Девушка во второй палате тоже проснулась. Она вышла на веранду, но, заметив Ёдзо, вбежала обратно в комнату. Ее охватил беспричинный страх. Она поспешно нырнула в постель. Мать, сама следившая за уходом дочери, посмеиваясь, накрыла ее шерстяным одеялом. Девушка закуталась с головой и, поблескивая в уютной темноте глазами, прислушалась к голосам, доносившимся из соседней комнаты.

— Просто прелесть!.. — слова заглушил сдавленный смех. Хида и Косугэ остались ночевать в лечебнице. Оба разместились на одной кровати в соседней пустующей комнате. Первым проснулся Косугэ. Хмурясь, он вышел на веранду. В позе Ёдзо ему почудилось нечто подозрительно жеманное. В поисках причины он повернул голову налево. На самой крайней веранде полулежала, читая книгу, молоденькая девушка. Прямо за ней тянулась сырая каменная ограда, покрытая мхом.

Косугэ, на европейский манер пожав плечами, вернулся в комнату и растолкал спящего Хиду.

— Вставай! Чрезвычайное происшествие! — Им нравится из пустяка делать происшествия. — Дружок Ёдзо в великолепнейшей позе! — Это прилагательное, «великолепный», так и вертится у них на языке. Ведь в этом скучнейшем из миров вечно ищешь хоть что-нибудь, достойное упования.

Хида вскочил.

— Что случилось? — спросил он с тревогой.

— Там какая-то девица, — смеясь, объяснил Косугэ. — Дружище Ёдзо демонстрирует ей свой изысканный профиль.

Хида повеселел.

— Красивая? — спросил он, преувеличенно высоко вскинув брови.

— Просто прелесть! Книжку читает.

Хида прыснул. Надел кофту, натянул брюки, после чего воскликнул:

— Вот как? Мы должны его проучить!

Разумеется, он и не думает проучить Ёдзо. Это всего-навсего привычное злословие. Даже о самом близком друге они преспокойно злословят за глаза. Они подвластны сиюминутному настроению…

— Негодяй Оба, он хочет поиметь всех женщин мира!

Через некоторое время в палате Ёдзо раздался взрыв оглушительного хохота, огласившего весь восточный корпус. Девушка из первой палаты захлопнула книгу и озадаченно посмотрела в сторону веранды, на которой сидел Ёдзо. Веранда была пуста. Утреннее солнце освещало белый плетеный стул. Глядя на него, больная задремала.

Девушка во второй палате, услышав смех, высунула голову из-под одеяла и ласково улыбнулась матушке, стоящей у изголовья. Хохот разбудил студента, лежавшего в шестой палате. За ним никто не присматривал, и он вел беспечное существование, как если бы жил в гостинице. Когда он понял, что смех доносится из палаты, в которую вчера вселился новый больной, его испитое лицо покрылось румянцем. Выздоравливающие всегда великодушны, именно поэтому, как мне кажется, студент без раздражения отнесся к веселью Ёдзо.

А что если я— всего лишь третьеразрядный писака?.. В любом случае, я слишком увлекся. Задумав писать картинно и бессюжетно, я немедленно впал в самодовольство. Нет, постойте! Я предвидел, что могу потерпеть фиаско, и заранее заготовил подходящую фразу. Вот она. «Из прекрасных чувств делается плохая литература». Следовательно, я слишком увлекся всего лишь по недостатку злострастия. Да будет счастлив тот, кто изрек эти поистине бесценные слова! Однако писатель за всю свою жизнь может воспользоваться ими лишь единожды. Увы, это так. Один раз они еще способны прельстить. Но если ты произнесешь эти слова дважды, трижды, если поднимешь их на щит, тогда ты будешь достоин только жалости…

— Вот так я потерпел поражение! — сказал, наконец, Косугэ, восседавший вместе с Хидой возле кровати. Он посмотрел на лица друзей, потом на Мано, стоявшую у двери, и, убедившись, что все смеются, удовлетворенно положил голову на круглое плечо Хиды. Они часто смеются. Даже по пустякам хохочут во всю глотку. Состроить гримасу смеха молодым людям не труднее, чем сделать выдох. Откуда пошла эта привычка? Тот, кто не смеется, несет урон… Не упускай даже самого ничтожного повода для смеха… Увы, в этом-то и заключена тщета ненасытного гедонизма! Грустно то, что они не умеют смеяться от души. Когда они смеются, их более всего заботит, как они при этом выглядят. К тому же главное для них — рассмешить других. Они готовы причинить себе вред, лишь бы заставить смеяться другого. Все это от духовной опустошенности, но разве нельзя усмотреть там, на самом дне их души, какое-то заветное устремление? Жертвенный дух. Отчасти по небрежности лишенный определенной цели жертвенный дух. Именно здесь — тайный источник того, что они порой совершают, даже по меркам былой добродетели, прекрасные поступки, достойные всяческой похвалы. Это мое личное мнение. Нет, я не предаюсь кабинетным измышлениям. Я выстрадал право думать так.

