– Я просто пытаюсь почувствовать атмосферу, в которой трудилась Глория Риштон. Она имела какое-то отношение к этому? – я показал на рождественские гирлянды, украшающие стены и потолок.

– Интересно, как вы угадали, – ответил Эшби. – Это была именно ее идея – скинуться на эту мишуру. Руководство банка ничего подобного не предусматривает.

Мы наконец дошли до святилища Эшби. Высота огораживающей его стенки была, очевидно, выбрана так, чтобы он мог незаметно наблюдать поверх нее за сотрудниками.

– У вас очень академичная атмосфера, – заметил я. – Как же ее выносила такая кокетка, как миссис Риштон?

Его ноздри расширились.

– Миссис Риштон всегда держала себя совершенно безупречно!

– Ах, перестаньте! Она была четвертой миссис Риштон, сместившей его третью жену и любовницу, Кэт Хэдлам, – она не могла не выставлять время от времени бедро или не приоткрывать свой бюст.

– Как вы смеете так о ней говорить? Глория была образцом корректности… – От возмущения он даже встал со стула. – Следователь не спрашивал у меня ничего подобного! Кто вам позволил…

– Это сущие пустяки по сравнению с тем, с чем вам придется столкнуться на свидетельской скамье, – сказал я.

Он сел с озадаченным видом. Я прекрасно видел, что лучший способ опустить его с неба на землю – это сообщить ему о необходимости публично отстаивать свое мнение. Стены его башни из слоновой кости заколебались.

– Чем еще я могу быть вам полезен, мистер Кьюнан? – Ему не терпелось закончить наш разговор, но я никуда не торопился.

– Я хотел бы осмотреть ее рабочее место, ее личный шкафчик и, главное, журнал регистрации приходов и уходов. И еще хотел бы поговорить с кем-нибудь из ее коллег.

– Я не уверен, что могу позволить вам это, – жестко ответил он.

– Позвоните вашему управляющему директору, – с готовностью предложил я. – Он даст разрешение. – Я блефовал. Эшби имел полное право мне отказать, но я видел, что передо мной человек робкий.

– Ну, хорошо, – сдался он. – Начнем с ее секции.

Он подвел меня к одному из немногих пустовавших столов. Сотрудники делали вид, что заняты своим делом, но мы говорили в полный голос, и все, конечно, внимательно слушали. Этому приему я научился, когда занимался расследованием краж в супермаркетах. Если вы достаточно громко выскажете свое обвинение в адрес одного из работников, то почти все остальные в страхе замкнутся, но кто-нибудь непременно подойдет и шепнет на ухо всю правду-истину.

Рабочее место Глории ничем не отличалось от остальных. На мониторе пестрело несколько наклеек с экологическими призывами в стиле Молли Делани, в ящиках было пусто. Я сел на ее стул. Сиденье было укреплено довольно низко – в самом деле, росту она – как и Риштон – была небольшого.

– Над чем работала миссис Риштон перед своей внезапной кончиной? – спросил я прямо.

– Это совершенно конфиденциальная информация. Конфиденциальность клиента нарушается только по решению суда, – отрезал Эшби.

– Придется мне его получить, – спокойно произнес я. – А теперь покажите мне, пожалуйста, ее шкаф.

Эшби уже клокотал, но подвел меня к ряду дверец вдоль дальней стены.

– Копайтесь сколько вашей душе угодно. – Он протянул мне ключ. – Чеширская полиция уже осматривала его. А я схожу за книгой регистрации.

На внутренней стороне дверцы висел еще один плакат «Гринписа». Вероятно, Глория очень любила окружающую среду. Шкаф был забит разными справочниками.

– О, это давно должны были убрать, – недовольно пробормотал Эшби. – Книги надо вернуть в библиотеку. – И он удалился к себе за загородку.

