Пока, переговариваясь так или погрузившись в задумчивость, мы продвигались вперед, внезапно подул ветер, и, сколько ни старались гребцы, корабль все отступал, отступал назад и едва не затонул.
— Эти пресветлые боги из Сумиеси, — промолвил кормчий, — известны, наверное, вам. Чего-то, видимо, им захотелось. Какие-то они новомодные. Вот кормчий говорит: — Извольте поднести нуса.
Как он и сказал, подносят нуса. И хотя исполнили все это, ветер ничуть не перестал. Все больше дует ветер, все больше встают волны, ветер и волны становятся опасными, и тогда кормчий опять говорит:
— Ваш корабль не двигается потому, что нуса не удовлетворяют богов. Теперь поднесите им такого, что должно их обрадовать!
Опять сделали, как он сказал.
— Как нам поступить! — говорили мы. — Даже глаза у человека два, а зеркало у нас одно-единственное. Но поднесем и его! — И когда с этими словами бросили его в море, стало жаль. Но как только это сделали, море стало гладким, как зеркало
В течение последних четырех веков зеркала все больше приближались к современному виду. Их простую круглую поверхность полагалось украшать. Действительно, с конца XVII столетия появились зеркала с ручкой (экагами), в композиции декора на них больше не играет роли бутон, изображаемый в центре. Композиция декора зеркал теперь напоминает роспись фарфоровых тарелок или круглых лаковых крышек. Здесь, как в других случаях, техническая виртуозность и утрата специфического для каждого из этих направлений декора стали причиной смешения жанров. Отсутствие духовных движущих сил не способствовало возникновению новых художественных идей. Самураи сумели придать новый буддийский импульс искусству XIII века, и китайские образцы стали использоваться с большей выдумкой. Японские зеркала покорились богатству цветочного и животного мотивов эпохи Сонг. Их отделка стала более оригинальной, чем обрамление, которое носило отпечаток архаизма, а именно декор с использованием зубчиков, который китайцы воссоздавали в это время, опираясь на образцы эпохи Хань, существовавшей на рубеже двух эр. Слияние старинного китайского стиля и классического японского стиля не помешало в эту эпоху украсить зеркала маленькими раскрашенными пространствами, картинками со стихотворениями, которые особенно ценились образованными людьми. Зеркала с декором в виде росписей и каллиграфических надписей (э-ута) — последние высококачественные произведения, которые заслуживают упоминания. Поскольку, как и в случае с храмовыми украшениями, нужно было бы обратиться к VIII–IX векам, чтобы обнаружить несколько шедевров: зеркала с тонкой чеканкой — изящные журавли, изображенные в полете посреди растущих хризантем, которые окружены тонкими завитками облаков; зеркала в китайском стиле, украшенные фольгой из золота и серебра, утопленной в прозрачном лаке (хидмон), или зеркала, покрытые лаком, декор которых дополнен пластинками перламутра, включенными в прорези внутри лака (раден); тяжелые зеркала большого диаметра, декор которых был выполнен из желтой и темно-зеленой эмали и в VIII веке открывает технику перегородчатой эмали (руридэн). Многие из китайских образцов этой эпохи утрачены, и теперь трудно отличать произведения, которые были привезены из Китая, от тех, что уже могли изготовить местные ремесленники. Каким бы ни был талант этих последних, надо все же помнить, что именно китайские зеркала (подлинные или же копии) являются тем предметом, который наиболее часто встречается в могилах, относящихся к периоду зарождения исторических времен с III по VI век.
Хотя впоследствии с появлением в XIX столетии европейских зеркал старинное зеркало, некогда использовавшееся для того, чтобы защищать покойника в его путешествии в загробный мир, и теряет свое традиционное утилитарное назначение, оно, конечно, окончательно не утратило своего колдовства. Оно непременный атрибут синтоистских святилищ как напоминание о зеркале о восьми лепестках (ята-нокагами), с помощью которого удалось выманить Аматэрасу из пещеры, где она укрылась, рассердившись на грубость и буйство своего неисправимого брата Сусаноо.