Ёдзо все еще смеется. Он сидит на кровати, болтает ногами и смеется осторожно, помня о марле на щеках. Но так ли уж было смешно то, что рассказал Косугэ? Привожу его рассказ как иллюстрацию того, что может их развеселить.

Во время нынешних каникул Косугэ отправился покататься на лыжах в курортное местечко в горах, известное своими горячими источниками. Это было в трех ри от его дома, поэтому заночевать пришлось в гостинице. Поздно ночью по дороге в туалет он столкнулся в коридоре с молодой женщиной, как и он, остановившейся в этой гостинице. Вот, собственно, и все. Но для Косугэ это целое событие! Он должен во что бы то ни стало произвести неизгладимое впечатление на эту проходящую мимо него женщину. Разумеется, у него нет никаких далеких намерений, но в тот миг, когда они сходятся в коридоре, он изо всех сил выставляет себя напоказ. Он вполне серьезно еще ждет чего-то от жизни. За короткий миг он успевает обдумать всевозможные подходы к этой случайно встреченной женщине и впасть в отчаяние. Подобные душещипательные мгновения дают им пищу для переживаний на целый день вперед. Вот почему они никогда не теряют бдительности. И даже пребывая в полном одиночестве, тщательно следят за своей внешностью. Даже отправляясь ночью в туалет, Косугэ облачился в свое модное синее пальто. Встреча с женщиной доставила ему истинное счастье. Он был счастлив потому, что догадался надеть пальто. Вздохнув с облегчением, он глянул в зеркало, висевшее в коридоре, и понял, что потерпел поражение. Из-под пальто торчали голые ноги в грязных подштанниках.

— Ужас! — рассказывал он, посмеиваясь. — Из-под завернутых подштанников торчат волосатые ноги! Заспанное лицо опухло…

Ёдзо, честно говоря, не находил тут ничего смешного. Кроме того, он подозревал, что Косугэ все это придумал. Тем не менее он звучно расхохотался. Ведь его друг, не в пример вчерашнему дню, изо всех сил старался быть раскованным, и в благодарность за его усилия Ёдзо заставлял себя хохотать как можно громче. Увидев, что Ёдзо смеется, засмеялись Хида и Мано.

Хида успокоился. Теперь с ним можно говорить о чем угодно, думал он. Или еще рано?

Косугэ, увлекшись, позабыл об осторожности.

— С женщиной мы всегда терпим поражение. Вот и Ёдзо испытал это на себе…

Ёдзо, продолжая смеяться, склонил голову.

— Наверно, ты прав, — сказал он.

— Конечно, конечно, ведь ты в конце концов остался жив!

— А ведь и правда, я потерпел неудачу…

У Хиды от радости заколотилось сердце. Смех сокрушил самую неприступную из стен. Ему вдруг захотелось крепко обнять своего младшего друга, ибо причиной столь удачного поворота было нахальство, столь присущее Косугэ.

— Неудача это или что другое, тут еще надо разобраться, — сказал он прерывистым голосом, подняв свои тонкие брови. — Но вот что мне непонятно, так это причина…

«Что-то я не то сказал», — испугался он. Но Косугэ поспешил на помощь.

— А мне так все ясно! — сказал он. — У нас с Хидой давеча вышел грандиозный спор. Я утверждал, что дело тут в идейном тупике, а Хида стал возражать, весьма заносчиво, мол, причина в другом.

— Наверно, ты в чем-то прав, — поспешно подхватил Хида, — но это не главное. Я думаю, наш друг влюбился по уши, вот что! Какой смысл умирать с женщиной, которую не любишь!

Стараясь отвлечь Ёдзо, он произнес слова поспешно, не выбирая, но, несмотря на его опасения, они прозвучали совершенно невинно. «Браво!» — подумал он, расслабляясь.