– Если вы знаете, как добыть «лабораторную крысу», действуем, зачем время терять, – подбодрил Андерсена Перегуда, наливая и себе чашку чаю.

Андерсен нажал кнопку вызова секретаря. Вошедший Фред с подобострастием уставился на своего хозяина, иногда при этом с нескрываемой опаской косясь на русских.

– Свяжись с начальником тюрьмы и попроси доставить для дознания серба, осужденного вчера пожизненно за массовую расправу над албанцами. Понимаешь, о чем я?

– Так точно, – отрапортовал Фред.

Не прошло и минуты, как он вернулся, виновато улыбаясь.

– Босс, этот буквоед требует соблюдения всех формальностей и заявляет, что решит выдавать нам осужденного или нет в течение двух суток после поступления заявки.

Андерсен предполагал такой исход переговоров с тюремным начальством, поэтому сразу же набрал своего заказчика.

– Добрый день, сэр Флеминг. Нужна ваша помощь для решения важного вопроса по интересующему вас делу. Необходим звонок начальнику нашей тюрьмы.

– Добрый день, Андерсен. А я тут к чему?

Начальник службы безопасности трибунала подробно обрисовал ситуацию.

– И когда я увижу свой заказ? – спросил Флеминг.

– В течение суток, максимум двух, после завершения эксперимента вы все получите.

– Хорошо. Что конкретно сказать начальнику тюрьмы?

– Пусть привезет серба к нам в учреждение, и как можно быстрее.

– Хорошо. Я решу этот вопрос.

Закончив разговор, Андерсен почувствовал, что рубашка его совершенно мокрая. Вскоре раздался звонок внутренней связи, и Фред соединил босса с начальником тюрьмы.

Тот, не утруждая себя соблюдением правил приличия, наконец произнес:

– Куда доставить заключенного?

– В здание Международного суда.

– Ждите, – так же резко, как и начал, начальник тюрьмы прервал разговор.

– Все решено. Реципиент скоро будет здесь, – сказал Андерсен и присоединился к чаепитию.

Раскаяться в проступках не означает покаяться перед Господом

Через час в кабинет доставили сутулого мужчину лет сорока. Его руки и ноги были скованы одной цепью. На уставшем, не по годам сером лице выделялись ярко-голубые глаза. Охранник, сопровождавший заключенного, отрапортовав о доставке, отдал Андерсену сопроводительные документы и покинул кабинет.

Хозяин кабинета указал заключенному на стул, а материалы следствия передал русским. В них значилось, что Марич Николич обвинен Международным судом за массовое убийство мирных жителей и приговорен к пожизненному сроку. Однако ни в ходе следствия, ни во время суда своей вины не признал.

– Заключенный Николич, я вижу, что вы считаете себя невиновным? – спросил Андерсен.

– Воистину так, – ответил серб сипловатым, глухим голосом.

– Но вас же проверили на аппарате «Детектор лжи», и он подтвердил правоту выводов следователей? – напомнил хозяин кабинета.

– Позвольте воды… В горле пересохло, – попросил серб.

Савелий, улыбаясь, предложил чай. Цепь, сковывавшая запястья и ноги, не позволяла арестанту поднести напиток к лицу. Серб аккуратно взял чашку двумя руками, склонил голову к ногам и, сделав несколько глотков, продолжил:

– Правда – это то, что они считали правдой. А что есть правда? Это маска, скрывающая суть лжеца? Или истина ценою в жизнь героя?

– У каждого своя правда, но показания полиграфа явились истиной для судей, вынесших вам приговор, – возразил ему Андерсен, – так что их правда будет правдивей, чем ваша.

– Увы, каждый второй готов за свою правду порвать глотку каждому первому, готовому сделать то же. И получается, что правдивые войны кровожаднее религиозных, – с горечью промолвил серб.

– Так значит, вы по-прежнему утверждаете, что невиновны?

– Мне нет смысла что-либо утверждать. Я виновен лишь в том, что не сделал того, за что меня осудили. И если бы у меня сейчас появился шанс, я бы каждый день убивал по пять ублюдков, погубивших мою семью и семьи моих соотечественников.

