Иоганн замолчал, но я прекрасно понимал, что может означать это его молчание. Жизнь этого прусского фельдфебеля внезапно изменилась, совершенно неожиданно для себя он из охотника превратился в жертву, за которой начали охотиться. Этот пруссак был абсолютно прав, когда полагал, что министр Иоахим фон Руге и подчиненные ему люди за золотые монеты с большим удовольствием сдадут какого-то там фельдфебеля.

Но я мужика успокоил, мысленно сообщив, что после нашей встречи в трактире он должен, не заходя за своими вещами, которые оставил на постоялом дворе, отправляться в Московию. Незаметно для посетителей трактира я по столу катнул ему золотое колечко и сказал, чтобы по прибытию в Москву он пробивался к князю-кесарю Федору Ромодановскому и, показав ему кольцо, рассказал бы о своих проблемах. Князь-кесарь Ромодановский обязательно позаботится о его дальнейшей жизни и даст ему возможность противостоять англичанам и силе их золота.

Пока мы с Зейдлицем мысленно общались, я не спускал глаз с посетителей трактира. Ничего тревожного не происходило и грабительского вида люди в нем не появлялись. Каждую минуту кто-то заходил или после ужина или выпивки уходил из этого гамбургского трактира. Все отличие от других трактиров заключалось в том, что здесь в основном были морские волки, бывалые капитаны и матросы. Это были люди, уверенные в самих себе и с великим достоинством себя ведущие на глазах публики. Вероятно, этот трактир был высокого разряда, так как в нем совершенно не наблюдалось пьяни и алкашни, от которой во веки веков не могли избавиться царские кабаки нашего государства.

Одним словом, в этом трактире не было ни одного подозрительного человека или головорезов, которых следовало бы опасаться. Аналогичным же образом, по всей вероятности, думал и фельдфебель Иоганн Зейдлиц. Получив мое кольцо и натянув его на средний палец правой руки, Иоганн поднялся на ноги и, поправляя свой черный с серебряной канвой по обшлагам камзол, собрался идти к выходу. Но дорогу ему перекрыли три юноши весьма симпатичного вида. У меня почему-то возникло подозрение, что эти молодые красавцы никакого отношения не имеют ни к морякам, ни к гамбуржцам.

Удивительное дело, но каждый раз убийство на глазах у многих почему-то происходит по одному и тому же сценарию. Убийцы всегда появляются неожиданно, но вместо того, чтобы сразу убивать свою жертву, они всегда медлят с нанесением первого удара. Вот и в случае с Зейдлицем, вместо того чтобы просто по ходу дела пырнуть моего прусского друга ножом или кинжалом, эта троица театрально промедлила, в результате чего дала такому профессиональному бойцу, как Иоганн Зейдлиц, время на то, чтобы он первым начал действовать. Правая рука Иоганна на пути к эфесу шпаги выстреливает метательным ножом, выхваченным из плечевого захвата, нож мгновенно пронзает грудь юноши, стоявшего в середине группы, его сердце перестает биться.

Я, сидя на трактирной лавке, молча наблюдал за театральной постановкой убийства профессионального наемного убийцы, фельдфебеля прусской разведывательной службы Иоганна Зейдлица. На какой-то момент мне показалось, что это действительно театральная постановка. Но, когда сбоку от меня выдвинулись вперед две фигуры с капюшонами на головах, только иезуиты любили подобную верхнюю одежду с капюшонами, с секирами в руках, я вдруг сообразил, что это не постановка. Одна из фигур высоко взнесла секиру над головой, ее обухом примериваясь к затылку фельдфебеля, совершенно очевидно, собираясь оглушить свою жертву. Сразу становилось понятным, что троих юношей Иоганну Зейдлицу просто подставили, отвлекая его внимание, а эти двое, оглушив фельдфебеля, передадут его в соответствующие руки для дальнейшего допроса.

Таким образом, Иоганна Зейдлица убивать не собирались!

Секира обухом вперед стремительно падала с высоты, но ее обух затылка Иоганна даже не коснулся, так как фигура в капюшоне с моим кинжалом под ребрами, громко хрипя и захлебываясь кровью, спиной заваливалась на мой стол. Звуки громкого хрипа привлекли внимание не только всех посетителей, но и Зейдлица и вторую фигуру с капюшоном на голове. Зейдлиц уже покончил со вторым юношей, когда я передал ему мыслеречью, чтобы он не задерживался и уходил, в трактире ему было больше нечего делать. Не оборачиваясь, Зейдлиц рванулся вперед и по пути, сбив с ног третьего юношу, исчез за дверьми трактира.

