— Хорошо. В котором часу вы должны стреляться?

— В восемь часов, в Булонском лесу.

— Я встаю и буду сейчас готов.

С этими словами Гастон вскочил с постели и, проворно одеваясь, спросил у своего друга, принес ли тот оружие.

В восемь часов без четверти молодые люди сели в карету, во время дороги друзья говорили мало; оба были погружены в свои размышления. Наконец Леон обратился к Гастону:

— Если судьба будет против меня… я написал мои последние распоряжения… ты найдешь мое письмо в письменном столе… я оставляю все мое состояние той, которую так люблю. Тебе поручаю, Гастон, быть исполнителем моей последней воли.

— Если ты будешь убит!.. Будь спокоен, Леон, я отомщу за тебя. Но я не хочу думать, чтобы честный человек пал под ударами мерзавца и негодяя.

— Ах, друг мой, подобное, однако ж, случалось, но, несмотря на это, уверяю тебя, что я не трушу перед этим господином.

Подъехав к Булонскому лесу, друзья вышли из кареты. Леон посмотрел на часы, еще не было восьми. Молодые люди остановились у опушки; погода была мрачная, холодная; нигде не видно было ни души.

Прошло еще семь минут. Показался наконец кабриолет, из которого вышли двое мужчин: это был господин Фромон и с ним длинный, худой господин, затянутый в пальто, как в футляр дождевого зонтика, с узким бледным лицом, украшенным бородою, как у сапера. Эта особа держала в руках две шпаги.

Господин Фромон приблизился к Леону со своим обыкновенным дерзким видом, небрежно раскачиваясь.

— Извините, милостивый государь… ноя, кажется, не опоздал… Нет еще восьми часов… В какую сторону мы пойдем?

— Прошу вас следовать за нами, господа.

— Следовать, то есть вам сопутствовать. Ламбурло, иди, любезный… попроворнее..

Леон направился к маленькой рощице и, выйдя потом на поляну, сказал, остановившись:

— Здесь нам будет хорошо.

— Да, недурно, как ты думаешь, Ламбурло?

Сухой и длинный человек отвечал одним кивком головы, но Фромон продолжал, обращаясь к Леону:

— Я вижу, милостивый государь, что вы принесли с собой пистолеты, а я принес шпаги… и так как я имею право выбирать оружие, то, если вам угодно, мы будем драться на шпагах.

— А на чем основываете вы свое право первым выбирать оружие? — спросил Гастон.

— Как на чем? Потому что не я, а меня вызвали на дуэль!.. Я его совсем не знал! Ничего ему не говорил. Вы, стало быть, не знаете дела? Я вам сейчас расскажу, если хотите… Секунданту должны быть известны все факты.

— Очень хорошо, милостивый государь, — прервал его Леон, — мой друг знает, в чем дело; я мог бы обратить ваши доказательства против вас же, потому что я был оскорблен… но я хочу скорее покончить; будем драться на шпагах, я согласен, и потом на пистолетах, если шпаги окажется недостаточно.

— Зачем уступаешь ты желаниям этого человека? — возмутился Гастон. — Он предлагает тебе драться на шпагах, потому что он, вероятно, силен в этом. Зачем даешь ты над собою преимущество этому дерзкому господину?

— Еще раз, потому что я хочу скорее все закончить. Снимайте платье, милостивый государь.

— Не беспокойтесь, мы знаем, как это делается. Ламбурло, подай нам шпаги, пусть мой противник выберет ту, которая ему понравится… они обе отличные.

Гастон осмотрел шпаги, который держал господин Ламбурло; они обе были одинаковой длины и одинаково легки; взяв одну из них, он подал ее Леону, говоря:

— Будь как можно спокойнее и хладнокровнее.

Но Леон так спешил драться, что, ничего не слушая, схватил шпагу, бросился на Фромона, крича:

— Становитесь в позицию, милостивый государь!

Фромон ожидал своего противника, стоя твердо, непоколебимо и весь сосредоточенный на поединке. Бой начался, стремительный, с одной стороны, и осторожный — с другой. Леон все нападал, противник же его только защищался. Гастон содрогнулся, видя, как друг его все более и более увлекался своим гневом. Действительно, воспользовавшись одной ошибкой, противник проколол его шпагой насквозь! Леон старался удержаться на ногах… продолжать бой, но шпага выпала из его рук, и он упал на грудь Гастона, поспешившего к нему на помощь.

