Под звуки флейт многочисленных шпильманов и фокусников нарядно одетые люди танцевали на улицах и площадях. Городские советники и купцы угощали простой люд вином, а в центре рыночной площади жарились на вертелах сочные поросята и гуси. Все были в великолепном настроении.

Само венчание удивительной четы провел городской священник Бугенхаген; по старинному обычаю оно состоялось почти в сумерки на ступенях церкви Святой Марии. Там, при свете сотен мерцающих свечей и светильников, Мартин и Катарина дали друг другу вечный обет супружеской верности. Лицо Катарины, которая была в платье из кремовой тафты и в белой шелковой фате, сияло счастьем.

Оба, и Мартин, и Катарина, долго обдумывали этот шаг. Они хорошо понимали, что их свадьба будет не только радостью для друзей, но и подольет воды на мельницу их врагов. Но в конце концов для Катарины это было не так уж важно, а Мартин чувствовал, что пришло время на собственном примере доказать справедливость своих размышлений о вредности целибата и о значимости жизни в супружестве.

Наутро после венчания длинная праздничная процессия под звон колоколов сопровождала молодоженов от церкви Святой Марии к монастырю августинцев. Там должен был состояться свадебный пир.

Мартин был так взволнован, что почти не отведал тех роскошных блюд, которые на серебряной посуде подавали слуги и служанки Кранаха. Дивный аромат жареной форели, угрей в пряном соусе, цыплят с имбирем и корицей, пирогов с кабаньим мясом и зеленым луком разносился по всей трапезной. Мартин то и дело украдкой поглядывал на свою жену, которая, высоко подняв голову, сидела во главе стола, принимая поздравления и слушая заздравные речи. Катарина провела в монастыре гораздо больше времени, чем он. Все свое детство она жила под строгим надзором монахинь и тем не менее держалась столь уверенно, словно всю жизнь только и занималась тем, что устраивала приемы да погоняла служанок.

«Как я рад, что она согласилась выйти за меня», — подумал счастливый Мартин, сделав большой глоток из своего бокала. Потом он попросил какого-то молодого парня дать ему лютню. Поначалу пальцы слушались не очень хорошо, но вскоре они ловко забегали по струнам. Шпильман, сидевший рядом с ним, начал отбивать такт на тамбурине. Мартин почувствовал, что его скованность понемногу уступает место беззаботному веселью. После всех прожитых лет музыка, как и прежде, оставалась для него тайным эликсиром жизни. Краем глаза он видел, что Катарина поднялась со своего места и встала рядом с ним. Она несколько мгновений прислушивалась, а потом звонким, нежным голоском запела. И тут же к ним потянулись и встали вокруг Кранах со своей женой, Меланхтон под ручку с младшей дочерью бургомистра, студенты, молодежь Виттенберга. Единственным человеком, который не двинулся с места, был Ульрих. Бывший брат Мартина по ордену тоже покинул монастырь. На нем был красный камзол, длинный плащ с пряжкой и сапоги. На плече висела плотно набитая кожаная сума.

Мартин перестал играть, когда увидел, что его друг потихоньку пробирается к двери. Ульрих уже несколько недель подряд говорил о том, что покинет Виттенберг, чтобы отправиться к себе на родину проповедовать Священное Писание, но до сих пор Мартину удавалось его от этого отговорить. Охваченный внезапной тревогой, Мартин опустил лютню, прошептал Катарине на ухо слова извинения и вышел вслед за Ульрихом в коридор.

— Ты не можешь так поступить со мной, — произнес он наигранно шутливым тоном, когда они вместе с Ульрихом остановились на ступенях перед входом в трапезную. — Оставайся с нами. Женись на одной из этих юных красавиц. Я из надежных источников знаю, что по крайней мере одна из бывших монахинь еще не занята. А как Катарина-то обрадуется, если ей удастся организовать еще один брак!

Ульрих рассмеялся.

— Я дорожу вашей дружбой. Но вы ведь нашли путь, чтобы служить Господу в Виттенберге. Катарина фон Бора — как осмотрительная хозяйка, ты — своими сочинениями и проповедями.

— Но…

— Мне нужно идти своим путем, и это путь ведет меня в Нидерланды. Я хочу, чтобы там люди тоже пришли к тому, к чему пришел я, когда впервые понял, что Иисус не судия карающий, но милосердный спаситель.

Мартин молчал. Ульрих выбрал не самый удачный момент, чтобы покинуть надежные стены Виттенберга. Император Карл и испанцы, оккупировавшие Фландрию как часть наследных земель Габсбургов, недвусмысленно давали ему понять, как они относятся к его усилиям осуществить реформу Церкви. Их приспешники и шпионы беспощадно преследовали всякого, у кого обнаруживали хотя бы клочок какого-нибудь сочинения Лютера. И как только Ульрих покинет Саксонию, ни один князь не сможет его защитить.

— Храни тебя Бог, Ульрих! — Мартин крепко обнял своего старого друга.

Со смущенной улыбкой Ульрих высвободился из его объятий, повесил суму на плечо и быстрым шагом поспешил по дороге, которая вела к воротам Эльбтор.

Обернувшись, Мартин неожиданно обнаружил у себя за спиной Катарину с серебряным кубком в руках. Она подкралась бесшумно как кошка. «Да, и к этому мне придется привыкать», — подумал он со смесью радости и досады.

— Ты так быстро исчез, супруг мой, — сказала Катарина. — Я уже стала бояться, что мне сегодня не потанцевать.

— Как решено, так тому и быть! — Мартин смотрел на дорогу, по которой ушел его друг. — Ульрих покидает город. Он торопится навстречу своей судьбе, словно нетерпеливый жених.

— Не всякий жених так проворен.

— Я бы не сказал, что женихи Виттенберга так уж медлительны. — Мартин поправил упрямую прядку, выбившуюся у Катарины из-под фаты. — Они быстро смекнули, что ты собой представляешь.

— Это верно, — ответила она, кокетливо поведя глазами. — Все остальные монахини уже обручены. Но довольно долго казалось, что я одна останусь в девушках, не так ли?

Мартин пожал плечами. Жесткий черный сюртук жал под мышками, непривычный ремень на поясе давил и мешал дышать. Все-таки было много проще, когда он носил рясу августинца. Но эти времена безвозвратно прошли.

— Ах, Катарина!.. — с грустью произнес он. — Император объявил меня вне закона, за мою голову назначена награда. В любую минуту любой может убить меня. Я до сих пор не до конца убежден в том, имею ли я право обрекать свою жену на жизнь в постоянном страхе.

— Мартин, пожалуйста, не терзай себя понапрасну, — умоляющим тоном сказала Катарина.

— Но мои руки в крови. Из-за меня начался раздор в умах. Тысячи людей погибли из-за меня… Почти каждое утро я просыпаюсь, не ощущая в себе мужества жить дальше. Я блуждающая планета. И лучше никому ко мне не приближаться.

Катарина посмотрела на супруга пронизывающим взглядом и убежденно произнесла:

— Две вещи я могу тебе обещать, любимый: во-первых, начиная с сегодняшнего дня мы будем вместе музицировать. И второе: чтобы добраться до тебя, твоим врагам придется переступить через мой труп!

— Ты странная женщина, Катарина Лютер, — с мягкой усмешкой сказал Мартин, но лицо его было серьезным, ибо он верил каждому ее слову.

— Взамен я требую только одного: чтобы даже воспоминания о них не было в нашей супружеской постели! Ничего не хочу слышать ни о крестьянах, ни о князьях, ни о папах! Даже самого Господа упоминать не будем. Несмотря на то, что Бог есть любовь.

Через несколько дней Мартину приснился странный сон. Он в одеянии августинца стоит у подножия Священной лестницы в Риме и смотрит на свою жену, которая легко одолевает ступеньку за ступенькой. С замиранием сердца он хочет позвать ее назад, но она почему-то не слышит его. И вдруг между ним и ею встает густая пелена тумана. Лестница потонула в нем, как в молоке, и Мартин очень скоро перестал понимать, где он находится. Вслепую пытался он продвигаться сквозь белую мглу, пока не оказался на большой прямоугольной площади. То была рыночная площадь. А когда туман наконец рассеялся, оказалось, что Катарина бесследно исчезла. Зато он заметил, что все торговцы продают со своих лотков только гравюры с его, Лютера, изображением. Вот у лотка стоит его престарелый отец с портретом в руках. Он дает торговцу несколько монет, но, прежде чем Мартин успевает вмешаться, достает из кармана ножницы и режет портрет на мелкие кусочки, которые тут же уносит ветер.