вороном. Матрена увидела рядом с ним молодого всадника в богатой шляхетской одежде, не подходящей для военного похода, но при оружии. Жолнеры и казаки, вперемежку, по двое, въезжали в широко раскрытые ворота.