Как-то я обернулся посмотреть на Пеппера. В свете только что вспыхнувшего дня я увидел, что он спит, и вернулся к своим наблюдениям.
Солнце теперь взлетало с восточной стороны горизонта подобно огромной ракете, казалось, ему нужно всего одну-две секунды, чтобы промчаться с востока на запад. Я больше не различал бега облаков по небу, которое, казалось, стало темнее. Краткие ночи потеряли присущую им темноту, поэтому тонкие огненные нити летящих звезд были видны слабо. По мере возрастания скорости солнце стало слегка отклоняться от курса, то с севера на юг, то с юга на север.
Шло время. Я пребывал в странной растерянности.
Пеппер спал. Остро ощущая одиночество и смятение, я тихо позвал его, но он словно не слышал. Я позвал еще раз, слегка повысив голос, пес не шелохнулся. Я подошел к нему и коснулся ногой, чтобы разбудить. Прикосновение было едва заметным, но он рассыпался в прах. Он буквально, распался на истлевшие кости и пыль.
Наверное, с минуту я смотрел вниз, на бесформенную кучку праха, некогда бывшую Пеппером. Я был ошеломлен. Что произошло? Я задавал себе этот вопрос, не сразу осознав, что означает этот холмик пыли. Затем я пошевелил холмик ногой и понял, что прошло страшно много времени. Годы и годы…
За стенами дома миром владел мерцающий свет. Внутри стоял я, пытаясь понять, что это значит — что значит этот небольшой холмик праха и сухие кости на ковре. Но я был не в состоянии рассуждать логически.
Оглядев комнату, я в первый раз заметил, какой она стала пыльной и обветшалой: везде грязь и пыль, покрывшие мебель и сбившиеся кучками в углах. Под слоем пыли нельзя было разглядеть ковер. Когда я шел, она облачками поднималась из-под подошв и забивалась мне в ноздри, сухой, горький запах не давал свободно дышать.
Снова взглянув на останки Пеппера, я вдруг замер и в замешательстве вслух спросил: «Неужели эти годы действительно прошли?» Неужели то, что я считал видением, на самом деле, было реальностью? И замолчал, пораженный внезапной мыслью. Быстро, но, как я впервые отметил, нетвердой походкой, прошел через комнату к высокому зеркалу и посмотрел в него. Сквозь слой пыли нельзя было различить отражения. Тогда дрожащими руками я начал стирать пыль и наконец смог разглядеть себя. Мысль моя получила подтверждение: вместо крепкого и сильного человека, которому не дашь и пятидесяти, на меня смотрел согбенный столетний старик с поникшими плечами и морщинистым лицом. Волосы — всего несколько часов назад черные, как смоль, — теперь стали серебристо-белыми. Только глаза блестели. Постепенно я уловил в этом старике слабое сходство с собой.
Я отвернулся от зеркала и заковылял к окну. Итак я стар, и это подтверждала моя неверная походка. Я уныло поглядел на смазанную перспективу переменчивого пейзажа. Даже за это короткое время прошел год, и, нетерпеливо махнув рукой, я отошел от окна. При этом мне бросилось в глаза, что рука старчески дрожит, и с губ моих сорвалось короткое рыдание.
Какое-то время я мерил нетвердыми шагами пространство между окном и столом, с тревогой осматривая комнату. Как же она обветшала! Везде слой пыли — толстый, нагоняющий дремоту, почти черный. Каминная решетка покрылась ржавчиной. Цепи, державшие медные гари часов, давно проржавели, и гири валялись на полу — два конуса с налетом ярь-медянки.
Я видел, как мебель гниет и разрушается прямо на глазах. Это не моя фантазия: книжная полка, висевшая на боковой стене, вдруг рухнула с треском гнилого дерева, рассыпав свое содержимое по полу и наполнив комнату густым облаком пыли.
Как я устал. Каждый шаг отдавался скрипом и ломотой в суставах. Я подумал о сестре. Неужели она тоже умерла, как Пеппер? Все произошло так быстро и неожиданно. Должно быть, и в самом деле близится конец света! Мне захотелось заглянуть к ней, но я был слишком слаб. К тому же она так странно реагировала на события последних дней. Последних дней! Я повторил эти слова и засмеялся слабым, безрадостным смехом, поняв, что говорю о времени, с которого прошло уже полвека. Полвека! А может быть, и целый век!
