– Из этой ткани получится прекрасная вуаль… А ты как считаешь, Ригор?

Компаньонки замерли. Затем среди них пробежала волна удивления: графиню интересует мнение какого-то юнца-торговца! Неслыханно!

Но Беатрисса не обратила на них ни малейшего внимания. Она сняла с компаньонки ткань и приложила к своей груди.

Юноша смутился, но быстро взял себя в руки.

– Ваше сиятельство, мне кажется, что ваша несравненная красота заставит любую ткань стать прекрасной, – сказал он с уверенностью в голосе и галантно поклонился.

Графине понравился ответ юного торговца, она даже пожалела, что тот не знатного рода. Ибо зачастую знатные юноши бывают грубыми, неучтивыми, на вопросы отвечают невпопад, потому как изучению наук и галантных манер поведения предпочитают охоту и искусство владения мечом.

Беатрисса отобрала образцы пурпурного и тёмно-фиолетового тяжёлых шелков на платья, тончайшие белый и нежно-голубой для вуалей. Затем – синий насыщенный бархат (она уже представила, как он будет великолепно смотреться в сочетании с крупным жемчугом), а также ярко-красную и тёмно-коричневую шерсть для плаща.

Графиня, окинув взором отрез тёмно-зелёного бархата, и посоветовавшись с компаньонками, всё же решила присовокупить его к ранее выбранным тканям.

Теперь перед Ригором стояла нелёгкая задача, ему предстояло посчитать стоимость заказа и отправиться в Милан за закупкой.

– Я пришлю своего камерария[27]. О цене и всех последующих расчётах будешь договариваться с ним, – произнесла утомлённая графиня.

– Как вам угодно, ваше сиятельство… – Ригор склонился в поклоне, а затем устремил на Беатриссу взор полный любви и восхищения. – Осмелюсь дерзнуть…

«Несомненно, этот юноша влюблён в меня!» – подумала графиня и решила на прощание быть снисходительной.

– Продолжай, Ригор.

Юноша смолк, но всё же, собравшись с силами, продолжил:

– Осмелюсь дерзнуть, ваше сиятельство, преподнести вам свои стихи…

Беатрисса удивлённо приподняла брови. Компаньонки снова зашептались: он ещё и стихи пишет! Кто бы мог подумать! Смотрите-ка, голиард!

Ригор жестом подозвал слугу, взял у него ларец и, опустившись перед графиней на правое колено подобно рыцарю, чем привёл Её сиятельство и болтливых компаньонок в замешательство, произнёс:

– Ваше сиятельство, увы, я – не голиард. Но как бы мне хотелось им быть, дабы игрой на лютне и пением услаждать ваш слух. Для человека моего сословия неслыханная дерзость писать стихи, и потому прошу вас: не судите строго мои скромные начинания.

Ригор закончил свою витиеватую фразу и с мольбой воззрился на графиню.

– Право, юноша, не скрою: ты удивил меня, – сказала та после некоторой паузы. – Я слышала, что в Провансе есть некий голиард, купец по происхождению. Увы, не знакома с его сочинениями, но говорят, они достойны внимания. По моему разумению, стихосложением пристало заниматься людям знатным. Ни для кого не секрет, что голиарды подчас происходят из разорившихся благородных семей, и вынуждены музыкой и изящным словом зарабатывать себе на жизнь.

– О да, ваше сиятельство, – согласился Ригор. – Но в Ломбардии и в Тосканском маркграфстве голиардом может стать любой грамотный человек, имеющий способность к музыке и стихосложению не зависимо от происхождения. И оттого среди голиардов всё больше горожан. Многие графы с удовольствием приглашают их к своему двору…

Беатрисса задумалась. Действительно голиарды всё более входили в моду. Так, например, двор Рено II Бургундского славился музыкантами и голиардами. Одних он выписал из Парижа, других – любезно прислал зять Губерт Савойский.

Она даже слышала, что при дворе барона де Понтарлье жил некий голиард. Правда, он отличался чрезмерно пылким нравом, и барону пришлось его выгнать.

«А что, если этот юноша талантлив?.. – подумала Беатрисса. – И торговое дело отца, доставшееся ему по наследству, тяготит его…»

Графиня милостиво улыбнулась и приказала одной из компаньонок принять ларец. После чего она неспешно удалилась. Компаньонки, оживлённо переговариваясь, не преминув обсудить столь необычное поведение юноши, последовали за ней.

