За столом после первой началась дискуссия. Поэт жаловался:

— Партия нас давит! У нас шея 42-го размера, а рубашки дают 39-го.

Замполит твердо отстаивал партийные позиции в литературе. По игре — ничья.

— Я вас понял, что вы за Советы, но без коммунистов.

— Партийно целую вас, — поэт захмелел, потом что-то прочитал.

Торпедисты давно уже говорили о торпедах. Далее перешли на «Рашен шиллз». Поэт попробовал. Крякнул: «Мощная вещь». Посещение арсенала не вдохновило поэта на поэму о торпедистах и о Монкевиче. Однако он где-то может быть и вставил о нас пару строк, но я не читал. В общем, это был на нашем старинном жаргоне «колоссальный шмат». Торпедисты и Евтушенко.

Так вот, в условиях частой смены командиров вопрос продвижения по службе усложняется. Тем более, когда у командиров есть свои личные проблемы и хобби. Хорошо, что установлены определенные сроки пребывания в должностях! Иначе сидеть бы на них таким, как я, до скончания века. Не люблю я просить чего-то для себя. Вот показать, чего я стою — могу. Как торпедист.

Запомнилось мне мое первое самостоятельное приготовление торпед к выстрелу. Причем опять воздушных парогазовых. Кислородные и перекисные торпеды готовили в спецгруппах. Электрическими вы с Лешей Ганичевым обеспечивали. Ну, а мне опять воздушные парогазовые. Четыре торпеды. Дело шло к концу. Заключительная операция — продувка водяного балласта. Зрелище феерическое! Фонтан. Летом из воды. Зимой из водки. Ну, а проверка делается, естественно, водой. Уже прибыли принимать торпеды, а одно из зарядных отделений еще не продуто. Приехал главный инженер арсенала капитан 2-го ранга Петр Михайлович Рыбаков: «Что вы здесь, мудаки, больше, чем полдня суетитесь, а торпеды еще не готовы». — «Без продувки торпеду не выдам, — говорю я ему, — и все». Рыбаков посмотрел вокруг, кто это ему перечит, и скомандовал двум рабочим из цеха взять практическое зарядное отделение, пристыковать к четвертой торпеде и сделать продувку. Клапан вытеснения в переднее донышко был установлен. Торпеда лежала на тележке. Тележка на узкоколейке, а впереди был небольшой котлован, вырытый для установки перегрузочной балки. Второпях — главный инженер энергично подгоняет — рабочие закрепили практическое зарядное отделение на два болта вместо тридцати. Началась продувка. Какая-то вялая, без фонтана. Так она будет дуться минут пять, успеет утонуть. Хорошо, что решили проверить. И вдруг! В торпедном деле все всегда «вдруг» и неожиданно. Практическое отделение вдруг отрывается от торпеды и падает в словно для нее подготовленный котлован! Зрители из торпедистов на всякий случай рванули подальше: здесь что-то не так! Не дрогнул один из наблюдавших, начальник МТО подполковник Бойко: «Вот это и все?» — он посчитал, что все происходит по-писаному. — «А тебе мало? Хотелось бы на дереве повиснуть? Идите все отсюда к едрене фене. И ты, Петр Михайлович, тоже. Здесь я начальник». Достали практическое зарядное отделение. Его заднее донышко из вогнутого стало выпуклым. Вскрыли. Осмотрели. Все стало ясно. Второпях рабочие не вытащили из зарядного отделения комплект клапана вытеснения. Когда началась продувка, его подвинуло к водоотливному патрубку и заклинило в нем. Путь воде был перекрыт, давление воздуха стало увеличиваться и раздуло заднее донышко, сорвало два болта, и дальше все было, как все было. А будь на месте все болты? Зарядное отделение разорвало бы, и без жертв не обошлось. Две ошибки скомпенсировали друг друга. Минус на минус всегда выходит плюс. Больше ко мне никогда никто не подходил, когда я руководил приготовлением. Особенно для ускорения. Заворачивал на дальних подступах. Только один мог подходить беспрепятственно — Юра Москалев.

