— Помнится, они были больше, — заметила Бабуля.

Заяц «передернул затвор» и ухитрился наполовину достичь стояка.

— Гагай. Перёд гагай, — пробубнил заяц.

— Наверно, он пытается сказать вам, что это предварительный показ, — сказал Клинтон. — Чтобы предвкушать с нетерпением.

Заяц все еще трудился в поте лица. Он нашел свой ритм и теперь воистину стал огромным.

— Может, тебе стоит ему помочь? — обратился ко мне Клинтон. — Вперед. Возьми его.

Я брезгливо скривила губу:

— Вы в своем уме? Да я ни за что к нему не прикоснусь!

— А я прикоснусь, — вызвалась добровольцем Бабуля.

— Гааа, — возмутился заяц. И его колбаска чуток увяла.

С улицы на стоянку свернула какая-то машина, и Клинтон бросил зайцу:

— Давай сматываться.

Они отступили от нас, все еще держа нас на мушке. Потом прыгнули в «эксплорер» и только их и видели.

— Наверно, стоит нам взять еще канноли, — заявила Бабуля. — Что-то мне вдруг страсть как захотелось канноли.

Я загрузила Бабулю в машину и повезла домой.

— Мы снова видели того зайца, — рассказала Бабуля матушке. — Того, что дал мне фотографии. Я думаю, он живет поблизости от булочной. На сей раз он показывал свой колокольчик.

Матушка, знамо дело, ужаснулась. А Валери не преминула спросить:

— У него было обручальное кольцо?

— Не заметила, — ответила Бабуля. — Я смотрела не на руку.

— Тебя держали под дулом пистолета и сексуально оскорбили, — сказала я Бабуле. — Ты разве не испугалась? И не оскорбилась?

— Да у них пистолеты не настоящие, — сообщила Бабуля. — Мы же были на стоянке у булочной? Да кто устроит что-нибудь такое серьезное на стоянке у булочной?

— Пистолеты были настоящие, — возразила я.

— Ты уверена?

— Да.

— Ой, что-то мне нехорошо, присяду-ка я, — сказала Бабуля. — А я — то подумала, что тот заяц просто какой-то эксгибиционист. Помнишь Сэмми Скуиррела? Он вечно тряс своими причиндалами на задних дворах у людей. Иногда после мы давали ему сандвич.

Бург имеет свою долю эксгибиционистов: несколько умственно неполноценных, кто-то по пьяному делу, а некоторые таким образом развлекаются. По большей части, к ним относятся с терпимостью, только глаза закатывают. Разве что кто-то потрясет причиндалами не в том дворе и в конце концов схлопочет заряд дроби в зад.

Я позвонила Морелли и рассказала о зайце.

— Он был с Клинтоном, — сообщила я. — И они не очень вежливо себя вели.

— Тебе стоит подать заявление.

— Я могу распознать у этого парня одну-единственную часть тела и не думаю, что она есть в вашем фотоальбоме.

— У тебя был с собой пистолет?

— Да. Но не успела достать его.

— Пристегни к бедру. Так носить вполне законно, лишь бы не видно было. И неплохо бы сунуть в пистолет пару пуль.

— У меняестьпули в пистолете. — Их вставил Рейнджер. — Парня из багажника опознали уже?

— Томас Туркелло. Также известный как Томас «Турок». Громила по найму из Филадельфии. Полагаю, он одноразового применения, и легче прикончить его, чем дать возможность ему проболтаться. Заяц, видимо, из лиц приближенных.

— Что-нибудь еще?

— А что бы ты хотела?

— Отпечатки пальцев Абруцци на орудии убийства.

— Прости.

Не хотелось прерывать связь, но больше мне сказать было нечего. Правда в том, что у меня возникло смутное чувство в животе, которое я терпеть не могла называть. Я смертельно боялась, что имя ему «одиночество». С Рейнджером было жарко и волшебно, но он не от мира сего. В Морелли сосредоточилось все, что я хотела от мужчины, но он желал, чтобы я стала другой, а не тем, кем есть.

Я повесила трубку и укрылась под защиту гостиной. Если сидишь перед телевизором в родительском доме, то не ожидай, что с тобой заговорят. Даже если задашь прямой вопрос, зритель сделает вид, что не слышит. Таковы правила.

Мы с Бабулей сидели бок о бок на софе и смотрели прогноз погоды. Трудно сказать, кто из нас был больше потрясен.