– Гражданин Николич, я предлагаю пройти еще одну процедуру на новейшем аппарате, – предложил Андерсен.

– А у меня есть шанс отказаться?

– Ни малейшего. Но будет проще и вам и нам, если вы добровольно согласитесь на эксперимент.

– Я не против, – ответил заключенный и не без иронии добавил: – Лишь бы вам было хорошо.

Экспериментаторы, отключив сербу сознание, уложили его на диван, затем, задав критерии поиска по дате, вошли в его память. Увиденное даже бывалых вояк повергло в ужас…

Горело все, что могло гореть. Что не могло гореть – чадило. Сброшенные с опаленной церкви колокола разбиты о камни. На двери, снятой с храма и приваленной к стене у входа, распят священник. Его пустые глазницы взирают на тела убитых, валяющихся у его ног. Окровавленные трупы свидетельствуют о том, что палачи, наслаждаясь муками жертв, убивали их медленно. Тело ребенка приколото к груди матери рогатиной для скирдования сена. Кровь ребенка и женщины соединилась в одно маленькое русло, питая лужицу с роящимися зелеными мухами…

Вот серб, выдернув рогатину, склонился над убитыми. В динамиках раздался вой отца, потерявшего в одночасье и сына и жену.

– Это его сын? – тихо спросил Перегуда.

– Пока непонятно. В деле указано, что он потерял жену и семилетнего сына, – так же тихо ответил Андерсен…

 

На двери, снятой с храма и приваленной к стене у входа, распят священник.

Серб бежит по лестнице дома и вбегает в комнату. На ковре, раскинув руки и ноги, лежит совершенно голая красивая женщина. Ее живот вспорот крест на крест, и сизые кишки, вытянутые на всю длину, обрамляют тело…

– Я фигею! – воскликнул Перегуда, – да я сам мочил бы, не задумываясь, всех тех, кто это сделал.

– У меня нет семьи, но и я солидарен с сербом, – выпалил Андерсен.

Мужчины поражались картинам увиденного, но еще больше возможностям аппаратуры. Чуть прокрутив события вперед, они увидели у церкви чумазых мужиков с заплаканными глазами. По всему было видно, что их постигло страшное горе. Живые предавали земле тела погибших и на свежих могилах клялись отомстить обидчикам. Николич взял автомат и пошел с мужчинами.

– Пока все сходится, так чего он выпендривается? – озвучил свои мысли Савелий.

Прокрутив сцены захвата, наблюдавшие задержали внимание на казни. Пятерых пленных, связанных по рукам и ногам, уложили на землю лицом вверх. На грудь им положили картонки, где было написано, что своими действиями они заслужили смерть. Затем четверо мужчин отошли на десять метров и открыли по лежащим огонь из автоматов. Николич автомат так и не поднял. Затем четверо мужчин отрезали головы убитым. Покончив с местью, четверка быстро зашагала в сторону леса, а Николич упал на колени и стал молить у Бога прощения. В это время к нему подбежали люди в масках, попинали ногами и увезли в бронированной машине миссии ООН…

– Выходит, наш подопытный никого не убивал, – сделал вывод Перегуда.

– Выходит, что так, – согласился Савелий.

– Было бы неплохо сделать так, чтобы правда восторжествовала. Снять с него оковы да отпустить домой… – изрек Перегуда, задумавшийся о возможностях аппарата.

– У него нет дома. Да и от себя не уйти… Он сам себя осудил добровольно. Мы думали плохого человека сделать хорошим, а теперь поступим наоборот. Сделаем из него монстра! – выразил свое мнение Андерсен.

Серба вернули в реальность. Придя в себя, он никак не мог понять, почему лежит на диване, когда уснул и почему ему приснился кошмар, пережитый год назад.

– Может, вам помочь? – поинтересовался хозяин кабинета, внимательно наблюдавший за подопытным.

– Что вы имеете в виду? – с недоумением взглянул на Андерсена серб.

– Вас мучает не то, что вы осуждены за преступления, вами не совершенные. Вы страдаете из-за того, что не смогли этого сделать.

– Вы правы, – ответил серб и низко опустил голову, обхватив ее руками.