Семь лет в начальниках ОТК, это не шутки. Одних формуляров перелистал тысяч 6–7. У торпед, как и у людей, свои судьбы, непредсказуемая жизнь. Одна торпеда может пролежать как Обломов, на шестом ярусе подземного хранилища, а другая будет мотаться с корабля на корабль после короткой проверки на базе оружия, получая благодарные отзывы суетливых лейтенантов. Одну они будут избегать за постоянные, даваемые ею «вводные» — то кислород затравит, то масло потечет, а другую — за несчастливый номер. Третьей не везет с кораблями. То ее стукнут, то ее уронят, то выстрелят прямо у пирса. На дно. А практические торпеды? Одна на первом выстреле умчится и не вернется. Другая по паре десятков выстрелов на полную дальность пробежит и как новенькая. Одну постоянно ищут по нескольку суток — то световой перегорит, то стукач замолчит. Другая в точке всплытия поджидает торпедолов и чуть ли не сама в клюз торпедолова лезет. От частого общения я стал ставить диагноз по внешнему виду. Мимоходом. Иду как-то по цеху принимать партию отремонтированных торпед. Выдраены. Покрашены. Блестят. На цилиндрической поверхности солнечные зайчики в виде длинной полоски — по образующей цилиндра. На одной торпеде вместо прямой линии в одном месте изгиб. Приседаю — выпрямляюсь. На торпеде круговая выпуклость в районе водяного отсека. Торпеда пузатая. Торпеду разморозили: в мороз воду не слили. А в цехе и рабочие и, мастера ОТК прошляпили. Средний ремонт — коту под хвост. Надо повоспитывать. Запоминаю номер торпеды. Вхожу в кабинет. Начальник цеха, майор Слава Комаров, тоже кронштадтец, достает стопку документов на подпись. Проверяю, на все ли агрегаты торпед заполнены паспорта, проверяю замеры, расходы энергокомпонентов, визирую. Отодвинул в сторону, не глядя, пакет документов на пузатую торпеду. Прощаюсь.

— А эта?

— Это разве торпеда? Ты мне вроде друг, а такой хлам подсовываешь! Она, наверное, и в торпедный аппарат не влезет.

— Почему? Мы все сделали. По ТУ.

— Бери стальную линейку, пошли. Ну, показывай, где эта торпеда. Собрались рабочие, мастера. Смотрят на меня с недоумением.

— Клади линейку ребром сначала на резервуар, а потом на водяной отсек. Посмотрели. Поняли.

— А кто вам сказал, Ларион Михайлович?

— Глаз надо иметь выпуклый, военно-морской, бракоделы.

— А как же план?

— У вас еще двое суток есть. Правда, они выпадают на субботу и воскресенье. Но чем не пожертвуешь ради плана?. А ты куда смотришь? — напустился я на свои глаза и уши в цехе — молодого мастера ОТК, — ремонт начинается с наружного осмотра. Понял?

Знаю, что понял. Навсегда.

Юра Москалев — из первого выпуска Оружейки. Специалист высшего класса. До Академии работал в военной приемке на полигоне. Прибыл сюда на должность главного инженера. Но пробыл в ней недолго. Его характер и манера говорить не воспринимались. Никем. Но стоило его хорошенько узнать, от всего этого не оставалось и следа. Его двигали по разным должностям, пока не укрепился он начальником спецгруппы. Группа готовила кислородные торпеды. Он и научил меня обращаться с ними. Звал он меня не иначе, как «борец за качество», и каждый случай некачественного ремонта торпед на арсенале предъявлял мне со словами: «Это дело не для прокурора, но тебя я поимею…» Впрочем, все вышепоименованные мои начальники вспоминали обо мне, когда приходила «телега» из баз с жалобой на качество ремонта. Тогда предлагалось мне или мастеру ОТК брать с собой бригаду специалистов и ехать устранять свои пузыри. Сначала я ездил с охотой: узнавал морской театр. Потом стал болезненно переживать. Борьба за авторитет торпед началась с борьбы за авторитет собственный. И начал я со специальной подготовки тех опытных кадров, у которых только что учился сам. Проколы были, но не часто. Оставалось время на спорт. Стал мастером спорта. Чемпионом Тихоокеанского флота. Седина в голове, а все капитан 3-го ранга. К тому времени ты уехал в Академию. Начальником арсенала стал Игнат Работин. Его по полной схеме использовали на уборке урожая на целине в качестве командира автомобильного полка. Не знаешь, у кого авторитет зарабатывать. Главный инженер, Петр Рыбаков, перевелся на Балтику…

Настроение у меня поднялось, когда прибыл к нам заместителем Бродского с Севера Станислав Петров. Я почувствовал, что фортуна может повернуться ко мне лицом. Ничто так не сближает людей, как совместная учеба. Именно учеба. Четко узнаешь, чья голова чего стоит. Знания знаниями, а умение соображать — это отдельная статья. В жизни ее можно спрятать, а стоя с мелом у доски — никак. После Академии мы расстались, довольные назначениями, и обещали помогать друг другу, впрочем, кто об этом не говорит. У меня мелькнула мысль: или Станислав везунок, или его кто-то ведет по службе. Конечно, не родственник. Это просчитывается. Скорее всего, друг, знакомый. Мне как-то позднее Коля Ковальчук, пришедший к нам из Академии, рассказывал, что чуть не стал министром в Тувинской республике. Случилось ему отдыхать в санатории. Несгибаемость его характера, честность и порядочность уловил в нем кадровик из ЦК КПСС или кто-то другой из этой когорты. И сделал предложение: