Важно представить себе окружение, в котором учил Иисус. Евангелия упоминают разные ситуации: он учил на собрании в синагогах, за трапезой, под открытым небом в сельской местности и на берегу Галилейского моря, на площадях селений и в внутренних двориках домов, а на последней неделе в Иерусалиме — на открытом дворе Храма. За исключением собрания синагоги, все эти встречи не носили официального характера, да и обстановка в сельских синагогах не отличалась формальностью. Тут люди общались друг с другом и разговаривали.

Иисус учил особым образом. Он рассказывал истории (притчи) и приводил краткие запоминающиеся высказывания (его знаменитые речения). Последние специалисты часто называют афоризмами. Такая форма учения Иисуса не была уникальной. Но это его важная отличительная черта, которая проливает свет на него самого и на его учение.

Интересно сравнить такую форму учения с другими формами, которые использовали учителя того времени. Часто они говорили о «законах» и «правилах», обычно основанных на толковании Торы, используя формы: «ты должен» или «ты не должен». У Иисуса крайне мало подобных выражений. Кроме того, хотя он иногда и ссылается на Библию, он не занимается развернутым толкованием Писания. Он также не пользуется обычными вводными словами пророков: «Так говорит Господь» или «Слушайте слово Господне». Он не произносит длинных речей на отвлеченные темы (исключение составляет Евангелие от Иоанна, которое, по мнению большинства исследователей, не передает подлинных слов Иисуса). И когда мы встречаем у синоптиков пространные тексты с поучениями, такие как Нагорная проповедь, мы видим, что они состоят из запоминающихся кратких речений, которые евангелист собрал вместе.

Таким образом, Иисус намеренно использовал притчи и афоризмы, и это каким-то образом его характеризует. И теперь мы рассмотрим вопрос, как такая форма воздействует на слушателя и что она говорит о стиле Иисуса как учителя.

Притчи

Притчи — это придуманные истории, смысл которых не зависит от достоверности фактов, о которых в них говорится. Трудно подсчитать, сколько притчей содержится в евангелиях, потому что исследователи часто спорят о том, представляет ли собой конкретное высказывание притчу или относится к другим жанрам. Однако большинство ученых утверждают, что в евангелиях от тридцати до сорока притчей.[96]

Иногда евангельская притча — это развернутая история с несколькими героями, а иногда очень непродолжительная. Самые короткие укладываются в одно предложение, в одну строку:

Подобно Царство Небесное закваске, которую взяла женщина и положила в три меры муки, доколе не вскисло все (Мф 13:33; Лк 13:20–21).

Подобно Царство Небесное зарытому в поле сокровищу, которое человек, найдя, скрыл, и от радости идет и продает всё, что имеет, и покупает поле то (Мф 13:44).

Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин. Найдя одну многоценную жемчужину, он пошел и продал всё, что имел, и купил ее (Мф 13:45–46).

Но даже столь краткие истории представляют собой повествования, где что-то происходит.

Есть более развернутые истории, к которым относятся многие известные притчи Иисуса: о блудном сыне, добром самарянине, работниках в винограднике, немилосердном слуге, талантах, злых виноградарях.[97]

Притчи — занимательные истории. Слушатели следят за развитием событий. Они должны вызывать интерес не только для того, чтобы не дать слушателю заскучать, но и потому, что неправдоподобные и фантастические детали лишь помешают аудитории следить за ходом событий. Герои притчей могут иногда вести себя странно — часто именно это и происходит, — но их поведение не выходит за рамки правдоподобного.

Притча приглашает слушателя вынести суждение. Косвенно за началом и окончанием любой притчи стоит вопрос: «Что вы думаете?» В начале одной из притчей у Матфея (21:28) Иисус задает этот вопрос прямо.[98] Это относится и к самым кратким притчам: каким образом царство Божье подобно женщине, кладущей закваску в муку, как оно похоже на купца, ищущего жемчужины, чем оно подобно человеку, нашедшему сокровище в поле?

