Быстро взглянув вниз на землю, я попытался определить свое местонахождение над калифорнийской пустыней. Несмотря на огромную высоту, на которой я находился, мне казалось, что я могу различить город Бейкерсфилд. Я связался по радио с пилотами, сопровождавшими меня, и они сообщили мне, что потеряли мой самолет из виду. Поскольку ракетный двигатель моего самолета не работал, следа за ним не оставалось, и они не имели возможности следить за мной. Видеть же Х-2 они не могли, так как я был слишком далеко от них.
Сообщив им свое предполагаемое местонахождение над Бейкерсфилдом, я сделал правый разворот и начал снижаться в направлении Эдвардса. Х-2 продолжал лететь на сверхзвуковой скорости, и я снова проверил управление и устойчивость самолета, осторожно подвигав рулями. Хотя двигатель не работал, уменьшение скорости происходило очень медленно, так как самолет летел в разряженном воздухе. Лишь через несколько минут на высоте около 15 000 м скорость самолета заметно уменьшилась, став дозвуковой.
На высоте 9000 м я сделал еще несколько маневров, доведя скорость до критической и затем делая «горки», чтобы проверить самолет на выводе из пикирования. Однако мысли мои никак не могли сосредоточиться на этих действиях. Я все время думал о той огромной небывалой скорости, которую мне удалось развить в этом полете, и меня переполняло волнующее чувство гордости. Я думал о том, что я принес пользу человечеству и сделал еще один шаг вперед в области развития авиации, а быть может, и немного приблизил то время, когда человек сможет совершить полет в космос. Я выполнил свой долг и гордился этим. Мне хотелось поделиться своим счастьем с другими.
Хотя я не мог по соображениям безопасности сообщить по радио скорость, которую мне удалось развить на Х-2, ни у кого не осталось сомнения в том, что полет был успешным. Поздравления по радио сыпались со всех сторон, и, когда сопровождавшие Х-2 летчики встретили меня в воздухе, я от избытка чувств сделал несколько бочек в честь победы.
На высоте 6000 м мы попали в облачность и вышли из нее на высоте около 5000 м. Внизу, к востоку от меня, виднелись знакомые посадочные полосы аэродрома. Там, как всегда, меня ждали чудесные люди, благодаря которым я смог сегодня совершить свой полет. Я был рад, что оправдал их доверие. А дома меня ждали Эвис и дети. Я чувствовал это острее, чем обычно.
Да, это была моя последняя посадка в Эдвардсе. Вместе с сопровождавшими меня самолетами я миновал контрольный ориентир. Коснувшись земли, подняв клубы пыли, Х-2 проскользил на лыжах до полной и удачной остановки. Всего 15 минут прошло с момента сбрасывания моего самолета с В-50, а казалось, что прошла целая жизнь. Джимми Данн и механики подбежали к самолету, чтобы снять фонарь, а Джимми Пауэлл помог мне выбраться из кабины. Он улыбался и тряс мою руку, остальные же окружили меня, хлопали по плечу и задавали массу вопросов. Я стоял возле Х-2 и пытался ответить на все вопросы сразу. Впервые я смог сообщить действительную скорость, которую развил в этом полете.
Представитель фирмы «Белл», руководивший работами в Эдвардсе, объявил для всех служащих фирмы трехдневный отдых, для того чтобы отпраздновать успех, а главным образом потому, что людям, работавшим круглые сутки, действительно необходимо было отдохнуть. Затем самолет, который поистине стал частью меня самого, был поднят на передвижную платформу и отвезен в ангар, расположенный на другом конце аэродрома. Я уселся в «джип» между Джимми Пауэллом и Бобом Лэппом и, бросив последний взгляд на Х-2, направился в штаб.
Первое, что я сделал, — это позвонил Эвис, чтобы сообщить ей радостную весть. Но услышав ее голос, я не сразу нашелся что сказать. Наконец я сказал: «Эвис, дорогая, ты говоришь сейчас с человеком, который летает быстрее всех в мире». Узнав о том, что полет прошел успешно, Эвис обрадовалась не меньше меня.
