С одной стороны, все было не так уж плохо: Дине изменили меру пресечения, и она, по идее, должна быть уже дома. Но с другой…

По «некоторым данным» у Челышова на момент смерти должно было иметься не меньше двадцати пяти тысяч долларов. А возможно, что более тридцати. Где теперь эти деньги — непонятно. Это раз.

В день, когда погиб Гордеев, Вадика в городе не было — это два. То есть совсем не было. Кто-то там пригласил его отметить чей-то там день рождения — на лоно природы. На этом самом лоне, которое, к слову сказать, находилось в двух часах езды от города, милый мальчик и провел двое суток. Безвылазно. На глазах у дюжины человек. Причем смерть Гордеева пришлась на день первый этого празднества, на самое его начало, когда народ еще не успел достичь не только нирваны, но даже того состояния, в котором за приятеля принимают ближайший столб, особенно если он, столб, лежит. И наоборот.

Вадик — экземплярчик, конечно, тот еще: возлюбленная в камере, а он на природе веселится. Вероятно, для снятия общего стресса. Но моральные качества — вещь эфемерная, а вот алиби вышло железобетонное. Бронированное. Непробиваемое, как сейф Английского Национального Банка.

Но я личность патологически упрямая, чувство противоречия во мне преобладает даже над здравым смыслом. И любая бесспорность для него — как тапки для малолетнего щенка, надо обязательно изгрызть. Я тут же начала сочинять, как можно втихую сбежать с празднества — ну, например, прогуляться до кустиков, а тем временем смотаться в Город и вернуться — и сколько на это может понадобиться времени. Алиби, подтвержденное дюжиной человек, всегда казалось мне куда более уязвимым, чем то, что подтверждают, например, двое. Когда народу много, вспомнить, кого ты, собственно, в какое время видел, кого нет — задача не из простых. Тем более, когда картинка впоследствии щедро смазана алкоголем…

Я совсем было уже разработала нужную схему, но тут Ильин угробил на корню все мои домыслы. Вадикова «пятерка» Гордеева не сбивала. Следов на машине нужных нету. С днем, когда погиб Челышов, такой ясности нет, но ведь очевидно же, что вторая смерть — явное следствие первой.

Никуда не денешься, все нужно начинать сначала. Остаток разговора я провела примерно так же, как бегает по двору обезглавленная курица, — автоматически. Рефлексы — удивительная вещь.

— Никитушка, солнце мое, а как же ты ухитрился осмотр деминской машинки провернуть? Не по официальным ведь каналам?

— Нет, конечно. А тебе что за разница? Хорошие отношения с людьми имеют обыкновение приносить очень ценные плоды.

— Тоже мне, Карнеги Мценского уезда. Используешь личное обаяние…

— …в общественно-полезных целях, моя дорогая. Исключительно ради торжества справедливости.

— Ладно, Робин Гуд, ты сам эту машину видел?

— Видел, конечно. Стоит кисонька в гаражике, так что посмотреть можно было без свидетелей.

— У него на ветровом стекле ничего не висит?

— У него не только обезьянки на ветровом, но и клякса на правом крыле. Ну и что? Я же тебе русским языком сказал: эта машина Гордеева не сбивала. Против мнения экспертов не попрешь. Кстати, если тебе от этого станет легче, сообщаю заодно и приватное мнение упомянутого эксперта. Следы на одежде и теле Гордеева не совсем типичные. То есть, одним лишь столкновением с машиной дело, вероятно, не обошлось. Но толку от этого немного. Даже если после наезда его добили вручную, первый контакт — и, кстати, следы на дороге тоже — все равно предполагает наличие автомашины. Не той, что принадлежит господину Демину. Еще что-то непонятно?

— Все мне понятно. То есть в том, что касается мнения экспертов. Но это ведь не значит, что деминская «пятерка» не стояла у челышовского дома в момент убийства?

— Не значит. Но даже если и так — непонятно, какую ты собираешься варить кашу из факта этого стояния — кстати, недоказанного. Предложишь мне теперь проверять все белые «пятерки», принадлежащие знакомым Вадика Демина? Или угоны?

— Ну, Ильин… — заканючила я. — Сам меня втравил, и сам в сторону, да? Я тебе два трупа раскопала, а ты…

Что-то я сама на себя не похожа. Погода, что ли, меняется?

28. Л. и О. Люмьер. Тени в раю.