Я медленно двинулся к окну и еще раз посмотрел на мир. Впрочем, смена дня и ночи теперь, скорее, напоминала какое-то потустороннее мерцание. Ход времени продолжал убыстряться, поэтому ночью я видел луну только как колеблющийся след бледного огня, то яркую линию, то размытую, периодически исчезающую траекторию.
Смена дней и ночей ускорялась: дни стали ощутимо темнее, превратившись в странное подобие сумерек, ночи настолько посветлели, что звезды едва удавалось разглядеть, — видны были только мелькающие время от времени тонкие огненные линии, которые слегка колебались вместе с Луной.
Все быстрее дневное мерцание сменяло ночное, и вдруг мне показалось, что и оно исчезло, а его сменил постоянный свет, разливающийся по всему миру из вечной реки пламени, мощными колебаниями смещающейся вверх и вниз, к северу и югу.
Небо стало гораздо темнее, в его синеве ощущалась тяжкая мрачность, словно сквозь него на мир глядела кромешная чернота. В нем была странная, ужасающая ясность и пустота. Время от времени я видел колеблющийся призрачный след огня, тонкий и слабый по сравнению с солнечными лучами, он то исчезал, то возникал. Это был едва различимый лунный свет.
Бросив взгляд в окно, я снова заметил неясное мерцание, которое то ли исходило от света мощно колебавшегося потока солнечных лучей, то ли было результатом невероятно быстрых изменений земной поверхности. И каждые несколько минут — таково было впечатление — на землю вдруг ложился снег и так же внезапно исчезал, словно невидимый великан набрасывал на землю, а затем сдергивал с нее белую простыню.
Время летело, и моя слабость становилась невыносимой. Я отвернулся от окна и пересек комнату. Толстый слой пыли заглушал звук моих шагов, каждый из которых давался мне со все большим трудом. Неуверенно и бессильно ковыляя, я ощущал невыносимую боль во всех суставах.
Около противоположной стены я сделал небольшую паузу и стал с трудом припоминать, чего же хотел. Поглядев налево, заметил свой старый стул. Несчастный и сбитый с толку старик, я ощутил некоторое утешение при мысли о том, что можно посидеть на этом старом добром стуле. Но я был так слаб и так устал, что едва мог заставить себя сделать что-то, кроме как стоять, и очень жалел, что эти несколько ярдов не преодолены. Я покачнулся. Пол тоже казался вполне подходящим местом для отдыха, но на нем лежал толстый, навевающий дремоту траурный слой пыли. Собрав всю свою волю, я повернулся и направился к стулу. Дойдя до него, я пробормотал слова благодарности и сел…
Все кругом заволоклось туманом. Происшедшее представлялось странным, невероятным. Прошлой ночью я был сильным, хотя и пожилым человеком, а теперь, всего несколько часов спустя!.. Я взглянул на горстку праха, которая когда-то была Пеппером. Несколько часов!.. И я рассмеялся, слабым горьким смехом. Резкий, похожий на кудахтанье звук резанул уши.
Задремал и вдруг открыл глаза: где-то в комнате послышался приглушенный шум. Я смутно увидел клуб пыли, поднимавшейся над кучей щепок. Около двери с шумом рухнул один из шкафов, но я так устал, что почти не обратил на это внимания. Закрыв глаза, сидел не то в полудреме, не то в полубессознательном состоянии. Раз или два — как сквозь густой туман — до меня доносились слабые звуки. Затем, должно быть, я уснул…
Пробуждение
Я проснулся сразу. Наверное, с минуту пытался понять, где я. Затем память вернулась ко мне…
Комната все еще была освещена странным светом — наполовину солнечным, наполовину лунным. Я чувствовал себя освеженным, усталость и боль оставили меня. Я медленно подошел к окну и выглянул: надо мной с севера на юг, в танцующем полукруге огня, простиралась огненная река. Словно мощный молот в неясных очертаниях времени отбивал по дому удары годов, поскольку скорость времени так возросла, что солнцу не было никакого смысла двигаться с востока на запад. Единственное видимое движение, пульсирование солнечных лучей между севером и югом, стало настолько быстрым, что его можно было определить словом «дрожь».