Папа снова сосредоточился на своих кабанах. С громким криком он пришпорил жеребца и погнал его через поваленные деревья, бурные ручьи и колючий кустарник.

И вдруг он услышал звук охотничьего рожка. Он протрубил трижды и смолк Папа удивленно нахмурился. Он направил своего жеребца в сторону дороги и натянул поводья. Что могло случиться там, у загонщиков, и как они осмелились мешать ему? Он не приказывал давать сигнал к окончанию охоты, напротив — велел продолжать охоту до темноты. Двое всадников из папской свиты с озадаченными лицами выскочили из кустов. Один из них указал на приближавшуюся к ним на лошадях небольшую группу людей, которые, насколько можно было судить на таком расстоянии, были не в охотничьих костюмах, а в мундирах с кожаными воротниками, в руках они держали развевающиеся флажки. Папа прищурился, силясь разглядеть приближавшихся всадников, но тут из чащи появилась стройная фигура принца Дориа, отпрыска одного из самых древних и самых знатных родов Генуи, который уже в течение нескольких дней вместе со своей свитой вкушал прелести папского гостеприимства.

— Что случилось, Ваше Святейшество? — крикнул рослый принц, заметив, что папская свита сгрудилась вокруг своего господина, угрожающе вздымая вверх копья. Голос принца звучал отрывисто, дорогой камзол из зеленой, расшитой серебром парчи был разорван на плече. Ни его загонщиков, ни своры нигде не было видно. Вероятно, они до сих пор мчались по следам оленя.

Папа ответил не сразу. В последнее время он стал очень недоверчив и подозрителен. Даже к собственным покоям он уже давно не приближался без сопровождения личной охраны. Разумеется, она была с ним и сейчас, в лесу. Число патрициев, недовольных тем, что он в борьбе за императорский трон принял сторону молодого короля Франции, за последние месяцы существенно выросло. Папа в беспокойстве прищурился. Но тут он узнал предводителя группы всадников и сразу же успокоился.

— Это Джироламо Алеандр, — сообщил он принцу Дориа, возле которого тем временем уже кружила его свора. — Понятия не имею, что ему здесь надо. Обычно в эту пору он сдувает пыль с книг в папской библиотеке!

Кое-кто из охотников засмеялся. Пока Папа с нетерпением поджидал на полянке Алеандра, все, оживившись, начали тихонько переговариваться, передавая по кругу бурдюки и рога с вином.

На поляну въехал Алеандр. Вопреки своей привычке показываться на людях исключительно в долгополом одеянии, сейчас он был одет в легкую накидку из отбеленной овечьей шерсти, а на ногах у него были высокие грубые сапоги, очевидно позаимствованные у кого-то из слуг.

— И какое же важное дело побудило вас, Алеандр, помешать нашей охотничьей компании? — с недовольством обратился Папа к всаднику, который явно был в состоянии полного изнеможения. В чаще вдруг раздался какой-то шорох. Кабан? С каким упоением вонзил бы сейчас Папа свое копье туда, прямо в заросли, но пыхтение и стоны Алеандра способны были согнать всех птиц с их гнезд, не то что кабана спугнуть. «Этот человек отравляет нам всю радость охоты, — подумал Лев, глядя на запыленные сапоги Алеандра. — Придет время, и я зашлю его куда-нибудь».

— Ну, говорите же! — теперь уже и принц Дориа не выдержал, хотя его все это совершенно не касалось. При других обстоятельствах Папа обязательно дал бы ему понять, что он сует нос куда не надо, но сейчас он, казалось, был даже благодарен принцу за его любопытство и невольную поддержку.

— Я хотел, чтобы вы узнали об этом еще до возвращения во дворец, — сказал Алеандр, не обращая никакого внимания на недовольство Папы и его спутников. — Король Испании Карл избран во Франкфурте императором!

Воцарилось подавленное молчание. Лев побелел как полотно и в ужасе посмотрел в лицо Алеандра. Еще чуть-чуть — и копье бы выскользнуло из его разом ослабевших рук.

— Кто за кого голосовал? — спросил он со зловещей хрипотцой в голосе. Было видно, что он кипит от ярости и с трудом сдерживает себя, чтобы не взорваться.

