Ярким примером войны против русской культуры, которую вели совместно хрущевский режим и интеллигенция малого народа, стала варварская реконструкция великого русского города Москвы. План реконструкции был разработан еще Кагановичем в 1935 году. Новый этап этого плана предусматривал снос только в центре города сотен памятников русского зодчества и построение на их местах уродливых модернистских коробок.

Против варварской акции выступила группа русских архитекторов, художников, писателей, заявивших, что новое строительство не должно противопоставляться памятникам русского зодчества, а гармонично увязываться с ними. Предлагалось не «утюжить» холмистый рельеф Москвы, а вписывать новые постройки в московский пейзаж, так, чтобы они только подчеркивали древность, самобытность и неповторимый характер лица русской столицы.

У архитекторов-космополитов и поддерживавших их деятелей культуры малого народа (вроде академика Поспелова (Фогельсона)) отпор русских патриотов вызвал взрыв ненависти. Новый вариант проекта еще более усиливал варварские, антирусские подходы к реконструкции Москвы.

Как отмечал доктор архитектуры П. Ревякин, «здесь у проектировщиков была своя теория: новое должно вытеснять старое. Это догматическое положение они (космополитические архитекторы. — О. П.) распространяют, не задумываясь, даже на памятники архитектуры. В силу этой «теории» некоторые наши градостроители стремятся запроектировать свое сооружение именно так, чтобы оно либо превосходило своими размерами памятник архитектуры и подавляло его, либо шло вразрез с его архитектурным решением... Подобные методы проектирования приводят к тому, что целые районы старого города обречены на пестрое, неорганизованное и архитектурно-случайное нагромождение зданий».

3ащитники сохранения национальной самобытности Москвы предлагали следующее: «Центр Москвы должен быть сохранен, его нужно оставить как заповедник, в котором будут сосредоточены памятники нашей культуры с древних времен и до наших дней. В кольце «А» следует установить особый режим строительства, эксплуатации зданий и территорий, ибо каждый метр этой земли имеет историческую ценность... Нельзя допустить, чтобы здесь возводились дома более четырех-пяти этажей».

3ачем сосредотачивать именно в центре гигантский поток машин? Не проще ли перенести ряд учреждений и министерств из центра, рассредоточив таким образом потоки движения? А центр вместе с ансамблем Кремля должен стать архитектурным заповедником. Это имеет важнейшее не только художественно-эстетическое, но и политическое значение.

Реакция, которая последовала за предложениями русских патриотов, показала, насколько были велики антирусские силы в архитектуре и каких высоких покровителей они имели.

11 мая 1962 года в «Правде» появилось большое письмо в духе 20-х годов, в котором сторонники сохранения самобытного лица Москвы обвинялись «в вопиющей безответственности, профессиональном невежестве и злопыхательстве». Их взгляды объявлялись «давно отброшенной, политически несостоятельной идеей о консервации исторически сложившейся части Москвы как музейного города, о подчинении всей жизни нашей столицы традициям старины».

Архитекторы-космополиты демонстративно противопоставляли старое и новое, демагогически провозглашая, что «мы не можем предпочесть прошлое Москвы ее настоящему и будущему». Разгромное письмо подписали руководители Союза архитекторов и разных строительных организаций, возглавляемых преимущественно евреями.

Как и в 20-е годы, Москва подвергается чудовищному погрому. Взрывается ряд ценных архитектурных построек в Кремле, сносятся церковь Благовещенья, что на Бережках, 1697 год (на Ростовской набережной), Тихвинская церковь в Дорогомилове, 1746 (около Киевского вокзала), Преображенская церковь XVIII века (на Преображенской площади), церковь Иоакима и Анны XVII—XVIII веков (на ул. Б. Якиманка) и Николая Чудотворца в Ямах XVII—XVIII веков; исчезают с лица земли Собачья площадка, дом Хомякова (где в 20-е годы находился музей 40-х годов XIX века), десятки старинных московских домов и особняков.

Вместо разрушенных самобытных старинных московских построек возводятся безликие, однообразные коробки, спроектированные архитекторами-космополитами Посохиным, Макаревичем, Иоафаном, Гельфрейхом и т. п. Ни одна столица мира не знала такого варварства в отношении к бесценным памятникам национального зодчества, которое в Москве осуществляют «творцы» вроде Посохина. Этот архитектор-космополит, «подаривший» Москве унылое, стеклянное здание Дворца съездов в Кремле, при осуществлении своего плана застройки Арбата (Калининского проспекта) с какой-то патологической яростью настаивал на сносе русской церкви XVII века на Поварской улице. К счастью, русские патриоты в буквальном смысле слова легли под бульдозер, но не позволили уничтожить святыню.

Бульдозер идеологии малого народа стремился снести все, что не соответствовало космополитическому взгляду на жизнь и отражало духовные особенности Русского народа.

Несмотря на культурные погромы и неблагоприятные условия для русского национального творчества, оно продолжало существовать в трудах истинных русских писателей.

Патриотические мотивы поведения русского человека на войне отражаются в лучших произведениях этого времени — книгах М. Шолохова «Судьба человека» и «Последние залпы» и «Тишина» Ю. Бондарева, «Живые и мертвые» К. Симонова.

Вехой в понимании русской крестьянской жизни стали «Районные будни» В. Овечкина. Весьма знаменательно — они начали печататься еще при жизни Сталина, отражая тот сдвиг в общественном сознании, который требовал изменения отношения к крестьянству.

Именно в этот период, несмотря на злобное противодействие космополитов в условиях жесткого раскрестьянивания, внутренним духовным, даже демонстративным протестом рождается новая, глубоко народная русская литература, корнями связанная с деревней, с крестьянством.

Создаются (хотя некоторые публикуются позднее) такие выдающиеся произведения русской литературы, как «Дело было в Пенькове» С. Антонова, «Липяги» С. Крутилина, «Пряслины» Ф. Абрамова, «Деньги для Марии» В. Распутина, «Привычное дело» В. Белова, «Горькие травы» П. Проскурина, а также произведения В. Астафьева, Е. Носова, В. Шукшина. Эти писатели рисуют замечательные по своей цельности и духовному богатству образы русских людей на селе. Многие из них становятся как бы певцами уходящей, но по-прежнему духовно великой крестьянской Руси.

В русле этой русской народной литературы появляются рассказы А. И. Солженицына. Особенно хорошо написан рассказ «Матренин двор». Простая русская женщина Матрена Васильевна выражает самые характерные черты коренных русских людей: трудолюбие, добротолюбие, нестяжательство, те самые черты, которые так жадно и жестоко эксплуатировали большевики. Матрена любила самозабвенно работать, так работать, «чтобы звуку не было, только ой-ой-ойиньки, вот обед подкатил, вот вечер подступил». Как и для всех коренных русских крестьян, работа уже была смыслом жизни, «верным средством вернуть себе доброе расположение духа». Она:

«Не гналась за обзаводом... Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей жизни.

Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев». Именно на таких людях, заключал автор, стояло и стоит наше село, наш город и вся земля наша.

Народная русская литература была принята космополитами в штыки. Лучшие ее произведения с большим трудом попадали в печать. Московские журналы отвергали «Районные будни» В. Овечкина, повесть В. Белова «Привычное дело» (и только позднее она была опубликована в журнале «Север»), не давали ходу первому роману Ф. Абрамова «Братья и сестры», а когда он вышел, всячески травили, как и за предыдущие «Пути-перепутья», «Вокруг да около». Сколько страданий испытал Шукшин с одной только «Калиной красной». А Яшина травили за его рассказ «Рычаги» и очерк «Вологодская свадьба»[42].