— Я совершенно, совершенно с вами согласна, — обрадовалась Черепаха, — только не надо так нервничав, а то вас может хватить удар, а эго нам сейчас совсем ни к чему. Присаживайтесь лучше на этот утес из водорослей и отведайте вишневого вина. Имейте в виду, что запах цветов может с непривычки показаться вам слишком сильным, поэтому положите на язык вместе с лепестками несколько вишен. Тогда, медленно тая, они превратятся в чудесное прохладное вино. В зависимости от количества того и другого вкус меняется, ваша задача — добиться наиболее приятного для вас сочетания.

Урасиме тут же захотелось выпить чего-нибудь покрепче. Он взял три лепестка и две вишни, положил их на язык и сразу же ощутил во рту вкус первоклассного вина, каждый глоток которого наполнял его душу восторгом. Вино приятно щекотало горло, и по всему телу разливалась истома.

— Ах, как прекрасно, лучшего снадобья от меланхолии и желать нечего.

— От меланхолии? переспросила Черепаха. А что, у вас есть причины для меланхолии?

— Да нет, в общем-то нет. Не в том дело… Ха-ха-ха, он бессмысленно рассмеялся, чтобы отвлечь ее внимание, потом, вздохнув, стал смотреть в сторону удаляющейся Принцессы.

Принцесса молча шла одна-одинешенька. Тусклые зеленоватые лучи освещали ее фигуру, пронизывали насквозь, линии ее тела были благоуханно-зыбкими, словно изгибы морских трав.

Куда она идет? невольно вырвалось у Урасимы.

В свои покои, скорее всею, невозмутимо ответила Черепаха, так, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

— Ты вот все говоришь покои, покои, а где они, эти покои? Ничего же не видно.

Вокруг, насколько хватало взгляда, простиралось тускло светящееся пространство, похожее на обширную плоскую равнину, и нигде не было никаких признаков дворцового убранства.

— А разве вы ничего не видите там, впереди, куда направляется Принцесса? — сказала Черепаха, и Урасима стал напряженно вглядываться в ту сторону.

— Да, теперь, когда ты сказала, мне действительно кажется, что там что-то есть.

На расстоянии примерно одною ри от того места, где они стояли, виднелось что-то похожее на белоснежный подводный цветок. Окруженный призрачно светящейся мглой, он словно плавал над бездной.

— Но это что-то совсем маленькое. Неужели она там и живет?

— Принцесса живет одна, зачем же ей большие покои?

— Да, но все-таки… странно… — Урасима смешал и проглотил новую порцию вишневого вина. — А что, она всегда так молчалива?

— Разумеется. Ведь язык обязан своим возникновением тягостным заботам человеческой жизни. Подобно тому как гнилая земля родит ядовитые пурпурные грибы, жизненные заботы порождают слова. Есть, конечно, и слова радости, но они утратили ныне свой исконный смысл. И в радости не может человек отрешиться от тягот повседневного существования. Слова — лишь жалкие уловки, при помощи которых он старается приспособиться к жизни. Они искусственны. А в мире, лишенном докучных забот, нет нужды цепляться за слова. Я ни разу не слышала, чтобы из уст Принцессы вырвалось хоть одно слово. Вы скажете, что и на земле бывают молчаливые люди, душу которых, как говорится, посещают и осень, и весна, но замкнутые уста ничего не выпускают наружу? Принцесса не похожа на них. Она не из тех, кто копит в сердце обиды, таит в душе неприязнь и злобу. Ей вообще не свойственно предаваться размышлениям. Живет как придется, смеется, играет на лютне, прогуливается по этой равнине, пьет сок из лепестков вишни… Словом, живет совершенно бездумной жизнью.

— Да… Значит, Принцесса все-таки пьет вишневое вино? Это чудесно. Когда есть такое вино, остальное уже не имеет значения. Можно мне еще выпить?

— Конечно, можно. Церемонии здесь ни к чему. Вы можете делать все, что вашей душе угодно. Не желаете ли, например, отведать какое-нибудь из местных кушаний? Ведь эти водоросли вкусны необычайно. Угодно ли вам что-нибудь пожирнее? Или попостнее, с кислинкой? Здесь есть все, на любой вкус.

— Ах, слышишь? Опять лютня зазвучала. Ничего, если я буду слушать полулежа? — Урасима никак не мог свыкнуться с мыслью, что здесь, в Морском дворце, разрешается абсолютно все. Позабыв о правилах хорошего тона, приличествующих его благородному происхождению, он лег и с наслаждением вытянулся. — Ах, как приятно кружит голову легкий хмель! Теперь хорошо бы закусить чем-нибудь этаким… Интересно, бывают водоросли со вкусом жареного фазана?

— Конечно, бывают, вот они.

— Вот их-то я и попробую. А водоросли со вкусом ягод шелковицы?

— Думаю, что найдутся и такие. Но я смотрю, вы привыкли к довольно грубой пище.

— Ничего не поделаешь, таков уж я есть. Провинциал! — теперь Урасима говорил совсем по-другому. — Именно эти блюда считаются у нас верхом изысканности.

Он поднял глаза: высоко-высоко над его головой чуть колебался туманно-голубой балдахин. Внезапно от него отделилась стайка рыб и, сверкая серебристой чешуей, закружилась, заплясала в вышине. Словно снежные хлопья, разметавшиеся по небу.

В Морском дворце не было смены дня и ночи. Всегда было тихо и тепло, как майским утром, а зеленоватые лучи света, словно тени трепещущей листвы, пронизывали все вокруг… Урасима не знал, сколько дней он провел здесь. Ему по-прежнему разрешалось все. Однажды, собравшись с духом, он вошел в покои Принцессы. И она не рассердилась на него, не прогнала, только тихо засмеялась.

Но в конце концов Урасиме наскучила жизнь во дворце. Может быть, его стало тяготить именно отсутствие запретов, кто знает. Только он вдруг почувствовал, что его тянет на землю к привычной, пусть и несовершенной жизни. Даже люди, оставшиеся там, на земле, — люди, которые вечно осуждали друг друга, плакали и сердились, ссорились по пустякам, — даже они стали казаться ему милыми и необыкновенно близкими.

И однажды Урасима сказал Принцессе: «Прощайте». Она ничуть не удивилась, только молча улыбнулась. Ведь в Морском дворце не существовало никаких запретов, и каждый мог поступать так, как ему угодно. Принцесса вышла к лестнице проводить Урасиму и молча протянула ему маленькую раковину. Прелестную двустворчатую раковину, излучавшую яркое пятицветное сияние. Это и была известная по преданиям шкатулка — чудесный дар Морской Принцессы.

«Да, и уходить нелегко, и возвращаться не легче», — Урасима снова сел на спину Черепахи и без сожаления расстался с подводным миром. Но скоро сердце его сжалось от мучительных сомнений. «Ах, как все-таки нехорошо получилось, ведь я даже поблагодарить &е забыл. Да и где на земле найдешь такое место? Надо было мне остаться в Морском дворце навсегда. Но ведь я земной человек. И как бы привольно ни жилось во дворце, я не в силах забыть свой дом, родные с детства места. Напьешься вволю первоклассного вина, заснешь — а во сне увидишь вдруг родную деревню… От одного этого зачахнуть можно. Не тот я, видно, человек. Не подхожу для жизни в таком чудесном месте».

— Ах, сил нет, тоска заела, — воскликнул Урасима в отчаянии. — Сам не понимаю, что со мной такое, да только мочи моей больше нет… Эй, Черепаха, выругалась бы ты, что ли? Давненько я от тебя ничего подобного не слыхивал. Ты все как-то больше молчишь последнее время.

Черепаха, не отвечая, усердно работала плавниками.

— Неужели ты сердишься? Неужели обиделась, что я покидаю Морской дворец, а тебе еще приходится мне в этом помогать?

Как же вы все-таки мнительны! За эту мнительность я и не люблю людей. Хочешь уходить — уходи. Разве вы забыли, что можете делать все, что вашей душе угодно?

Извини, мне просто показалось, что ты немного не в духе.

— Вовсе нет, скорее, это вы удручены чем-то. А я просто не люблю провожать, прощаться… Встречать всегда приятно, а вот провожать тяжело.

— Словом, «уйти непросто…»

— Вы еще шутите? Вряд ли вы найдете человека, который любил бы провожать. Тягостные вздохи, слезы, неизбежность скорой разлуки…

— Значит, и тебе грустно расставаться? растрогался Урасима. Я очень благодарен за все, что ты для меня сделала.