Трубка еще не успела остыть от бурных переговоров с любимым представителем правоохранительных органов, как а я начала разыскивать Вячеслава Платоновича — если Дина уже дома, не грех бы с ней встретиться. Хотя вообще-то, если она молчала, даже сидя в КПЗ, сомнительно, чтобы удалось ее разговорить сейчас. Но, как заявлял один забавный довлатовский персонаж — «попробовать-то можно!» Правда, заявлял он это по поводу печатания фотографий на обычном картоне — мол, фотобумага слишком дорого обходится…

Вячеслава Платоновича не было нигде. Ни дома, ни в конторе — даже сотовый был отключен. Что за притча! Неужели и его тоже…

Отчаявшись, я набрала номер Вишневских. Ну хоть кто-то же должен быть живой?

«Кто-то» живой был, хотя и весьма неожиданный. Театр абсурда продолжался. Голос, ответивший мне, явно принадлежал господину адвокату — если только он не одолжил его кому-то.

Ан нет, не одолжил — обладатель голоса узнал меня, едва я успела поздороваться.

— Рита?

Получив подтверждение своей проницательности, Вячеслав Платонович, однако, не обрадовался:

— Рита, вы извините, но у меня сейчас совсем нет времени…

Голос звучал холодно и незнакомо. Странно. Вроде бы мы так мило с ним общались, и с тех пор я не успела — кажется! — ни взорвать какой-нибудь памятник архитектуры, ни примкнуть к каким-нибудь экстремистским группировкам… С чего бы начинать плохо ко мне относиться? Похоже, случилось нечто неординарное и совсем неожиданное. Знать бы еще — что.

— Вячеслав Платонович! — взмолилась я.

— Ну хорошо, хорошо, возможно, это и к лучшему, — сжалился мой собеседник. Слава Богу, ничего похожего на неприязнь в его голосе уже не прослушивалось. Впрочем, и особой приязнью тоже не пахло. — Давайте сделаем так. Я примерно помню, где вы живете… — он на несколько секунд замолк, что-то подсчитывая. — Так. Через какое время вы можете быть у ипподрома?

Вот те на!

— Если повезет, минут через двадцать, а так через полчаса.

— Хорошо. Через полчаса мы вас подберем на той стороне кольца, что от центра, договорились? — и, не дослушав моего «о кей», отключился.

Вот так, между прочим, и возникают сердечно-сосудистые заболевания. И не зря в современном мире — как бы там ни пугали онкологией — они держат первое место по количеству смертей. Тревога, гнев, растерянность — все эти прелестные состояния объединяет одно — выброс адреналина. Спору нет, биологически оно очень даже оправданно. Адреналин, как известно, из самой забитой мышки может сделать свирепого ягуара. Это называется: жить захочешь — соберешься. Идет себе, понимаешь, древняя обезьяна, из которой труд еще не успел сделать совсем человека, идет это «оно» по своим родимым джунглям, и вдруг нежный зефир доносит до грубых неандертальских ноздрей тонизирующий аромат, например, саблезубого тигра. А то и сам прапрадед Шер-Хана на тропинке появляется. А тропинка-то узенькая… А древний человечек сильно поменьше тигра будет. И тут в крови появляется друг-адреналинчик. Допинг. Дальше — кому что нравится. Хочешь — дерись, хочешь — беги (а это уже ближе к реальности), хочешь — на ближайшее дерево взбирайся. Но хоть так, хоть эдак, адреналин израсходовался. Свойство у него такое — сгорать от физической нагрузки. И, увы, ни от чего больше.

А что прикажете делать жителю современных каменных джунглей, где саблезубые не водятся, а стрессов, тем не менее, не убавилось. Начальник косо посмотрел — надпочечники послушно адреналин в кровь выбросили, шальной водитель тормознул в миллиметре от раритетной люстры, о которой вы мечтали последние пять лет и наконец смогли приобрести, — опять опять он, родимый. Физиология, однако, против нее не попрешь. А чуть дальше — продавцы с пробелами воспитания и гаишники, которых вообще по отдельному заказу делают. А дома — родные и близкие. У жены третий день задержка, а сынуля директору школы скорпиона подбросил, стоит теперь с невинным видом, агнец божий… И в голосе вашем начинает позвякивать металл, и все скандал быстрее и быстрее набирает обороты, жена кричит «Не смей травмировать ребенка», теща высказывает свое мнение, в корне отличное от вашего…