Алеандра гневное лицо Папы из равновесия не вывело. Он понимал, что на этот раз вмешательство Папы может обернуться против него самого. Он невозмутимо сообщил, что проголосовали единогласно. Не только епископы Майнцский, Трирский и Кёльнский, но и курфюрсты Бранденбургский, Богемский и Саксонский, а также пфальцграф Рейнский высказались за внука покойного императора Максимилиана.

— А что же курфюрст Фридрих? Вы хотите сказать, что он тоже голосовал за Карла?

Алеандр утвердительно кивнул. Когда он вновь поднял глаза на Папу, кровь прихлынула к его посеревшему, запыленному лицу.

— Фуггеры на стороне императора Карла, — произнес он, и в голосе его звучали торжествующие нотки. — Дело в том, что эти швабские богатеи ссудили его заранее деньгами, и сумма составляет более чем пятьсот сорок три тысячи рейнских золотых гульденов. А еще постарались Вельзеры и три семьи итальянских купцов, они тоже кое-что добавили. Эти итальянцы все сделают ради того, чтобы унизить род Медичи! Так что ваш маленький подарок, отправленный этому саксонцу, был совершенно напрасен!

Алеандр видел, что Папа на своем жеребце приблизился к нему, но не почувствовал опасности, которая ему угрожала.

— Курфюрст Фридрих никогда и не был на вашей стороне! — добавил он.

— Я восхищаюсь тем, как хорошо вы запоминаете цифры! — вскричал Папа и, подняв копье, ткнул его острием прямо в грудь Алеандру. Одним движением он сорвал с его плаща бронзовую пряжку. Казалось, он вот-вот проткнет насквозь несчастного вестника. Алеандр в ужасе затаил дыхание. Окаменев от страха, чувствуя на себе презрительные взгляды и ловя колкие замечания папских приспешников, он замер, сидя на своем коне. Казалось, прошла целая вечность. Наконец Лев убрал копье и отъехал в сторону.

— Уверяю вас, кое-кто из рода Медичи тоже пока еще не разучился считать, Алеандр! — крикнул он ему через плечо. — И я знаю, как сводить счеты с моими врагами, запомните это!

Под негромкий гомон у себя за спиной Папа направил жеребца через небольшую рощу, к юго-востоку от которой начинался крутой, поросший лесом склон, спускавшийся в долину реки. Принц Дориа и остальные господа с удивлением смотрели ему вслед, а потом, подозвав своих собак, помчались за святейшим всадником.

Алеандр пошевельнулся в седле. Пережитый страх сковал все его тело, и он упрекал себя теперь, что не удержался оттого, чтобы поддразнить Папу Он знал, что гнев Папы почти всегда проходит столь же быстро, как и возгорается, но твердо решил в ближайшие дни и даже месяцы быть осторожнее и не спорить с ним. И если он еще не впал окончательно в немилость, ему не оставалось ничего другого, как только попытаться быстро и решительно восстановить свое пошатнувшееся влияние на Папу.

Нужно убрать с дороги Лютера, подумал Алеандр, в то время как его господин по ту сторону холма гнал перед собой кабана. Азартные крики, пронзительные звуки охотничьих рогов и собачий лай раздавались уже где-то очень далеко, но эти далекие звуки и ветер, колышущий верхушки высоких деревьев, привели Алеандра в состояние какого-то опьянения. Он неверной рукой дернул поводья, направляя своего вороного по узкой тропе, серпантином спускавшейся к берегу Тибра.

Все эти безмозглые кутилы и бездельники виноваты в том, что Церковь и империя сейчас в таком плачевном состоянии, размышлял он. Они не способны быть для людей истинными пастырями, иначе этому дерзкому монаху из Виттенберга никогда бы не пришла в голову мысль восстать против Рима. А ведь когда-то Лютер сам совершил паломничество в Рим.

Алеандр остановился на перекрестке двух дорог. Он в задумчивости смотрел вниз, в долину. Если ему все-таки удастся заставить этого монаха отречься, Папа, конечно, не станет больше сопротивляться и примет его предложения относительно реформы Церкви. Он должен попытаться ее провести. Прежде всего он попросит Льва осудить все книги и послания Лютера и подвергнуть их сожжению на костре. Если повезет, то впоследствии он уговорит Папу подписать буллу, согласно которой этот еретик будет отлучен от Церкви.