Я не хочу сказать, что мои идеалы столь же возвышенны, сколь донкихотовские, отнюдь. Мне больше нравится коротать ночи, соблазняя краснощеких деревенских красоток, нежели сражаться с силами зла, размахивая мечом справедливости. Но ведь и идеалы бывают разные. Мой идеал — наслаждение, и во имя его я пустил по ветру состояние, сделался гол и бос — настоящий нищий. Этот-то идеал я и отношу к романтическим.

Романтические наклонности проявились у меня в самом нежном возрасте. Я родился в горах, в центральной части страны. Если в доме у нас что-нибудь праздновалось, отец всегда приглашал нескольких гейш из городка А., находившегося неподалеку от нашей деревни. Они приезжали верхом — других транспортных средств тогда не было. Иногда кто-нибудь из них падал с лошади, случалось и такое. А то, о чем я сейчас расскажу, произошло зимой, мне было тогда двенадцать лет. В тот раз отец торжественно отмечал получение ордена. Приехало пять гейш. Пожилая опытная гейша, две молодые и две девочки-ученицы. Одна из учениц исполняла танец «Дева-глициния». Должно быть, ей дали немного вина — щеки ее пылали. Мне она показалась несравненной красавицей. Каждый раз, когда, грациозно переступая, она меняла позу, зрители восхищенно вскрикивали, некоторые даже громко вздыхали от восторга. Так что пленила она не только меня.

Мне захотелось узнать, как зовут девочку. Но мог ли я спросить об этом? Мне было всего двенадцать, а в этом возрасте полагается делать вид, что никакие гейши тебя не интересуют. Я пошел за конторку и нашел записи, касавшиеся расходов на сегодняшнее торжество. В графу «на танцы и пение» солидным почерком дяди, который вел конторские дела, были вписаны подряд имена пяти гейш, рядом указывалось, какое вознаграждение должна получить каждая. Из этих пяти имен я отсчитал второе с конца — Нами — и решил, что это была она. «Наверняка это ее зовут Нами», — подумал я. С удивительной интуицией, свойственной подросткам, я выбрал имя Нами и на этом успокоился.

И твердо решил купить эту женщину, когда стану взрослым. С того дня прошло два, потом три года, а я все не мог забыть Нами. И вот через пять или шесть лет я стал учеником высшей школы. Чем не взрослый? Ученикам школы не возбранялось покупать гейш, и я подумал — вот наконец и настало время. Из городка Сиросита, где я учился, до городка А., где, по моим расчетам, проживала Нами, поездом можно было добраться примерно за час. Почему бы не съездить туда?

Я поехал, когда выпало два выходных подряд. Поехал как был — в школьной форме и фуражке, и это ничуть меня не смущало. Напротив, втайне я надеялся, что похож на бывалого повесу. Мне казалось, что это самое подходящее обличье для того, чтобы встретиться, наконец, с прелестной девочкой, чей образ я хранил в душе многие годы. Я даже нарочно оторвал пуговицу от куртки, стараясь придать себе вид человека немного опустившегося, иссушенного любовной тоской.

Приехал я в А., городок на морском побережье, незадолго до полудня. Слоняясь по улицам, забрел случайно в привокзальный ресторан. В то время я еще не обладал досадным свойством мучительно долго обдумывать каждое свое движение, взвешивая все за и против, — я был замечательно решителен и немедленно осуществлял все, что приходило мне на ум. Позже я узнал, что тот ресторан был первоклассным заведением, обслуживающим исключительно местную знать, и прежде всего семейство самого губернатора. Там была роскошная передняя, в саду — небольшой водопад. От входа внутрь вел прямой длинный коридор, темный деревянный пол поблескивал, словно в храме. В конце коридора виднелся сад с водопадом — он внезапно вспыхивал перед глазами, словно огни встречных машин в неосвещенном туннеле. Вишни в то время уже отцвели и покрывались нежной листвой, а под сенью ее сверкал величественный поток воды… Мне, восемнадцатилетнему, все это показалось чудесным сном. С трудом справившись с волнением, я сказал:

— Мне бы поесть.

Служанка — она, очевидно, занималась уборкой — вышла навстречу с метлой, голова повязана полотенцем. «Прошу вас», — почему-то улыбаясь, произнесла она и подала мне шлепанцы.

