В первой половине октября Ленин наведался в село Тесинское, где отбывали ссылку В. В. Старков[15] и Г. М. Кржижановский. Они жили вольготно, в большом двухэтажном доме. Приятели подолгу беседовали, бывало, не замечая, как прошла ночь. Все вместе ходили на охоту. Кржижановский страдал недугом, характерным для ссыльных, — нервным истощением. Иногда на него находили приступы глубокой меланхолии. У Ленина нервы были покрепче, и ему эта меланхолия казалась странной. Но вот пришел ноябрь, Шушенское утонуло в снегах; казалось, вся жизнь замерла, скованная льдом. Тут не выдержал и Ленин. Он тайно уехал в Минусинск к своему молодому другу Райчину и к другим товарищам по ссылке. Здесь, среди своих, он воспрял духом. Мысль о возвращении в занесенное снегами Шушенское. приводила его в такой ужас, что он даже не подумал, какому риску подвергнул себя: ведь его отсутствие заметила полиция.

Даже в южных районах Сибири лютая зима дает себя знать. Многими месяцами деревни стоят, погребенные под снегом, полностью отрезанные друг от друга. Но та зима оказалась на редкость мягкой. Часто целыми днями светило солнце и становилось тепло, а то вдруг налетала пурга. К Ленину в Шушенское на десять дней приехал Кржижановский. И снова для Ленина наступило счастливое время. Он не особенно любил надолго предаваться уединению, хотя много раз говорил совсем обратное. Но Кржижановский погостил и уехал, и он остался один на один с невыносимым безмолвием сибирской зимней ночи, утративший связь с остальным миром. Почта доходила редко. Ограниченный деревенским окружением, он тосковал, ему хотелось более широкого общения. С деревенскими было скучно. В это время он написал письмо матери с просьбой прислать ему, если это возможно, охотничью собаку. Еще летом первым об этом заговорил Марк Елизаров, но тогда Ленин вяло откликнулся на его предложение. Теперь же он просто мечтал завести собаку. Неужели нельзя прислать в корзине щенка охотничьей породы? Одиночество и впрямь начинало серьезно его тяготить.

В Шушенском не так много было людей, с которыми он мог говорить на своем уровне. Кроме него там жил еще один социал-демократ, поляк, по фамилии Проминский, сосланный в 1895 году. По профессии он был шляпный мастер. Проминский был из тех революционеров, которые, выступив однажды с какой-нибудь акцией протеста, тут же попадаются и потом всю жизнь несут за это наказание. Это был тихий, приятный, совершенно безобидный человек; он имел жену и шестерых детей. Читал мало, был почти не образован, но зато полон революционного задора. Последнее выражалось в том, что он любил петь революционные песни на польском языке, и ему всегда подпевали ребятишки. Ленину нравился Проминский, он любил с ним петь, они вместе ходили на охоту, но близкими друзьями так и не стали. Когда, спустя годы, произошла Октябрьская революция, Проминский все еще жил в Красноярском крае, мастерил фетровые шляпы, пел революционные песни, гордился своим революционным прошлым. В 1923 году он наконец написал письмо Ленину с просьбой разрешить ему вернуться в Польшу. По пути на родину, в вагоне поезда, он умер.

Был в Шушенском еще один ссыльный, молодой рабочий Путиловского завода из Петербурга, арестованный как организатор стачки. Его звали Оскар Энгберг, по национальности он был финн. Этот знал еще меньше, чем поляк Проминский, хотя поговаривали, что он все-таки прочел несколько книг в своей жизни. Ленину они оба искренне полюбились, но слишком велика была разница в их интеллектуальном уровне. Ленин попытался сблизиться с учителем местной школы и священником, но из этого ничего не вышло. Они предпочитали проводить время привычным для себя образом, играя в карты и выпивая. Молодой рыжебородый революционер стеснял их своим присутствием.

С крестьянами, с которыми он любил охотиться и рыбачить, отношения складывались не легко. Их вовсе не интересовала революция и мало заботили мировые проблемы. Среди них ему больше всех нравился простодушный Сосипатыч. Он все время делал Ленину какие-нибудь подарки: то принесет живого журавля, то кедровую шишку, — словом, что-нибудь такое, что, по его мнению, могло бы приятно удивить культурного человека, прибывшего в незнакомый край из далекой западной России. Сосипатыч замечательно знал родные места и иногда пускался в длинные, утомительные для Ленина рассказы, мало ему интересные. Но зато он был истинным кладезем конкретных знаний, когда разговор касался положения крестьян в Восточной Сибири, и потому он был более всех остальных приближен к Ленину в ту долгую зиму.