Греческий корень слова «притча» помогает нам лучше понять этот жанр: буквальный перевод — «положить рядом». Притча — это история, которую «располагают» рядом с жизнью для того, чтобы как-то изменить восприятие слушателя. Она требует от слушателя участия, а потому по самой своей природе диалогична. Как говорил Чарлз Додд, известнейший английский специалист XX века по Новому Завету, притча оставляет «ум в состоянии сомнения относительно ее точного смысла, и это понуждает слушателя думать самостоятельно».[99]

Важно понять, что Иисус рассказывал ту или иную притчу не раз. Невозможно себе представить, что странствующий учитель может воспользоваться такими прекрасными историями, как притча о блудном сыне или добром самарянине, только однажды. А отсюда можно сделать два вывода. Во-первых, евангелия приводят нам «краткий пересказ сюжета» историй, которые рассказывались много раз то кратко, то развернуто, в зависимости от обстоятельств. Самая длинная из них — притча о блудном сыне: ее английский перевод содержит около пятисот слов и ее чтение вслух займет четыре минуты. Но можно представить себе, как этот рассказ можно расширить, например, описав жизнь блудного сына в изгнании, его возвращение домой, и то, как он обрадовал отца и огорчил старшего брата. Это касается и других притчей. Сюжет даже самых кратких из них можно развивать, хотя, вероятно, некоторые из них оставались такими, потому что благодаря краткости подчеркивался их радикальный вызов. Во-вторых, авторы евангелий помещают притчу в конкретный контекст. Нам следует представить, как та же притча прозвучит в иных контекстах, и не сводить весь ее смысл к тому, какой она имеет в одном контексте, куда ее поместили евангелисты.

Притча предполагает взаимодействие между учителем и учениками. Как уже говорилось, она понуждает слушателя мыслить и искать ответ на вопрос «Что вы думаете?» Но вполне вероятно, что слушатель не делал это самостоятельно, а начинал обсуждать с другими слушателями или с Иисусом. Допустим, они услышали притчу о работниках в винограднике и задумались: что можно сказать о хозяине, который заплатил всем поровну, независимо от того, кто сколько проработал? Хорошо он это сделал или плохо? Это щедрость — или несправедливость? Легко представить себе, что могла завязаться оживленная дискуссия.

Или притча о добром самарянине: что вы думаете о священнике и левите, прошедших мимо избитого до полусмерти человека по дороге из Иерусалима в Иерихон? Следует ли ожидать этого от священника и левита, если официальные религиозные функционеры не отличаются добротой? Или же вы понимаете, что они стояли перед дилеммой? Они должны были оказать помощь, но одновременно — избежать контакта с трупом (о человеке намеренно говорится, что его «оставили полумертвым»). Значит здесь дело не в бессердечии, а они просто выполнили свой долг? И что вы думаете о таком долге, который мешает человеку проявлять сострадание?

Или притча о блудном сыне: что вы думаете о сыне, который просит свою долю наследства, пока отец еще жив, а затем уходит в дальнюю страну? Что вы думаете об отце, который со столь безмерной радостью принимает такого сына назад? И что вы думаете о старшем брате, который возмущен происходящим? О чем вообще эта история?

Не следует думать, что слушатели Иисуса сидели в благоговейном молчании после того, как он закончил притчу (если они не прерывали его по ходу рассказа). Я не хочу сказать, что они невоспитанные буяны или спорщики. Просто в неформальной обстановке — за едой, на сельской площади, на открытом дворе, на берегу озера — наверняка должны были возникать разговоры, тем более что манера беседы учителя располагала к взаимодействию и диалогу. Разумеется, не стоит думать, что Иисус рассказывал притчу, а затем говорил: «А теперь на десять минут разделитесь на малые группы и рассядьтесь, а затем мы соберемся и вместе обсудим те мнения, к которым вы пришли». Но можно полагать, что люди обсуждали его вопрос: «Что вы думаете?»