— Мы вылезем, а в доме чужие, другие армейские солдаты. Тогда куда?

— Вы можете добраться до полевого поселка? — спросил Эсдан.

— Дорога далекая.

Через некоторое время он сказал:

— Нельзя решить, что делать, пока мы не узнаем, кто там наверху. Вот так. Но позволь пойти мне, Гейна.

— Почему?

— Потому что я буду знать, кто они, — ответил он, надеясь, что так и будет.

— И они тоже будут знать, — сказала Камма со все тем же странным легким намеком на смех. — Тебя сразу узнают.

— Правильно, — сказал он, кое-как поднялся на ноги, нашел лестницу и с трудом влез на нее. «Я для этого слишком стар», — снова подумал он. Поднял крышку и выглянул наружу. Долгое время он прислушивался. И наконец прошептал сидящим внизу в темноте:

— Я постараюсь вернуться поскорее, — выполз наружу и неуклюже встал на ноги. У него перехватило дыхание — воздух казался густым и пахнул гарью. Свет был неясно-мутным. Он шел вдоль стены, пока не оказался у дверей.

То, что еще оставалось от старого дома, теперь тоже лежало в развалинах, развороченных, тлеющих, затянутых вонючим дымом. Булыжник двора исчез под битым стеклом и черными углями. Ничто не двигалось, кроме дыма. Желтый дым. Серый дым. А надо всем этим сияла ровная чистая голубизна рассвета.

Он направился к террасе, хромая и спотыкаясь, потому что ступню и всю ногу пронзала невыносимая боль. Подойдя к балюстраде, он увидел почернелые обломки двух летательных аппаратов. Половина верхней террасы превратилась в дымящийся кратер. А ниже сады. Ярамеры уходили вдаль, красивые и безмятежные, как всегда, все ниже и ниже к вековому дереву и к реке. Поперек ступенек, ведущих на нижнюю террасу, лежал человек, лежал, раскинув руки, словно отдыхал. Нигде никакого движения, кроме стелющегося дыма, да порывы ветра раскачивали кусты с белыми цветами.

Ощущение, что за ним следят сзади из пустых окон в еще торчащих обломках стен, было невыносимо.

— Есть тут кто-нибудь? — неожиданно для себя крикнул Эсдан.

Тишина.

Он крикнул еще раз, громче.

И донесся ответ. Откуда-то со стороны фасада. Он, хромая, спустился на дорожку — открыто, не пытаясь прятаться. Какой смысл? Из-за угла вышли люди. Первыми — трое мужчин, за ними, четвертой — женщина. Движимости, в грубой одежде — несомненно, полевые и явились сюда из поселка.

— Я тут кое с кем из домашних, — сказал он, остановившись, когда на расстоянии десяти метров остановились они. — Мы спрятались в подвале. Тут есть кто-нибудь еще?

— Кто ты? — спросил один из них, подходя ближе, вглядываясь, замечая не тот цвет кожи, не те глаза.

— Я скажу вам, кто я. Но нам безопасно выйти наружу? Там старики, маленький ребенок. Солдат тут больше нет?

— Убиты, — сказала женщина, высокая, с бледной кожей и лицом, похожим на череп.

— Одного мы нашли раненым, — сказал кто-то из мужчин. — Все домашние убиты. Кто бросал бомбы? Какая армия?

— Какая армия, я не знаю, — ответил Эсдан. — Пожалуйста, пойдите сказать моим людям, что они могут выйти. За домом в конюшнях. Крикните им. Объясните, кто вы. Я не могу идти.

Повязка на ступне ослабла, сломанные косточки сдвинулись. Теперь боль мешала ему дышать. Он сел на дорожку, ловя ртом воздух. Отчаянно кружилась голова. Сады Ярамеры стали очень яркими, очень маленькими и стали удаляться от него все дальше и дальше — куда-то за его родную планету.

Он не потерял сознания, но довольно долго мысли у него путались. Вокруг было много людей, и они были под открытым небом, и все воняло горелым мясом. Этот запах набивался ему в рот, вызывал тошнотный кашель. И Камма, и синеватое затененное спящее личико младенца у нее на плече. А Гейна объясняла другим людям: «Он был нам, как друг».

Молодой человек с крупными руками заговорил с ним, сделал что-то с его ногой, снова забинтовал, туже, вызвав жутчайшую боль, а потом она пошла на убыль.

