-- Угу...

       Меня хватило только на этот оторопелый возглас. Полюбовавшись контрастной парочкой, на первой космической скорости покидающей пляж, я снова всмотрелась в Клюевых.

       Они не подходили ближе к возбуждённым их присутствием девушкам, хотя глаза Светы, Оли, Веры и Кати уже приняли форму пульсирующих сердечек.

       А мои -- нет!

       Я лениво потянулась, и тоненькие цепочки заскользили по груди... ну, по верхней части купальника, но она же где? На груди! А моё левое бедро сейчас выглядело куда интереснее правого, потому что по нему тоже вились золотистые цепочки. Именно левое несколько раз ненавязчиво вильнуло, пока я потягивалась.

       Ага! Есть.

       Семь пар глаз буквально впились в меня, и в душе поднялось ликование. Ура-ура! И во Фролищах мне есть с кем пофлиртовать!

       Пока я раздумывала, переворачиваться ли на живот и каким образом это делать или откинуться на спину, забросив руки за голову и как именно согнуть при этом ноги, мой нос уловил очень странный, ранее ни разу не попадавшийся запах.

       Так пахнет в жару ванильное мороженое.

       Так пахнет восхитительно мягкое мясо под сложным соусом, которое готовит моя мама...

       Так пахнет вода для умирающего от жажды...

       Жажда! Она накатила так внезапно, что даже свело живот.

       Я замерла, принюхиваясь, стараясь понять, откуда идёт этот умопомрачительный аромат, от которого мне так хочется крови.

       От крови он и идёт... вопрос только -- от чьей?

       Так. Как говаривал Шерлок Холмс, всё элементарно, Ватсон. От девчонок так пахнуть не может, потому что их я уже нанюхалась вдоволь. Значит, от семерых богатырей.

       Спрашивается, о каком флирте может идти речь, если я буду расценивать их, как еду?!

       Я скользила взглядом по лицам и фигурам, и буквально видела кровь, которой пропитаны эти тела. Облизывалась. Сдерживалась, чтобы не наброситься на них, на всех семерых разом.

       Юноша, который вышел на берег последним, ничем особенным не выделялся на фоне своих шестерых братьев. Такой же загорелый, подтянутый, в таких же белых плавках, может, только стрижка, когда подсохнет, будет менее аккуратной.

       Но мы встретились взглядами, он улыбнулся... и я пропала. Более прекрасной улыбки не видела никогда на свете! И даже не могла улыбнуться в ответ: мои клыки выдвинулись так, что их сложно было прятать под сомкнутыми губами.

       Я отвернулась.

       Вот теперь точно -- позорное бегство.

       Что будут думать обо мне эти чарующе прекрасные богатыри, этот юноша с божественной улыбкой, озаряющей всё его лицо чистым светом, с ясными глазами цвета чёрного опала...

       Пока ещё могла управлять собой, пока ещё мои движения оставались грациозными, может быть, чуть нервными, пока можно было не бежать бегом прочь с пляжа, я встала, подобрала парео, пляжную сумку, и ушла. Может, чуть быстрее, чем хотелось бы.

       Чем дальше отходила от пляжа, тем слабее становился пьянящий аромат крови Клюевых.

       За вечер я выпила целый пакетик крови. Мне всюду мерещился запах, настигший у Великого Луха, а перед глазами стояла улыбка. Улыбка Клюева. Умопомрачительная. Манящая. Мне казалось, что я поглаживаю обложку закрытой книги в предвкушении захватывающих приключений, таящихся внутри неё.

       Запретной книги.

       Ведь не дают же маленьким детям читать "1001 ночь" в полном варианте!

       Но я не маленькая. Мне можно. Я открою. Хоть ненадолго. На пару строчек. Только самое интересное. И всё, и закрою, и отложу на дальнюю полку, и не притронусь больше...

       Это была пытка. Я знала, что не позволю себе прикоснуться к этой книге. Потому что это не книга! Человека нельзя открыть -- надкусить -- полистать -- попить -- и закрыть -- заклеить ранку пластырем.

       Тем более, человека, у которого кровь так пахнет.

       Попробую -- ведь досуха выпью, не остановлюсь.

Глава третья. Банальность.