Тогда император отправил еще Ямато Такэру, сказав ему: «Ступай умиротворять жестоких ками и бунтовщиков двенадцати восточных провинций…» И он дал ему длинную деревянную алебарду, сделанную из падуба. Тот тогда отправился согласно приказанию и прибыл помолиться в большое святилище Исэ и поклонился там обители ками (Аматэрасу). Затем он сказал своей тетке, высочайшей принцессе Ямато (Ямато-химэ): «Не желает ли император того, чтобы я погиб? Почему он меня посылает еще и теперь, чтобы успокаивать мятежников двенадцати восточных провинций, не предоставив мне людей, причем безотлагательно, как только я возвратился в столицу, после того как был направлен для того, чтобы подавить мятежников на Западе? Когда я об этом думаю, то мне кажется, что он желает моей смерти». И он заплакал от печали. Тогда Ямато-химэ ему предложила меч, косящий траву (кусанаги-но-цуруги)… Когда он прибыл в провинцию Сагами, то губернатор этой провинции его обманул, сказав ему: «Существует большое болото в этом поле. Ками, который живет в этом болоте, является злобным и диким». Тогда он отправился в поле для того, чтобы увидать этого ками. Тогда «губернатор» провинции поджег поле. Понимая, что его перехитрили, он косил травы вокруг себя собственным мечом… Таким образом он сумел выйти из поля…
Этот меч, косящий траву, когда-то, согласно легенде, был добыт Сусаноо из хвоста дракона о восьми головах, обитавшего в области Идзумо. Первоначально меч именовался «мечом из облаков, скопившихся на небе» (Ама-но-муракумо-но цуруги). После того как его использовал Ямато Такэру, меч, согласно легенде, был помещен в храм Ацута в Овари. Рассказывают еще, что император-ребенок Антоку сжимал его в своих руках, когда его бабушка бросилась вместе с ним в бурные воды Японского моря в конце сражения при Дан-но-уре (1185), которое ознаменовало гибель рода Тайра. Этот меч являлся одним из трех сокровищ императорской короны. Сохранился ли он в действительности? Теперь это имеет мало значения. Существование его представляется маловероятным. Единственное, что важно, — его значение как символа. Точную форму этого меча трудно определить. Подобно тому как это было на Западе, в древние времена легко смешивали сабли и мечи, кривые или прямые лезвия, оружие с одним лезвием или обоюдоострое. Но обычай понемногу определил понятие цуруги для обозначения меча из мифологических повествований и понятие катана, используемое в наши дни для обозначения сабли исторической эпохи.
Сабля, основное оружие, ничего не утратила от своего средневекового величия. Рыцарский дух, который на протяжении столь продолжительного времени служил общественной морали на радость и на горе, сохранил частицу своего сентиментального могущества, последнего убежища, последнего утешения всех тех, кто потерял в годы последней войны дорогого человека. Сабля офицера, погибшего на поле брани, является драгоценной реликвией и остается символом добровольной или вынужденной жертвы.
Действительно, ношение сабель в мирное время было запрещено императорским эдиктом 1877 года, и все эти пламенные чувства, которые ощущаются еще и сегодня благодаря энтузиазму и количеству коллекционеров холодного оружия или декорированных гард, восходят к эпохе Эдо. В те мирные времена, когда мечи должны были в обязательном порядке оставаться в ножнах, благородные воины, единственные, кому разрешалось их носить, имели достаточно свободного времени, чтобы в своей жизни следовать ритуалам. Их воинственный пыл, который хотели обуздать строгим законом, находил выход в спортивных упражнениях, в боевых искусствах, в основе которых лежало владение холодным оружием. Оружие в ту эпоху, когда первыми философами и историками национальной культуры в особенности превозносились «три императорских сокровища», превратилось в парадный предмет, в драгоценность. Меч, который спасал жизнь и посылал смерть, наделялся сверхъестественными свойствами.