Он лежал навзничь на траве. Рядом с ним лежал кто-то навзничь на траве. Метой, евнух. Голова у Метоя была в крови, черные волосы коротко обгорели, побурели, кожа его лица, пыльно-серая, теперь побледнела, обрела синеватый оттенок, как у маленького Рекама. Он лежал тихо, иногда помаргивая.

Солнце лило на них лучи. Разговаривали люди, много людей, где-то неподалеку, но они с Метоем лежали на траве, и никто их не беспокоил.

— Они прилетели из Беллена, Метой? — спросил Эсдан.

— С востока. — Резкий грубый голос Метоя стал слабым, сиплым. — Думаю, оттуда. — Потом добавил:

— Они хотят переправиться через реку.

Эсдан задумался над этим. Его мысли все еще толком не работали.

— Кто хочет? — сказал он наконец.

— Эти люди. Полевые. Движимости Ярамеры. Они хотят отправиться навстречу Армии.

— Наступающей?

— Освободительнице.

Эсдан приподнялся и оперся на локоть. От этого движения у него в голове словно прояснилось, и он сел. Потом посмотрел на Метоя.

— Они ее найдут?

— Если того пожелает Владыка, — сказал евнух. Вскоре Метой попытался приподняться на локте по примеру Эсдана, но не сумел.

— Я угодил под взрыв, — сказал он, учащенно дыша. — Что-то ударило меня по голове. Я все вижу удвоенным.

— Возможно, сотрясение мозга. Лежите и не шевелитесь. Старайтесь не заснуть. Вы были с Банарками или наблюдателем?

— Я занимаюсь примерно тем же, чем вы. Эсдан кивнул. Затылком.

— Нас погубят фракции, — слабым голосом сказал Метой. Подошла Камма и села на корточки рядом с Эсданом.

— Они говорят, мы должны отправиться за реку, — сказала она ему обычным своим мягким голосом. — Туда, где армия народа будет о нас заботиться. Я не знаю.

— Никто не знает, Камма.

— Я не могу взять Рекама за реку, — прошептала она. Лицо у нее сжалось — губы оттянулись кверху, брови сошлись книзу. Она плакала без слез, беззвучно. — Вода холодная.

— У них есть лодки, Камма. Они позаботятся о тебе и Рекаме. Не тревожься. Все будет хорошо. — Он знал, что его слова не имеют смысла.

— Я не могу уйти, — прошептала она.

— Так останься здесь, — сказал Метой.

— Они сказали, что сюда придет другая армия.

— Возможно. Но вероятнее придут наши. Она посмотрела на Метоя.

— Ты вольнорезанный, — сказала она. — С этими, с другими. — Она перевела взгляд на Эсдана. — Чойо убили. Вся кухня разломалась на горящие куски. — Она спрятала лицо в ладонях.

Эсдан выпрямился, потянулся, к ней, погладил по плечу. По руке. Он прикоснулся к хрупкой головке ребенка, к таким сухим волосикам.

Подошла Гейна, встала над ними.

— Все полевые уходят за реку, — сказала она. — Быть в безопасности.

— Вам будет безопаснее здесь, где есть еда и кров. — Метой говорил короткими залпами, не открывая глаз. — Чем идти навстречу наступлению.

— Мама, я не могу взять его, — шептала Камма. — Ему нужно тепло. Не могу, я не могу взять его.

Гейна нагнулась, посмотрела на личико малыша, легонько прикоснулась к нему одним пальцем. Ее морщинистое лицо сжалось в кулачок. Она распрямилась, но не так, как раньше. Осталась сгорбленной.

— Хорошо, — сказала она. — Мы останемся. Она села на траву рядом с Каммой. Вокруг них продолжали двигаться люди. Женщина, которую Эсдан видел на террасе, остановилась рядом с Гейной и сказала:

— Идем, бабушка. Пора. Лодки ждут.

— Остаемся, — сказала Гейна.

— Почему? Не можете бросить старый дом, где рабствовали? — сказала женщина. Язвяще. Подбодряюще. — Так он же весь сгорел, бабушка! Приведи девушку и ее маленького. — Она бросила беглый взгляд на Эсдана и Метоя.

Они не имели к ней отношения.

— Идем, — повторила она. — Вставайте.

— Остаемся, — сказала Гейна.

— Свихнутые домашние, — сказала женщина, отвернулась, снова повернулась к ним, пожала плечами и пошла дальше.

Еще некоторые останавливались. Но только на один вопрос, на секунду. И устремлялись вниз по террасам, по залитым солнцем дорожкам вдоль тихих прудов, вниз к лодочным сараям за могучим деревом. Вскоре они все ушли.