Изменить стиль страницы

— Что за мир! — вздохнул Эрик. — Сводит с ума даже машины!

И вернулся к хлебу с сыром.

VII

Корабль так долго не подавал признаков жизни, что на него уже перестали обращать внимание. Поэтому все были поражены, когда без какого-либо вступления раздался многократно усиленный, но приятно звучащий голос:

Приветствую вас! Я Грегори Чарт. Извините, что заставил так долго ждать подтверждения того, что вы, несомненно, уже предполагали. Но после длительного межзвездного путешествия необходимо было произвести надлежащие послепосадочные операции.

К этому времени над горизонтом поднялось солнце, окруженное разноцветным гало. Удивительно, но оказалось, что и люди, и ианцы не подходят близко к кораблю, остаются за пределами его расплывчатой тени. Корабль не окружили — все скопились на стороне, ближней к Преллу, образовав неправильный полукруг вроде подковы. И все как один повернули головы к источнику звука.

Я полагаю, что… да, он здесь! Среди вас находится знакомый моего друга и, как я понял, видный член вашего сообщества. Поскольку мы, к сожалению, еще не готовы встретиться с вами всеми, то были бы рады для начала пригласить его подняться на корабль. Немедля. Как только доктор Игаль Лем закончит беседу, которой он сейчас занят.

Секция корабельного корпуса скользнула внутрь или просто исчезла — так быстро, что невооруженный глаз этого просто не улавливал. Высунулся бледно-серый пандус, похожий на язык чабби, опустился на неровную скалистую почву. По пандусу мгновенно рассыпались розы — сотни, тысячи роз, а из проема в корпусе понеслись звуки фанфар. Ианские «обезьянки» весело захлопали в ладоши — еще одна привычка, которую они переняли у землян.

Затем, беззаботно шагая прямо по цветам, появился почетный караул — двухметрового роста гвардейцы в черной облегающей униформе, сапогах и высоких красных киверах. Они встали по пять человек с каждой стороны трапа и, повинуясь лающим словам команды, отсалютовали оружием. Громко забили барабаны, предваряя появление большой группы музыкантов в леопардовых шкурах. Они грянули простую маршевую мелодию с грубым, необузданным ритмом, обошли по земле вокруг пандуса, разбились на две группы и повернулись лицом друг к другу, продолжая играть.

— Ну кто бы мог подумать? — удивлялся Джузеппе Дуччи. Рассказ матери о представлении Чарта на Илиуме некогда произвел на него большое впечатление. — Старый доктор Лем знает таких знаменитых людей!

— Он знает только того, с кем встречался раньше, — рассеянно поправил отец, продолжая смотреть в бинокс и не замечая сердитого взгляда, которым наградил его сын.

Чевски пришлось потратить целую вечность на то, чтобы привести себя в приличный вид: принять душ, подобающим образом одеться, приколоть знаки отличия, побороть похмелье, совладать с депилятором, который все норовил пройтись по коже черепа и оставить глубокие кривые борозды в волосах, вместо того чтобы ограничиться щеками и подбородком. К концу всех этих сложных процедур Чевски был таким же потным и злобным, как и вначале.

Спотыкаясь на неровной дороге, ведущей к месту приземления корабля, он слушал звук фанфар и мысленно посылал жену в самый отдаленный ад самой дальней из известных ему планет.

— Мы бы не хотели, чтобы из-за нас вы откладывали встречу с другом, — сказал Старейшина Кейдад. Такая фраза, по ианским понятиям, была неформальным предложением действовать.

Доктор Лем попытался улыбнуться. Улыбаться было трудно. Он чувствовал, что все взгляды устремлены на него — такого количества собравшихся, наверное, не видывали на Иане с момента прибытия первого земного космического корабля, если тогда была толпа… Он очень не любил быть… как это раньше говорилось?.. ах, да: «в центре внимания».

Но выбора не оставалось. Доктор покорно направился к корабельному пандусу — как всегда, в сопровождении Помпи. Оказавшись у закругленного корпуса корабля, внезапно ощутил нелепый страх: вдруг эта махина опрокинется и раздавит его в лепешку. Поднял глаза к верхнему краю корабля и заметил необыкновенно яркую — даже при солнечном свете — вспышку метеорита, падавшего с Кольца на Кралгак. Уж лучше бы такого не видеть. Вспышка была слишком похожа на дурной знак. Этот громадный корабль тоже упал с небес.