Под конец зима разгулялась не на шутку. Ленин оказался буквально заточенным в своей маленькой, заваленной книгами каморке. В соседней комнате громко распевал песни пьяным голосом хозяин, Аполлон Зырянов, а за окном валил снег и бушевала пурга. На подоконнике с наружной стороны росли торосы из снега. Ленин, сидя за столом, на свободном от книг уголке, писал каждое воскресное утро письмо матери, благодарил ее за присланные газеты и книги, которые приходили, правда, с таким опозданием; далее он сообщал ей о разных незначительных событиях, например, что заболел Энгберг и его отправили в больницу в Минусинск; или недоумевал по поводу того, что по какой-то загадочной причине Проминскому, шляпному мастеру из Польши, было снижено содержание со ста тридцати одного рубля в месяц до ста двадцати одного рубля, и теперь только Господь знает, как он будет кормить жену и шестерых детей на такие жалкие деньги, ведь его шляпы никому здесь не нужны. «Погода здесь все еще очень и очень холодная, — писал он, — сибирская зима хочет все-таки дать себя знать».

Заколдованное царство

В России весна не приходит — она разражается как гром среди ясного неба. Стоит холодный день, все сковано морозом, а назавтра вдруг воздух полон весенних звуков: журчат талые воды, в безоблачном небе высоко поют птицы, из-под снега пробивается ароматный дух земли, наливаются соками деревья. Весна в России врывается в природу, она пьянит, как дурман.

Так было и в Шушенском. Лед на реке растаял, лиственницы и березы пустили молоденькие побеги. В лесу еще кое-где в оврагах лежал снег, но там он обычно не таял долго, а с отрогов Саянских гор снег сходил только к концу лета. В письмах Ленина, относящихся к тому периоду, никаких упоминаний о наступающей весне нет, — он пишет о погоде, только когда она мешает ему жить, — и все же какая-то взволнованность в них чувствуется. Сам тон его писем стал бодрее, ему все больше требуется книг, он строит далеко идущие планы… К тому же его радует весть о Надежде Крупской: из Уфимской губернии на севере, где она отбывала ссылку, ее переводили по ее же просьбе отбывать срок ссылки в Шушенское; основанием для такого решения послужило поданное ею прощение, в котором она заявляла, что собирается выйти замуж за Владимира Ульянова, и притом немедленно по прибытии на новое место ссылки. Ленин был просто вне себя от радости. Его сестра Анна, которая встречалась с Крупской в Москве, не разделяла его восторгов. Существо ревнивое, она писала брату: «У нас сейчас гостит Надя. Она похожа на селедку».

Похожа или нет, но Ленин тем не менее с нетерпением ждал ее приезда. С самого начала их отношений он не был безумно в нее влюблен. Для него она была верным товарищем по партии, послушная, преданная подруга; она прекрасно владела собой в минуты опасности, тревоги и была большой мастерицей по части тайнописи невидимыми чернилами. Хотя в юности она была даже хорошенькой, но теперь она как-то потускнела, стала выглядеть старше своих лет. Среди женщин, которые ему нравились на протяжении жизни, а их было немало, не было ни одной, которая относилась бы к нему с такой беззаветной любовью и так подчинялась бы малейшим его желаниям, как Надежда. Он оценил это уже тогда, в Шушенском. Но была и другая причина, почему он ждал ее с нетерпением: она везла с собой целую библиотеку.

Однако она задерживалась — постоянно возникали непредвиденные обстоятельства. Как-то в мае, в один прекрасный день она наконец-то неожиданно прибыла. Никто ее не встретил. Ленин в это время был на охоте. Дома оставался Зырянов. Он был предупрежден, что она должна приехать, поэтому тут же провел ее в комнату Ленина. Там творилось что-то страшное. Накануне у Ленина побывал пьяный Энгберг и в пьяном угаре расшвырял все книги. С Крупской приехала ее мать, высокая дама с величественной осанкой. Она была из тех, кто требует себе полного подчинения и не терпит ослушания и прочих глупостей. Вид комнаты с царившим в ней беспорядком привел ее в ужас. А когда Ленин вернулся с охоты, увидев его, она выпалила вместо приветствия: «Эк вас разнесло».