       Наверное, что-то похожее ощущают люди с похмелья: голова чугунная, в глазах песок, а что было -- расскажут очевидцы, и останется только краснеть, слушая "всю правду о себе".

       Чётко я помнила только то, что вчера днём у Луха встретила свою воплощённую мечту.

       Свою любовь.

       Свою погибель.

       И была вынуждена сбежать, чтобы моя любовь осталась в живых.

       Застонав, оторвала голову от подушки... нет, это не подушка, это скрученные в рулон полотенца, а где же подушка?

       Сдунув с носа перо, я вспомнила, где, и снова щёки и уши налились жаром.

       Шторы с вечера, конечно, никто не задёргивал. Солнце хозяйничало, как у себя дома.

       По комнате ровным слоем были размазаны перемешанные купальники, перья из подушки, босоножки, полоски наперника, парео, заколки, прочая одежда и косметика...

       ...и пустые пакеты из-под донорской крови. Четыре штуки.

       Я зарычала.

       Я заказывала кровь в аптеке всегда порциями по двести пятьдесят граммов. Именно такого объёма мне хватало, чтобы безбедно прожить целый месяц! И вчера умудрилась выхлюпать литр... Этого должно было хватить на всё лето и ещё остаться, но меня мучил такой дикий голод, что я не могла удержаться, пила и не напивалась.

       Дичаю.

       Надо было вставать и приниматься за уборку.

       Обувь я складывала без разбора в одну кучку, парео и купальники в другую, а юбки, брюки, блузки, майки разбирала по видам и сортам...

       События вечера прорисовывались немного отчётливее по мере того, как в комнате проявлялось некое подобие порядка. Удалось вспомнить, что мне "звякала" Вера, что я отказалась от ночного похода к руинам какого-то "элпэка", даже накричала на Захарченко, обвинив её в том, что она бросила меня на произвол судьбы. Этой истерики нервы собеседницы не вынесли, и мы рассорились.

       Как-то слишком уж насыщенно шла жизнь во Фролищах. За один день успело случиться столько, сколько обычно случалось за год. А то и за два.

       Внезапно словно обожгло: слишком уж тихо в доме!

       Я слетела вниз и со вздохом облегчения обнаружила записку, прижатую магнитом к холодильнику. Всё, теперь с чистой совестью можно выбросить из головы мысли о том, что вчера папа погиб смертью храбрых, сражаясь со взбесившейся мною.

       Магнит был красивый, яркая бабочка с крылышками на пружинках. Тронула пальчиком -- затрепетали. В записке содержалась подробная инструкция по разогреву вчерашнего плова и завариванию чая. Почерк, определённо, принадлежал тёте Вале, но доступность объяснений происходила явно от папы.

       По поводу чая они перестраховались. Уж что-что, а напитки мне всегда удавались.

       Есть не хотелось совершенно. Ещё бы, после литра крови -- да я теперь неделю буду только воду пить!

       В больших количествах.

       Мама рассказывала, что раньше вампиры были дикими, нецивилизованными. Не понимали, что жажда бывает разной, считали, что её можно утолять только кровью, раз уж они -- вампиры! Они ни в чём не знали меры, и, чем больше крови пили, тем больше её хотели. Я же вот буду водой отпаиваться, молоком и чаем. А дикие вампиры изматывали себя днём, пытаясь спать, в надежде, что жажда утихнет как-то так, сама, без воды или другой жидкости, а по ночам, ради скрытности, нападали на людей, убивали их.

       И в то же время часть диких вампиров обладала грандиозной силой воли.

       Им удавалось сдерживать себя, не пить кровь неделями и даже месяцами, и через некоторое время начинали проступать негативные последствия: боли во всём теле, прогрессирующее развитие грибка на коже и зуд от него, аллергии, бессонница и тому подобное. Следом развивались и психические расстройства, стократно возрастала агрессивность, и в какой-то момент это всё заканчивалось срывом. Дикий вампир начинал убивать людей ради крови, люди устраивали на него облаву, вытаскивали на свет из гнезда -- а грибок при свете солнца распылял споры, тут же находился десяток очевидцев, уверявших, что душегубец сгорел на солнце, токмо дым и пошёл... Легенды множились и разрастались.