— Это не могло кончиться иначе, — сказал господин Фромон, надевая сюртук и вытирая шпагу. — Господин Дальбон дерется, как сумасшедший… Не так следует биться на шпагах; Ламбурло, помоги этому господину отнести его друга… я вам пришлю сюда карету. Вы напрасно не привезли с собой хирурга, честь имею кланяться.

И господин Фромон очень спокойно удалился, Гастон же только и был занят одним Леоном в обмороке; он старался привести его в чувство и перевязал своим платком его рану. Наконец, с помощью господина Ламбурло, он посадил раненого в карету, сел сам возле него и повез его обратно, в Париж.

Вишенка спала еще, когда ее вдруг разбудил шум голосов; она позвонила своей горничной, которая явилась бледная, дрожащая.

— Что такое сделалось? Я слышала шум, как будто шаги многих людей? Где мой муж? — вскричала Вишенка.

Горничная молчала и опустила голову, чтобы скрыть слезы. В эту минуту Гастон отворил дверь и сказал Вишенке:

— Ваш муж дрался на дуэли и опасно ранен. Но успокойтесь, рана его не смертельна, сейчас хирург говорил мне, что отвечает за его жизнь.

— Ранен, ранен! О, боже мой… и это из-за меня! Я хочу его видеть. Я хочу идти к нему, Леон.

И Вишенка залилась слезами. Гастон подошел к постели и, взяв руку молодой женщины, нежно пожал ее, говоря:

— Если вы хотите, чтобы муж ваш выздоровел, то необходимо, особенно первые дни, оберегать его от всяких сильных ощущений. Одевайтесь и приходите к нему. Но крепитесь, не показывайте ему своего глубокого отчаяния. Рана его опасна, но, повторяю вам, мы его спасем. Я тотчас иду к нему.

Через несколько минут Вишенка, бледная, дрожащая, вошла в ту комнату, где положили раненого. Леон не мог говорить, но старался улыбнуться жене, как бы желая этим сказать: «Не плачь… я выздоровею».

L. МАЛЕНЬКАЯ СОБАЧКА

После дуэли господин Фромон отправился завтракать со своим другом Ламбурло. Завтрак продолжался долго: они встали из-за стола в три часа пополудни, после чего эти господа, так как они были порядочно выпивши, отправились в кофейню играть в бильярд.

— Как ты думаешь, воскреснет он? — спросил Фромон, целясь сделать карамболь.

— Кто это?

— Как кто, болван? Тот, с кем я дрался.

— А, твой противник. Гм! У него опасная рана! Ты ему проколол бок. Если только затронуты самые важные органы, ему нет спасения! Выходит четыре и пять.

— А вот это ты не считаешь? Пять. Видишь! Я был уверен, что победа будет не на стороне этого господина. Передай мне белый шар… Хочет драться, а не умеет встать в позицию. Вот если бы я согласился стреляться на пистолетах… но я не так глуп.

— За что ты так сердит на этого господина?

— Я! Нисколько! Я его не знаю! Я жене его хочу отомстить, я отыщу ее… у нас с ней не все еще покончено. А что тебе говорил его секундант?

— Чей секундант?

— Черт тебя возьми, скотина! Что ты ничего не понимаешь?

— Да! Секундант… я совсем о нем не думал теперь.

— Но ответишь ли ты, наконец?

— Секундант? Он мне ничего не сказал. Впрочем, нет, он у меня спросил твой адрес.

— Что же, ты сказал ему?

— Да-да… конечно, и улицу назвал, и номер.

— Напрасно.

— Почему?

— Потому что это не нужно, и я не желаю еще и этого повесить себе на шею.

— Он не явится к тебе, не беспокойся, он видел, как ты отделал его друга.

— Все равно ты напрасно дал ему мой адрес. Ты, право, с каждым днем глупеешь.

— А вот я и выиграл у тебя.

— Убирайся! Я не хочу больше играть.

Господин Фромон возвратился к себе очень поздно. Привратник подал ему карточку Гастона, говоря, что этот господин придет завтра рано утром.

— Ах, черт! Вот еще один, который очень торопится! — вскричал Фромон. — Я приму его, когда захочу. Пускай рука моя прежде отдохнет. А это от кого ко мне записка? Кто ее принес?