Вопросы о мире и о земле, разумеется, были главными пунктами в повестке дня, но попутно решались и другие проблемы. В речи Ленина о мире прозвучала такая фраза: «Правительство, которое ваш съезд создаст…», однако у него, судя по всему, не было времени обдумать состав будущего кабинета. Луначарский рассказывал Суханову, что сначала Ленин твердо отказался войти в состав правительства, отговариваясь тем, что он и так будет работать в Центральном Комитете. Но после некоторых колебаний, когда ему намекнули, что критиковать легче, чем нести ответственность за какое-то дело, он изменил первоначальное решение.

Потом завязался спор относительно того, каким будет новое правительство и как будут называться члены его кабинета.

— Мы не должны называть их министрами, — сказал Ленин. — Это отвратительное, устаревшее слово!

— Можно называть их комиссарами, — предложил Троцкий. — Хотя сейчас уже и так полно комиссаров. Или верховными комиссарами. Нет, «верховные» — плохо. Может быть, народными комиссарами?

— Народными комиссарами? Мне это нравится. А как мы будем называть правительство?

— Совет Народных Комиссаров.

— Совет Народных Комиссаров? Превосходно! Звучит по-революционному!

Поздно вечером было сформировано новое правительство, которому была передана вся власть в стране на период, пока не будет созвано Учредительное собрание. Ленин назвал себя Председателем Совета Народных Комиссаров, но титул получался слишком длинным, его надо было сократить. Так в русском языке появилось новое слово: «Предсовнарком». В новое правительство вошли:

Председатель Совета Народных Комиссаров — Владимир Ульянов (Ленин);

народный комиссар по внутренним делам — А. И. Рыков;

народный комиссар земледелия — В. П. Милютин;

народный комиссар труда — А. Г. Шляпников;

по делам военным и морским — комитет в составе: В. А. Овсеенко (Антонов), Н. В. Крыленко и П. Е. Дыбенко;

народный комиссар по делам торговли и промышленности — В. П. Ногин;

народный комиссар просвещения — А. В. Луначарский;

народный комиссар финансов — И. И. Скворцов (Степанов);

народный комиссар по делам иностранным — Л. Д. Бронштейн (Троцкий);

народный комиссар юстиции — Г. И. Ломов (Оппоков);

народный комиссар по делам продовольствия — И. А. Теодорович;

народный комиссар почт и телеграфов — Н. П. Абилов (Глебов);

председатель по делам национальностей — И. В. Джугашвили (Сталин).

Таков был состав правительства, теоретически принявшего бразды правления в стране 8 ноября 1917 года. Однако ни у кого из наркомов не было иллюзий относительно того, кто на самом деле правит в стране. Правил дуумвират — два человека: Ленин и Троцкий осуществляли верховную власть в новом государстве. Самой незаметной фигурой в Совете Народных Комиссаров был Сталин.

Это было правительство, которое правило, издавая декрет за декретом. Но оно практически не владело рычагами власти, чтобы проводить эти декреты в жизнь. Наркомы верили или делали вид, что верят, будто их декреты отражают чаяния всего народа России, по крайней мере, рабочих, солдат, матросов и крестьян. Но даже в Петрограде солдаты, озлобленные войной, колебались и пока не были убеждены в том, что революция отвечает их интересам. Джон Рид посетил Михайловскую автошколу, где в огромном зале, освещаемом единственной электрической лампочкой, тускло горевшей высоко под крышей, собрались две тысячи солдат бронеполка. Они слушали, что говорили люди, выступавшие с политическими речами. Ораторы обращались к солдатам, стоя на башне броневика. Делегат из Думы призывал своих слушателей придерживаться нейтралитета; солдат с румынского фронта агитировал за мир; другой солдат, наоборот, — за войну. «Я никогда еще не видел в людях столь сильного желания что-то для себя понять, решить, — писал Рид. — Они стояли, не шевелясь, впившись глазами в оратора, сосредоточенно хмурясь в попытке дойти до смысла услышанных ими слов; капельки пота проступали на их лбах». В числе ораторов был Крыленко, посланный на митинг правительством. Он выступил перед аудиторией с пламенной речью, в которой со всей решимостью заявил о полной победе трудового рабочего класса и крестьянской бедноты, не учитывая при этом того факта, что большевики вовсе не пользовались симпатией у крестьян, — те упорно держались за партию эсеров. Бастовали железнодорожники; бастовали почтовые работники; к ним присоединились работники телеграфа; объявили забастовку государственные служащие. Жизнь в Петрограде остановилась. Большевики завоевали власть, но оказалось, что умы людей завоевать так просто им не удастся. Большевики выпустили декреты, обязывавшие железнодорожников и почтовых работников вернуться на работу; торговцев — открыть магазины; ввели мораторий на ренту; объявили о закрытии «буржуазных» газет, то есть всех газет, выражавших оппозиционные взгляды и не поддерживавших большевиков. Но население Петрограда не спешило сделать выбор. Люди ждали, чья сторона возьмет верх. Тем временем Керенский объединил свои силы с генералом Красновым и с армией казаков приближался к Петрограду. Это были беспокойные дни для большевиков, они прекрасно понимали, какая опасность им грозит. Ленин это тоже понимал, судя по уцелевшим телефонограммам. 9 ноября он обратился за помощью к войскам, стоявшим в Финляндии, и к морякам Балтийского флота, прося у них подкрепление. Он позвонил Шейнману, председателю Гельсингфорского Совета солдатских, матросских и рабочих депутатов. Между ними состоялся такой разговор:

Ленин: «Можете ли вы говорить от имени областного комитета армии и флота?»

Шейнман: «Конечно, могу».

Ленин: «Можете ли вы немедленно двинуть к Петрограду возможно большее число миноносцев и других вооруженных судов?»

Шейнман: «Сейчас позовем председателя Центробалта, так как дело чисто морского характера. Что у вас нового в Петрограде?»

Ленин: «Есть известия, что войска Керенского подошли и взяли Гатчину, и так как часть петроградских войск утомлена, то настоятельно необходимо самое быстрое и сильное подкрепление».

Шейнман: «И еще что?»

Ленин: «Вместо вопроса „еще что“ я ожидал заявления о готовности двинуться и сражаться».

Шейнман: «Да это, кажется, повторять не надо; мы заявили о своем решении, следовательно, все будет сделано на деле».

Ленин: «Имеются ли у вас запасы винтовок и пулеметы и в каком количестве?»

Шейнман: «Здесь председатель военного отдела областного комитета Михайлов. Он вам скажет об армии Финляндии».

Михайлов: «Сколько вам нужно штыков?»

Ленин: «Нам нужно максимум штыков, но только с людьми верными и готовыми сражаться. Сколько, у вас таких людей?»

Михайлов: «До пяти тысяч. Можно выслать экстренно, которые будут сражаться».

Ленин: «Через сколько часов можно ручаться, что они будут в Питере при наибольшей быстроте отправки?»

Михайлов: «Максимум двадцать четыре часа с данного времени».

Ленин: «Сухим путем?»

Михайлов: «Железной дорогой».

Ленин: «А можете ли вы обеспечить их доставкою продовольствия?»

Михайлов: «Да. Продовольствия много. Есть также пулеметов до 35; с прислугой можем выслать без ущерба для здешнего положения и небольшое число полевой артиллерии».

Ленин: «Я настоятельно прошу от имени правительства республики немедленно приступить к такой отправке и прошу вас также ответить: знаете ли вы об образовании нового правительства и как оно встречено Советами у вас?»

Михайлов: «Пока только о правительстве из газет. Власть, перешедшая в руки Советов, встречена у нас с энтузиазмом».

Ленин: «Так значит, сухопутные войска будут немедленно двинуты, и для них обеспечен подвоз продовольствия?»

Михайлов: «Да. Сейчас же примемся за отправку и снабдим продовольствием».

Из этого телефонного разговора ясно, что Ленин играл еще непривычную для него роль и потому испытывал неуверенность в себе. Он ведь даже не назвался, а просто наугад позвонил в Гельсингфорс по прямому проводу, не зная, как будет воспринят его телефонный звонок; он не имел представления, как попадут в Петроград солдаты, каким путем — по морю или по суше, как они будут вооружены, кто обеспечит их продовольствием. У Ленина была двойная задача: во-первых, ему нужны были войска, чтобы остановить наступление армии Керенского, а во-вторых, использовать их в случае, если в столице вспыхнет восстание против большевистского правительства. Испрашивая поддержку «от имени правительства республики», Ленин заведомо кривил душой. Именно с такой фразой в тот час мог и должен был обращаться к армии Керенский — это было его прямое право. Читая текст этого телефонного диалога, мы невольно ощущаем, как Ленин постепенно в ходе разговора окрыляется надеждой, и даже как будто слышим долгий вздох облегчения в конце беседы.