Ситуация развивалась так быстро и таким неожиданным образом, что ее нельзя было предусмотреть или предугадать. Неизвестно куда исчезла вторая фигура с капюшоном на голове и секирой в руках, а первая фигура перестала биться в агонии, с ее головы слетел капюшон. Пока я с ужасом рассматривал лицо человека, которое оказалось прямо перед моим носом, которое вдруг на моих глазах начало стареть и морщиться, спину вдруг рванула сильнейшая боль. Я почувствовал, как сталь второй секиры рассекла кожу спины и, разрубив мне левую лопатку, своим лезвием застряла в реберных костях.

На грани потери сознания я поднялся на ноги, левой руки я уже не ощущал, словно ее никогда и не было. Но правую руку с растопыренными широко в стороны пальцами с громадным трудом я сумел-таки поднять и направить в сторону непонятной фигуры в балахоне и с капюшоном на голове. С моих пальцев сорвались зеленые нити и с легким треском ужалили эту фигуру, послышался громкий вопль, пустой балахон упал на чистый деревянный пол трактира.

— Колдун…

— Здесь творится злое колдовство…

— Бежим отсюда… колдун всех нас уничтожит…

Слышались крики со всех сторон, дверь трактира постоянно хлопала, пропуская наружу насмерть напуганных посетителей трактира. Я понимал, что мне нужно было уходить, как можно скорее покинуть это место. Скоро прибудет городская стража, и мне придется отвечать на вопросы, на которые я пока не знал ответов. Секира, все еще торчавшая из моей спины, не давала мне возможности двигаться. Ноги меня не держали. Я стоял, обеими руками упершись на стол, сопротивляясь дикому желанию забыть обо всем и утонуть в спасительном беспамятстве.

В этот момент я вдруг почувствовал чей-то удивленный посторонний взгляд. Каким-то невероятным образом я догадался о том, что этот человек, сейчас меня рассматривающий через магическую призму и обладающий зачатками магии, нес персональную ответственность за захват Иоганна Зейдлица. Мое вмешательство в операцию захвата для этих людей оказалось полной неожиданностью. Этот человек, которого я не мог разглядеть из-за секиры в моей спине, подозвал к себе остальных членов своей команды и медленными шажками начал ко мне приближаться. Используя магическую призму, он попытался проникнуть в мое сознание, чтобы выяснить, кто же я такой, почему вмешался в их операцию. Подойдя ко мне, этот человек обеими руками ухватился за рукоятку секиры и, упершись ногой мне в задницу, изо всех сил на себя рванул секиру.

Все вокруг вспыхнуло ярким белым светом, и я, по-видимому, хотя и на долю секунды, потерял сознание.

Когда снова начал себя ощущать, то вокруг меня была сплошная темнота, а я лежал на столе, лицом уткнувшись во что-то мокрое. Мысленным зондом я прошелся по трактиру, все люди, посетители и обслуживающий персонал, в трактире были мертвы, только Иоганн Зейдлиц, находившийся от меня всего в нескольких шагах, мысленно просил, чтобы я подсказал, где нахожусь. У меня не было сил даже на то, чтобы послать ему мысленный зов, но боль в спине была такова, что я едва слышно простонал. Зейдлиц услышал мой стон и практически на ощупь стал ко мне пробираться. Ни слова не говоря, он перевернул меня на спину и, тюком взвалив на свое правое плечо, тяжелой поступью направился к выходу из трактира.

Я снова пришел в сознание от того, что чьи-то руки ощупывали рубленую рану на спине, а голос на немецком языке постоянно твердил:

— Господин Зейдлиц, я осмотрю рану этого мертвеца, но ему уже ничто не поможет. Этот человек мертв. От такой рубленой раны нормальный человек выжить не может. И зря вы его тащили на своем горбу, лучше бросили бы на улице, и городской страже не пришлось бы объяснять, что произошло, кто его убил. А теперь у нас будет много проблем, я в своей жизни немало разных делишек натворил, чтобы встречаться и разговаривать с городской стражей.