Я присел и начал читать названия на корешках. Первый – «Объединенные Арабские Эмираты. Торговля, 1991–1992». Я открыл книгу. Она состояла из статистических таблиц по торговле Эмиратов в Персидском заливе. Дальше шли такие же издания, с 1980 по 1992 год, по Саудовской Аравии и Кувейту. Толстый том «Хранение и транспортировка нефти» описывал промышленные методы обращения с черным золотом. Страницы, посвященные Ирландскому морю, были отмечены в изданиях: «Нефтехранилища Ливерпульского порта»; «Роттердамский нефтяной рынок. Цены. 1974–1990»; «Вторичный рынок нефти»; «Меры по предупреждению разлития нефти»; «Морской регистр Ллойда. 1990–1991»; «Статистика торговли Соединенного Королевства. 1985–1990»; «Морские торговые пути мира». Среди этих толстых томов выделялась яркая тонкая брошюрка. Я вытащил ее и прочел: «Беспорядки в Ранкорне устранены. Один человек против толпы. Джейк Гордон и поражение профсоюза автоводителей». Это была рекламная брошюра, посвященная Гордону, радетелю за общественное благо. На всех книгах имелась наклейка коммерческой библиотеки в Харрогейте. Я списал ее название и адрес.

Заметив краем глаза, что ко мне с выражением отвращения на лице снова приближается Эшби, я закрыл шкафчик. Он протянул мне журнал регистрации приходов и уходов: старомодный гроссбух, по странице на каждый день. Кажется, в «Нортерн Пайонирс Банк» любили старину, новые веяния их не коснулись. Приходя и уходя, служащие расписывались, а ровно в девять часов и в половину шестого Эшби проводил красную линию. Миссис Риштон часто расписывалась одной из первых утром и уходила последней вечером, являя собой образец добросовестности. В день своей гибели она была двенадцатым человеком, расписавшимся после 5.30, то есть никуда не спешила.

– Вы удовлетворены? – спросил Эшби.

– Нет. Я хотел бы поговорить без свидетелей с двумя сотрудниками – с самым молодым и самым старшим в вашем отделе. – «Должен же я как-то их выбрать», – добавил я про себя.

Эшби озадаченно посмотрел на меня, отвел в свою клетушку и пригнал самую молодую особу: худощавую очкастую женщину лет тридцати, похожую на мышку. Присаживаясь, она нервно прикрыла рот рукой, а потом представилась как миссис Ренфру. Согласно словам миссис Ренфру, миссис Риштон была ходячий эталон – всегда была очень вежлива, очень спокойна, никогда не флиртовала с коллегами-мужчинами. Я поблагодарил ее. Когда передо мной села вторая дама – плотная особа лет сорока пяти с полным круглым лицом и пронзительными глазами, я сразу почувствовал, что имею дело с совершенно другим человеком.

Она облизала губы и сразу заговорила о деле, без всяких наводящих вопросов:

– Я не могла не слышать, что говорил вам мистер Эшби и миссис Ренфру, – спокойно начала она, складывая руки под угрожающего размера бюстом и поудобнее усаживаясь на стуле. – Меня зовут миссис Дэвидсон, Кэролайн Дэвидсон, и я боюсь, что перед вами нарисовали совершенно неверную картину. Мэгги Ренфру, конечно, была приятельницей Глории, но Эшби знает гораздо больше. Он всегда вертелся вокруг стола Глории и любил наклоняться над ней. Она никогда не застегивала верхнюю пуговицу на блузке. – Я не мог не отметить, что блузка самой миссис Дэвидсон застегнута наглухо, подвергаясь серьезному испытанию на прочность.

– Глория ведь любила мужчин, правда?

– Если можно немного посплетничать, я бы сказала, что да, – произнесла миссис Дэвидсон с видом человека, выполняющего свой гражданский долг. – Она скрывала и свой возраст, и многие другие вещи. Конечно, она только дразнила Эшби, чтобы не терять навыка. Для меня это было очевидно. Здешние мужчины с их жалованьем ее не интересуют.

Я подбадривающе улыбнулся, и она продолжила. Она была явно разочарована, что я не записываю ее слова, но очень торопилась поведать свою историю.

– В начале сентября Глория легла на операцию, сказав нам, что ложится в офтальмологическое отделение «Ройал Дженнер» – знаете, есть такая частная клиника в Лондоне. Когда она вернулась через две недели, у нее были синяки под глазами – с обеих сторон, но сильнее справа. Никаких других следов не осталось. Ей как будто было больно говорить, хотя тут разговоры и не поощряются. Она почти не могла шевелить губами.

– Одну минуточку, – прервал ее я. – Разве вам не разрешается разговаривать друг с другом? Мне казалось, в исследовательской работе необходимо совещаться.