— Думаю, хорошо, что я не стала трогать его, — сказала Бабуля. — Хотя должна признать, мне было любопытно. Не то чтобы очень, но в конце он был такой большой. Ты когда-нибудь такой большой видела?

Идеальный момент, чтобы сослаться на привилегию молчанки за телевизором.

После двухминутного посвящения в погоду я вернулась в кухню и взяла второй пончик. Потом собрала свои вещи и собралась уходить.

— Я ухожу, — сказала я Бабуле. — Хорошо, что все хорошо кончается.

Бабуля не ответила. Она была вне зоны доступа в прогнозе погоды. На Великие Озера надвигалась область высокого давления.

Я вернулась в свою квартиру. На сей раз в руке у меня был пистолет, когда я выходила из машины. Я пересекла стоянку и вошла в здание. Дойдя до своей двери, замешкалась. Это всегда коварный момент. Лишь очутившись дома, я почувствовала себя в безопасности. Накинула цепочку и задвинула засов. Только Рейнджер мог войти без доклада. Или он просачивался сквозь дверь как привидение, или испарялся как вампир и проскальзывал под косяком. Полагаю, это могла быть и свойственная смертным способность, но я не знала, какая именно.

Я закрыла дверь на замок и обыскала квартиру комнату за комнатой, как какой-нибудь агент ЦРУ, крадучись и выставив пистолет, прижимаясь к стенам и готовая открыть огонь. Я пинком открывала двери и отпрыгивала в сторону. Слава богу, меня никто не видел, потому что выглядела я как идиотка. Зато никаких зайцев с их болтающимися причиндалами я не встретила. По сравнению с тем, чтобы быть изнасилованной зайцем, пауки и змеи казались такой мелочью.

Десять минут спустя, как я вошла домой, позвонил Рейнджер.

— Ты будешь сейчас дома? — спросил он. — Хочу послать кое-кого установить систему безопасности.

Этот мужчина просто читает мои мысли.

— Моего человека зовут Гектор, — сказал Рейнджер. — Он уже в пути.

Гектор оказался тонким, одетым во все черное латиноамериканцем. На шее у него была татуировка с бандитским лозунгом, а под глазом вытатуирована одинокая слеза. Емубыло чуть больше двадцати, и говорил он только по-испански.

Гектор колдовал над открытой дверью, делая последние операции, когда появился Рейнджер. Он коротко поприветствовал Гектора на испанском и осмотрел сенсор, только что вделанный в дверной косяк.

Потом взглянул на меня, ничем не выдав свои мысли. Наши взгляды задержались на несколько мгновений, и Рейнджер отвернулся к Гектору. Мой испанский ограничивался «буррито» и «тако», поэтому я не понимала, о чем они там беседовали. Гектор говорил, жестикулируя, а Рейнджер слушал и спрашивал. Потом Гектор дал Рейнджеру маленькую штуковину, сложил ящик с инструментами и отчалил.

Рейнджер подманил меня пальцем.

— Это твой пульт управления. Вот кнопочная панель, она маленькая, можешь носить на кольце с ключами. У тебя четырехзначный код, чтобы открывать и закрывать дверь. Если дверь вскрывали, пульт тебе сообщит. Ты не подключена к охранной системе. Нет сигнализации. Сделано так, чтобы дать тебе легкий доступ и сообщить, не вломился ли кто в квартиру, чтобы не было сюрпризов. У тебя стальная дверь, и Гектор установил напольный засов. Если закроешься, то будешь в безопасности. Вот с окнами ничего не поделаешь. И еще проблема с пожарной лестницей. Будет лучше, если станешь держать пистолет на тумбочке у кровати.

Я посмотрела на пульт.

— Это входит в счет?

— Счета нет. Нет никакой цены за то, что мы даем друг другу. Никогда. Ни финансово. Ни эмоционально. Мне нужно вернуться к работе.

И он уже собрался уйти, как я схватила его за перед рубашки.

— Не так быстро. Это не телевизор. Это моя жизнь. Я бы хотела знать побольше об этих делах «никакой цены за эмоции».

— Вот так вот обстоят дела.

— А что за работа, к которой тебе нужно вернуться?

— Надзорная операция для государственного агентства. Мы независимая подрядная организация. Хочешь выпытать у меня детали?

Я отпустила рубашку и вздохнула.

— Не хочу. Все равно не получится.