- В наши дела кто только за всё время не вмешивался. Помогло это им?

- Им нет, но у людей каша в голове. Каждый вмешивающийся попытался частичку себя оставить. Чисто в доме, где каждый ходит обутый? А здесь ещё жить…

- Ну, так объясни жильцам!

- А их принципы? Почему-то разный уровень слуха у каждого. Не желают слушать идущего рядом. А вот если на гору за советом взобраться, то да, тамошний житель за всю пройденную, переоценённую дорогу покажется мудрее любого мудреца, живущего рядом, под боком.

- Нет пророка в своём отечестве. Едем за мудростью в Индию, Японию, Китай и прочий Непал, лишь бы подальше. Чем дальше, тем кажется мудрее.

- Дорога, конечно, не мешает. Пока о чём-то долго думаешь, мысли концентрируются, ищешь разные подходы… В итоге за это время сам получаешь озарение. Без посредников. Только оно тебе уже ни к чему. Время упущено.

- И со временем у них проблемы, брат. Потому рождаются мёртвыми. Существовать – существуют, а жить не успевают.

А со сцены уже неслось:

Вот точка откровенья.

Всё до неё зовётся - жизнь.

Всё после – смертию зовётся.

И где начало жизни?

Где смертная черта?

Не ведает, как водится,

Не та, не та…

А кто-то свыше всё смеётся.

- Вот я начало! – Начала «жизнь».

- Значит я - конец! – продолжила «смерть».

- Даю я первый отблеск предрассветный…

- … который догорит под вечер незаметным.

- Да ты не спорь, ведь ты в конце пути. Какая твоя суть? Ты слёзы и потери!

- А я не спорю. Я седая дань, что заберёт во веки всё живое. Всем быть со мною.

- Лишение и боль! Ты когти ночи, что скребут на сердце.

- Да, я изгой и зло в судьбе, но правда вся во мне, а не в тебе…

- К чему ты клонишь, о, проклятье, всего живого?

- Другому что б живому быть, всё старое должно погибнуть, освободить дорогу.

- Перерождение не твой конёк. Погибнет всё живое. И смысл смерти будет позабыт.

- И смысл жизни тоже. Последний день – для всех последний день.

- Но может им подольше стоит жить? Ты забираешь лучших. Так всегда.

А худшие, как водятся, живут. И здравствуют на белом свете.

- Пусть пострадают больший срок. Я подожду. А лучшие пусть возродятся

на нелепом белом свете.

Сценка закончилась и без послесловия артисты ушли. Готовые декорации позволили покинуть сцену декораторам, ушёл в окружении молодых артистов режиссёр, давно проверил звук звукооператор, настроен стал свет, всё готово к завтрашнему выступлению. Только одинокий молодой голос как молитву заучивал последние куплеты. И двое незамеченных зрителей слышали эти слова.

Грохочут величайшие столетья -

Венец бессмертию настал.

Но кто-то снова не ушёл в финал,

Остался, огляделся и новую Вселенную создал.

Живёт всегда лишь мысль,

Она бессмертна,

Она – Творец.

Какой войною не был бы конец –

Она живёт и здравствует вовеки,

Давая дань судьбе,

Да шансы человеку…

Но как бы тот не прогадал.

Деянья прошлых дней, великие победы

И горечь поражений в прошлом.

Все споры, ложь и правда -

Забыты навсегда.

Пусть в небе догорает

Последняя звезда,

И мир на грани –

Как всегда…

Жизнь улыбнётся и растает.

Навсегда.

Не прозябай же в сумраке тысячелетий.

Она твоя.

Так проживи её не зря!!!

Театр опустел. И словно никогда не было двух странных зрителей в зале. Только воздух застыл в тревожном ожидании завтрашней премьеры.

Завтра будет новый день.

Глава 5

- Прибалтийский синдром -

Наше время.

Даня. (Медведь)

Эстония. Таллинн.