Меня проводили в комнату на втором этаже, где стояли золоченые ширмы. Было тихо, словно в храме. Тишину нарушал лишь шум падающей воды, который показался мне слишком грубым.

— Мне бы поесть, — повторил я сердито, после того как уселся поудобнее. Напрягая все силы, я старался не попасть впросак. — Принесите мне сасими, омлет, говядину в горшочке и мотии, — перечислил я все известные мне блюда.

Смуглая и худощавая служанка — на вид ей было около сорока — оказалась ласковой и милой женщиной. Поглощая в одиночестве принесенную мне пищу, я довольно развязно спросил:

«Нет ли тут у вас гейши по имени Нами?» Да, в те годы я был замечательно самоуверен. Кажется, я даже немного любовался собой. «Это моя знакомая».

— Нет, — ответила служанка, и, оторопев, я чуть не выронил палочки. «Не может быть», — мне вдруг стало ужасно неловко.

Служанка отвела руки за спину и поправила пояс, затем рассказала следующее: когда-то в городе действительно была гейша по имени Нами, но слишком уж она доверяла мужчинам, все вокруг, начиная с хозяина гостиницы, ее обманывали, поэтому так получилось, что оставаться здесь она не могла и уехала на горячие источники в A., где, должно быть, и служит теперь.

— Вот оно что… Да, это похоже на Нами, — зачем-то продолжая притворяться, что знаком с ней, сказал я, а на душе у меня было черным-черно. Так я и вернулся ни с чем, как будто ездил в А. лишь затем, чтобы полюбоваться водопадом.

Но и тогда я не смог забыть Нами. Куда там, моя страсть возросла стократно. «Ах, как романтично: всеми обманутая… В этом есть что-то необычное. Я непременно, непременно должен отправиться на эти самые источники и сказать Нами все, что о ней думаю».

Прошло еще три года, я поступил в Токийский университет, стал встречаться с женщинами из дешевых ресторанчиков и баров, но Нами не забывал. Однажды во время летних каникул я возвращался на родину и, когда поезд остановился в A., вдруг решился и, встряхнувшись, как взлетающая птица, выпрыгнул из вагона.

К вечеру того дня я нашел Нами. Она оказалась толстой низкорослой бабищей, очень некрасивой. Насильно я вливал в себя сакэ, а когда наконец сильно захмелел, ко мне вернулись мои романтические настроения:

— Не приходилось ли тебе лет так около десяти назад приезжать верхом на лошади в деревеньку К.?

— Как же, приходилось, — равнодушно отозвалась она.

Я придвинулся ближе:

— Я видел, как ты танцевала «Деву-глицинию». Мне было тогда двенадцать. С тех пор я не могу забыть тебя. Разыскивал повсюду и вот через десять лет наконец нашел, — сказав это, я так растрогался, что едва не заплакал.

— Вот оно что… — все это, казалось, мало ее волновало. — Вы, значит, сынок Ц.-сана? — спросила она.

— Да, — чуть было не ответил я, но быть сыном богача не соответствовало моим романтическим настроениям, поэтому, отрекомендовавшись бедным студентом, далеким родственником Ц., я заявил, что все это пустяки, главное — что мне через десять лег удалось наконец осуществить свою мечту и найти ее. «Оставайся ночевать здесь, поговорим», — предложил я, но, увы, она не разделяла моих романтических желаний.

— Я грязная, — сказала она, отклоняя мое предложение. Я ее неправильно понял и очень расчувствовался. Затем придвинулся еще ближе и проговорил:

— Ах, о чем ты говоришь! Ведь и я уже не тот, что прежде. Душа моя изранена. Да и тебе, видно, пришлось перенести немало. Что говорить, мы оба изменились. Я тоже грязен. Но у меня нет ощущения, что мое темное прошлое окончательно сломило меня, — мой голос звенел от слез.

Но женщина так и не осталась тогда со мной. Скучной она в общем была особой. Я так и не понял, что заставило ее уйти. Иногда мне кажется, что она устыдилась своего падения.

С годами я стал осмотрительней, и теперь юношеская скоропалительность вызывает во мне досаду. Но я никогда не стыжусь этих воспоминаний. Мне даже симпатичен тот юноша, который — единственный раз в жизни, — не задумываясь, крикнул тогда во всеуслышание: «Я тоже грязен!» Да, я, конечно, идеалист. Смейтесь же, если можете еще смеяться.