Затем слово взял Ленин. И то, что он сказал, было как раз то самое важное, самое неотложное, самое страшное и — самое простое. Он требовал, ни много ни мало, как сейчас же, немедленно, выступить с оружием в руках, в крайнем случае, завтра, послезавтра, но не позже. Он снова был в роли обвинителя. Не пытаясь ничего смягчать, он дал понять, что, по его мнению, Центральному Комитету элементарно не хватает смелости и дальновидности. С начала сентября революционная активность заметно снизилась, упущено время, что совершенно недопустимо, заявил он. Пришел час выработать детальный план боевых действий и осуществить революцию, потому что массы устали от бесконечных обещаний и резолюций; они рвутся в бой под лозунгом: „Вся власть Советам!“ Проволочки немыслимы, поскольку именно в данный момент международная обстановка работает на большевиков. Еще в июле большевики могли взять власть, но они не смогли бы ее удержать. Теперь же массы поддерживают большевиков, назрел момент сменить власть.

Он хотел, чтобы революция произошла до того, как соберется Учредительное собрание, так как допускал, что Учредительное собрание «будет не за нас». Более того, он вынужден был признать, что массы стремительно теряют интерес к революционной борьбе. Он возлагал большие надежды на солдат, которые, по его словам, все еще были полны революционного пыла. Казалось, он пытался внушить мысль, что революция может начаться, например, в Минске, в центре расположения войск Западного фронта, оттуда волной прокатиться по всей стране, а дальше остановить ее уже будет невозможно, как природную стихию.

Ленин был зол, близок к отчаянию. Он ледяным тоном упрекал товарищей в том, что они не поняли, насколько опасно затягивать вооруженное восстание. Это относилось ко всем без исключения членам Центрального Комитета. Троцкий назвал приблизительную дату восстания — «не позднее двадцать пятого октября»; в тот день должен был состояться 2-й съезд Советов. Ленин язвительно спросил, при чем тут 2-й съезд Советов и какое он имеет отношение к намеченным событиям; вряд ли он состоится, если к тому моменту большевикам не удастся завоевать власть. Он не был склонен недооценивать силы противника. Ведь ничто не помешает Керенскому стянуть контрреволюционные войска к Петрограду, окружить столицу — и тогда революция будет задушена на корню. «Мы не смеем выжидать, мы не смеем затягивать», — твердил Ленин, и члены Центрального Комитета ощущали, какой напор, воля и мощь исходили от этого человека; в нем кипела бешеная внутренняя энергия, которая искала выхода, била через край.

Урицкий мягко ему возразил, сказав, что бессмысленно обсуждать план боевых действий при отсутствии боевых средств. Петроградские рабочие имели в своем распоряжении сорок тысяч ружей, но для победы этого было мало. По этому поводу в Петроградском Совете уже было проведено не одно совещание, принято множество резолюций, но ничего не было сделано. Виной тому, считал Урицкий, была общая неорганизованность. Требовалась единодушная, осознанная решимость выступить. На этом месте Яковлева прекратила вести запись речи Урицкого, возможно, он на том и закончил. Нам остается только догадываться, какой разнос ему устроил Ленин.

Потом говорил Дзержинский. Он предложил сформировать Политическое бюро, которое осуществляло бы постоянный контроль над решениями партии. Его предложение было принято. Политбюро было избрано в составе семи человек; в него вошли Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников и Бубнов.

Всю ту долгую ночь, пока шло совещание, Ленин постоянно возвращался к разговору о том, когда должно быть поднято восстание. Он был в состоянии холодной, тихой ярости и требовал, чтобы все единодушно приняли решение о точной дате восстания или, по крайней мере, более или менее точной дате, поскольку политическая ситуация быстро менялась и могли быть неожиданности. К его удивлению выяснилось, что ближайшие его соратники, члены ЦК Зиновьев и Каменев, колебались. Более того, они вообще не были уверены в том, что восстание необходимо. До конца своих дней они будут помнить его едкую отповедь и как он назвал их «предателями революции».