За окном моросит нудный дождь. Но в номере тепло, комфортно. Подобие уюта. Конечно, гостиница не пяти звёзд и люкс довольно чахленький. Уровня менеджера среднего звена в отпуске. Но Даня за годы командировок и бесконечной череды заданий привык отдыхать в любых условиях и положениях. Несведущему сложно понять, как иногда приятно после марш-броска на тридцать километров спать пусть даже на досках или земле, подложив под голову дёрн или камень. Или как можно отключаться, продолжая идти по ровной поверхности, пока не врежешься во что-нибудь лбом. Про сон, стоя на месте можно было не напоминать.

Даня жутко устал. Тело налилось тяжестью. Организм просто вяло пытался выбросить в кому. Четвёртый день работы на пределе без сна больше пятнадцати минут давил на психику. И желудок протестовал снова принимать транквилизаторы. Конечно, слабость спадёт, тело взбодрится и сон уйдёт. Но мозги после резкого повышения работоспособности после заклинит. И на пару-тройку дней полный выход из строя. Разум всё-таки впадёт в кому. На радость организму.

Даня подвинул со столика полный стакан гранатового сока, осушил на треть, поправляя занавеску. Верхний этаж. Небольшая площадь основного действия ближайших десяти минут как на ладони. Медведь мог и не корректировать действия групп. Да и присутствия как такового не требовалось. Всё можно увидеть на десятках мониторов на ближайшей базе. Но дело было такое, что не мог себе позволить пропустить. Хотел видеть всё воочию.

Харламов, потерев усталые глаза, ещё чуть отодвинул занавеску и встал боком. Стакан опустел ещё на треть. Зрение впилось в площадь и суету вокруг ублюдства.

«Ублюдство» стояло чуть в стороне площади, сверкая стеклом на солнце так, словно сделанное изо льда. Метров на семь возвышался монумент, заканчиваясь навершением из большого креста. Единственный в мире памятник нацизму, возведённый в наше время.

Охраняли непробиваемую тупость политики Эстонии четверо кавалергардов в чёрной форме. Вытянуты по струнке. Лица сияют, как стекло памятника. По сведениям разведки, только один из них не доброволец. Прочие из «самоорганизовывающихся» бригад неонацистов. Любители и последователи Гитлера.

«Сёма ариец, что-то там из смешанной крови сотен народов и тысячелетий, но нацизм ненавидит. И нет более толерантного человека. Никогда не придерживался мысли об истреблении людей по родам, корням. Знает, что все от одного корня. Запрещён, забыт и старательно затирается нацизм и в самой Германии. Атрибуты той эпохи вне закона. Но Эстонии почему-то неймётся. Памятники, медали, звания героев, пенсии бывшим эсесовцам. Уроды».

Даня допил сок и вернул стакан на столик. Мысли под коркой скреблись невесёлые, грустные. Всё контролируется, всё спонсируется и выдаётся за чистую монету определёнными структурами. Финансовые потоки на всякий случай поддерживают всех, вытягивая на арену в нужное время в нужном месте Гринпис, ультраправых, законы шариата, либералов, нудистов, адвентистов последнего дня и прочих ценителей идей. Человек управляем с лёгкостью. Власть, деньги, вера, идеи… Всё на поток.

Всё понятно и логично с точки зрения Клуба. Но оставшийся в Белоруссии прадед Даниила, прошедший всю войну и не переехавший в своё время с семьёй на Дальний Восток, был наглядным примером того, что некоторые вещи допускать нельзя. Можно думать, рассуждать, но допускать – никогда. И эта правда, выкованная в крови и тысячах километров пешего шага простого пехотинца, светилась в глазах прадеда. И Даниил, по случаю приезжавший к прадеду, видел эти глаза. Очи деда вспыхивали как лучины и в них отражались ужасы нелюдей. Карательные отряды, бродящие по деревням Белоруссии в поисках партизан. Отрядов, состоящих из таких же добровольцев, что вытянулись по струнке у памятника…