Когда он оказался метрах в двадцати от почетного караула, гвардейцы и музыканты повернулись к нему, салютуя во второй раз. А что если Чарт избрал такой способ появления потому, что считает Иан отсталой планетой? — подумал доктор. Надежда слабая. Но сейчас слабая надежда все же лучше, чем безнадежность.

Едва доктор Лем ступил на пандус, как тот плавно понес его вместе с Помпи вверх. Чабби удивленно присела, всеми когтями вцепилась в то, что должно было быть — но не было — твердой почвой, и издала испуганный вопль. Нагнувшись, чтобы утешить Помпи, доктор рассеянно поднял одну из бесчисленных роз и рассмотрел ее со знанием дела. Забавно. Сорт «Мир» все еще выращивают, уже столько столетий! Помпи лизнула цветок, решила, что он ей не нравится, и для храбрости покрепче прижалась к ноге хозяина.

Так, вдвоем, они вошли внутрь корабля, но оказались не в шлюзе и даже не в коридоре, а в некоем подобии грота. Сверху нависали складчатые сталактиты, напомнившие Лему занавеси, повисшие прошлым вечером в ночном небе. Сталактиты были искусно и причудливо освещены. Откуда-то доносилось журчание воды, пахло лимоном.

Из-за каменных колонн выплыли грациозные красавицы в тончайших одеждах, обступили доктора и шепотом приветствовали его — на сотню разных голосов. Одна из них, в бледно-голубом одеянии, ласково попросила гостя пройти дальше. Следуя за ней, он оглянулся через плечо и увидел, что вход в корабль закрылся, исчез, словно его никогда не было. Лем снова взглянул на девушку в голубом, собираясь задать какой-то вопрос, и от изумления не смог сказать ни слова. Он увидел не белокурую красавицу в голубой прозрачной одежде, а гнусную тварь с зелеными клыками и глазами цвета гнилого мяса. В ноздри ударил запах серы, разъедавший горло и легкие; раздался резкий звук, словно вопил взбесившийся осел, а твердый пол под ногами превратился в хлюпающую тошнотворную грязь. Затем пала тьма.

Но, как ни странно, Помпи продолжала семенить рядом, слегка прижимаясь к его ноге. Ну и фокусы!

Некоторое время Лем молчал, потом все-таки заговорил:

— Не стоит пытаться произвести на меня впечатление. И уж точно вам не удастся озадачить мою чабби.

— В самом деле? — неизвестно откуда ответил мягкий голос, в котором слышались и веселье, и сарказм. — Ну что же, пожалуй, я перестану. Хотя немногие могут похвалиться тем, что видели зрелище, устроенное в их честь самим Грегори Чартом. Могу поручиться, что другой такой возможности вам не представится.

Загорелся свет, и уже не было ни девушек, ни грота. Лем оказался внутри огромного пустого пространства, огражденного внутренними фермами корабля, а перед ним помещалось нечто вроде прозрачного светящегося шара. На поверхности шара было колоссально увеличенное и искаженное изображение человеческого лица — с длинным носом, глубоко посаженными глазами, тонкими, поблескивающими губами и маслянистой, как старый пергамент, кожей.

Помпи такое зрелище тоже не понравилось, и она тихонько оповестила об этом и хозяина, и огромную физиономию.

— Так значит вы Игаль Лем, — произнесло десятиметровое лицо.

— Глава колонии землян, как мне сообщили. Воспользуйтесь, пожалуйста, подъемником. Он справа от вас.

Лицо стало удаляться, сжимаясь и уменьшаясь. У головы появились плечи, затем грудь и руки, затем все тело, которое продолжало уменьшаться. Внутри светящегося шара эта фигурка на какую-то секунду показалась доктору Лему ужасным гротескным эмбрионом, плавающим в светящейся амниотической жидкости.

Помпи наотрез отказалась ступить на подъемник, и пришлось взять ее на руки. По счастью, чабби, несмотря на свою толщину, весят немного. Устраивая Помпи на левой руке, Лем рассмотрел шар, в котором появлялся Чарт, и понял, что это «глаз» на передней стороне корабельного мозга, нечто вроде шишки, торчащей из черепа, словно из скорлупы. Его неровная прозрачная поверхность была составлена из чешуи видеоэкранов; доктор автоматически сосчитал — сорок на три-дать, — тысяча двести точек были установлены перед Чартом, создавая мозаичную, как у насекомых, картину мира.