Наконец, состоялось голосование. Десятью голосами против двух было решено, что момент для вооруженного выступления настал. Расправив лист бумаги, вырванный из ученической тетради, карандашом с обгрызенным концом Ленин записал резолюцию, одобренную большинством членов Центрального Комитета. К этому часу он уже был слишком утомлен, а может быть, так сильно расстроен «предательством» ближайших своих друзей, что ему было не до стилистических красот принятого документа. Неудивительно поэтому, что он получился сырой, невыразительный. В первом абзаце без особой последовательности указываются причины, побудившие партию поднять восстание. Тут же бросается в глаза откровенно грубое измышление (и не единственное), заключенное в словах: «…Несомненное решение русской буржуазии и Керенского с Кº сдать Питер немцам…» Во втором абзаце корявым слогом записано решение о неизбежности восстания и назревшем моменте.

Документу этому, нацарапанному на листке из школьной тетради, предстояло стать одним из самых могучих, судьбоносных документов XX века наряду с ленинскими «Апрельскими тезисами». С этого клочка бумаги и начнется новая революция. Вот его текст:

«ЦК признает, что как международное положение русской революции (восстание во флоте в Германии, как крайнее проявление нарастания во всей Европе[43] всемирной социалистической революции, затем угроза мира империалистов с целью удушения революции в России), — так и военное положение (несомненное решение русской буржуазии и Керенского с Кº сдать Питер немцам), — так и приобретение большинства пролетарской партией в Советах, — все это в связи с крестьянским восстанием и с поворотом народного доверия к нашей партии (выборы в Москве), наконец, явное подготовление второй корниловщины (вывод войск из Питера, подвоз к Питеру казаков, окружение Минска казаками и пр.), — все это ставит на очередь дня вооруженное восстание.

Признавая таким образом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководиться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы (съезда Советов Северной области, вывода войск из Питера, выступления москвичей и минчан и т. д.)».

Таково было содержание секретной прокламации, сочиненной Лениным ранним утром 23 октября 1917 года и одобренной членами ЦК после утомительных споров, длившихся десять часов. Эта резолюция — призыв Ленина ко всем своим сторонникам. Пожалуй, ее стоит прочесть повнимательней, и не только потому, что мы знаем, какие она имела далеко идущие последствия, но еще и потому, что она дает нам ключ к пониманию того, чем были заняты мысли Ленина накануне Октябрьской революции.

В первом абзаце он называет ряд моментов, по его мнению, свидетельствовавших о том, что обстановка в мире складывается в пользу революции. Весьма интересно, что он придает такое огромное значение восстанию во флоте в Германии, открывая им перечень моментов, якобы играющих на руку большевикам, определяя его «как крайнее проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции». Действительно, мятеж был — в сентябре 1917 года на военной базе в Вильгельмсхафене взбунтовались два, а может быть, три корабля, но он был тут же подавлен, а мятежники казнены на месте. Второй момент, на который он ссылается, звучит и вовсе фантастически. Ленин все еще верил, хотя, возможно, и делал вид, что верит, в угрозу сепаратного мира между союзниками и Германией, целью которого должно было стать удушение революции в России. При этом он явно имел в виду грядущую пролетарскую революцию, а отнюдь не Февральскую, уже свершившуюся. Ленин твердил, что немцы, равно как и союзники, вот-вот прекратят войну, чтобы затем вместе обрушиться на Петроград и Советы. Если он и впрямь верил в такой поворот событий, то мы вправе его упрекнуть в пренебрежении к исторической истине: в разгар смертельной схватки какое было дело немцам или союзникам, будут или не будут существовать в Петрограде какие-то Советы, и откуда политикам Германии и стран Антанты было знать, что такое Советы и что они превратятся в органы власти, когда победят большевики.