Ригор, не поднимаясь с колена, проводил Беатриссу взором полным обожания и восхищения. Увы, он прекрасно понимал – ему не на что надеяться.

Вскоре появился камерарий, справившись о размере необходимого аванса. Ригор с трудом переключил внимание на финансовые расчёты, ибо всё ещё пребывал под действием чар Беатриссы.

Достигнув необходимых договорённостей с камерарием, Ригор вернулся домой. Повозка въехала в небольшой внутренний дворик, до юноши донеслись аппетитные запахи – слуга занимался приготовлением обеда и, хлопоча около очага, переворачивал румяного каплуна, нанизанного на вертеле.

Несмотря на то, что Ригор пребывал под впечатлением встречи с графиней и предавался несбыточным мечтам о любви Прекрасной Дамы, ощутил резкое чувство голода. Он буквально вбежал в дом, сбросил с себя тёплый плащ и устремился на небольшую кухню, расположенную тут же на первой этаже рядом с торговой лавкой. Он потёр руки, едва сдерживаясь, чтобы не оторвать ножку от каплуна.

– Жаркое готово? – с нетерпением спросил он.

– Ещё немного хозяин… – ответил слуга. – Куда прикажете подавать?..

– В мои покои.

– Как угодно…

Ригор с наслаждением вдохнул аромат жаркого, покинул кухню и поднялся по винтовой лестнице на второй этаж, где располагались три небольшие комнаты: собственно его спальня, спальня ныне покойных родителей и кабинет отца.

Юноша вошёл в комнату, снял берет и бросил на кровать, украшенную старым выцветшим балдахином, который давно следовало бы сменить. Затем он скептическим взором окинул свои владения и вздохнул… Обстановка была предельно скромной и это несмотря на то, что отец поставлял ткани Беатриссе де Мюлуз.

Ригор позвал слугу, тот помог ему снять камзол, одно из немногих модных одеяний которым располагал молодой торговец.

– Аккуратно сложи и убери в сундук, – приказал Ригор слуге и подумал, что не помешает прикупить в Милане пару отрезов для новых камзолов, ибо не пристало появляться перед графиней в одном и том же одеянии. Он мысленно подсчитал: сколько это будет стоить. Затем сравнил с полученным авансом и возможным доходом, придя к выводу, что может позволить себе немного потратиться.

В комнату вошёл пожилой слуга, держа в одной руке блюдо с каплуном, в другой – кувшин с вином. Его внук, мальчишка лет десяти, который помогал на кухне, держал на оловянном подносе нож и кубок для вина.

Ригор жадно втянул в себя воздух, тотчас пропитавшийся ароматом жаркого, приправленного травами, жестом указав на небольшой столик, стоявший около кровати, который служил ему и обеденным, и письменным, и туалетным одновременно.

Затем он сел за стол, с жадностью вонзил нож в каплуна, отрезал аппетитную ножку и впился в неё зубами. В этот момент он подумал, что жизнь не так уж и плоха.

Немного насытившись, Ригор подумал, что следует отправиться в Милан, как можно скорее, пока погода стоит сухая, и не подули холодные северные ветры.

Через три дня он отправился в Ломбардию. Путешествие прошло без приключений, ибо дорога шла по территории Савойи, что принадлежала Бургундскому королевству, а её нынешний правитель Рудольф III, благополучно вернувшийся из Крестового похода, сумел навести порядок на подвластных ему землях.

Впервые Ригор проделал путь из Мюлуза до Милана один, без отца, в сопровождении двух верных слуг. Сначала ему было грустно, но потом, остановившись на постоялом дворе, недалеко от города Сьон, что на границе с Ломбардией, он смог сполна насладиться свободой.

Сытно отужинав, он расположился около очага, и начал музицировать на лютне. Его искусная игра привлекла внимание постояльцев, среди них были торговцы, обедневшие землевладельцы с семьями, направлявшиеся в Аосту, Турин и Милан[28]; две бывшие маркитантки, которым пришлось сменить занятие и вместо солдатских башмаков, дешевого вина и копчёных колбас продавать постояльцам-мужчинам самих себя. Были здесь и несколько странствующих монахов. При звуках музыки они отнюдь не стали укорять Ригора, что он отвлекает их от размышлений о Господе, напротив, расположившись прямо у очага, на свежей соломе, постеленной на полу, они внимали с удовольствием.