При осмотре самолета оказалось, что термостойкая краска на передних кромках была опалена и местами сильно вздута, как будто кто-то провел по этим местам паяльной лампой. С помощью заранее установленных на самолете приборов мы смогли измерить температуру нагрева самолета в полете. На основании различных показаний приборов мы обнаружили, что при полете на максимальной скорости самолет подвергался большому нагреву, но температура нагрева была значительно ниже, чем мы предполагали. Очевидно, что на максимальной скорости я летел очень недолго и, когда двигатель выключился, скорость сразу же снизилась. Нагрев самолета при полете на максимальной скорости происходит так же, как нагрев любого предмета. Если, например, быстро пронести палец через пламя горящей спички, то с ним ничего не произойдет. Если же двигать его очень медленно или держать в пламени, то ожог неизбежен.
Мы не стремились достигнуть огромной скорости только ради нее самой или ради установления рекорда. Мы проводили испытания, определяя устойчивость самолета, и увеличивали скорость последовательно, по этапам, чтобы узнать, действительно ли данные об устойчивости самолета будут теми же, что и при продувках в аэродинамической трубе. Испытательные полеты показали, что устойчивость самолета была несколько лучше, чем предполагалось.
Теперь наши сведения об устойчивости самолета основывались не на теоретических данных, полученных на основании продувок в аэродинамической трубе, а на данных, собранных в результате действительных полетов на Х-2 в воздухе. Теперь мы могли сообщить данные об устойчивости самолета самолетостроительным фирмам, которые создавали новые самолеты, рассчитанные для полетов на скоростях, достигнутых Х-2.
На основе нашего опыта они теперь знали, что самолеты такого типа, как Х-2, сохраняют устойчивость в полете на очень больших скоростях и высотах.
После обработки записей полета и тщательного их изучения мы узнали, что я так и не смог перейти в горизонтальный полет и даже на максимально достигнутой скорости летел с набором высоты. Если бы я смог перевести самолет в горизонтальный полет, то скорость могла бы быть еще больше. Опыт мне подсказывал, что в будущем это сможет сделать другой летчик. Если он будет лететь на Х-2 в таких же условиях и при этом ракетный двигатель будет работать несколько дольше, то он, безусловно, добьется еще большей скорости. Однако в своем отчете о полете я написал, что та часть программы испытаний Х-2, в задачу которой входило достижение максимально возможной скорости и которая была мне поручена, закончена. Снимая и вешая свой высотный костюм, я думал о том, что мне никогда больше не придется его надевать.
Я был убежден в том, что Х-2 может летать еще быстрее. Для этого необходимо было раньше перевести его в горизонтальный полет. Это свое мнение я высказал полковнику Хейнсу, когда явился к нему для обсуждения полета. Я сказал ему, что, поскольку мы уже добились от Х-2 хорошей скорости, на повестке дня стоит выполнение программы высотных испытаний этого самолета. Это должен будет сделать капитан Кинчело. Когда же он выполнит поставленную перед ним задачу, можно было бы снова продолжить полеты на Х-2 с целью достижения еще большей скорости (в случае если позволят время и деньги). Выполнение этой задачи можно было бы поручить капитану Эпту.
Полковник Хейнс спросил меня, не задержусь ли я еще немного, чтобы совершить еще один полет на Х-2 и попытаться добиться на нем большей скорости. Я ответил отрицательно. Если бы мой полет оказался безуспешным, я наверняка повторил бы его. Но, поскольку все обстояло хорошо, у меня не было никакого оправдания для вторичного откладывания отъезда. К тому же в двигателе В-50 требовалось произвести некоторые усовершенствования, а персонал фирмы «Белл» очень устал. Поэтому на подготовку Х-2 к следующему полету потребовалось бы не меньше недели, а я считал, что должен немедленно выехать на новое место работы.
Полковник Хейнс согласился со мной. Я распрощался с ним и пошел в ангар фирмы «Белл» на послеполетный разбор и инструктаж летчиков. Возвратившись оттуда в свой кабинет, я составил отчет о полете, собрал свои личные вещи и навсегда покинул свой кабинет.