Горас Грили, розовощекий, похожий на добродушного фермера, редактор «Нью-Йорк трибюн», имел 5 тысяч подписчиков в Иллинойсе. Он требовал, чтобы республиканцы Иллинойса не выставляли кого-либо против Дугласа, баллотировавшегося в сенаторы на предстоящих выборах. Линкольну не понравилось то, что республиканская газета систематически восхваляет Дугласа за его разрыв с президентом Бьюкененом и за его энергичную инициативу в расколе демократической партии. Кое-кто из республиканцев подозревал, что Грили готов поддержать кандидатуру Дугласа в президенты на выборах в I860 году. Герндон предупреждал восточные штаты: «Дуглас сегодня республиканец потому, что он видит сильные позиции этой партии на севере, а где сила, там и политические ястребы».

В письме к сенатору Трамбулу Линкольн энергично протестовал против деятельности Грили, стремившегося поставить Дугласа во главе республиканской партии штата Иллинойс.

Герндон отправился в Вашингтон, чтобы поговорить с Дугласом с глазу на глаз и узнать его истинные намерения. Не раз до этого Герндон и Дуглас вместе пьянствовали и вместе опохмелялись. При встрече Герндон потребовал прямого ответа. Покуривая сигару, Дуглас сказал, что не собирается становиться на пути у Линкольна.

— Передайте мистеру Линкольну мой привет и скажите ему, что я переправился через реку и сжег свою лодку.

Герндон поехал и к Грили в Нью-Йорк и услышал его мнение, что уровень республиканской партии стал очень высок и поэтому он за Дугласа. Дуглас — смелый человек. Пора начать что-то делать.

Из Бостона Герндон привез Линкольну книгу Хинтона Хелпера под названием: «Угроза кризиса на юге». Автор посвятил ее белым южанам, не имеющим рабов. Он выставил в качестве свидетелей против рабства англичан Мэнсфилда, Локка, Питта, Шекспира, Каупера, Мильтона, французов Ла Файета, Монтескье, короля Луи X, Руссо, голландца Гроциуса, немцев Гёте и Лютера, римлянина Цицерона, греков Сократа, Платона и Аристотеля. Он вызвал тени прошлого: южан — Вашингтона, Джефферсона, Мэдисона, Монро, Клэя и северян — Франклина, Гамильтона, Адамса и Вебстера. Он доказывал, что библия — книга против рабства.

Он приводил статистику, доказывавшую, что сельское хозяйство, основанное на рабском труде, приносит значительно меньше дохода и продукции, чем сельское хозяйство северян, основанное на свободном труде. Он перечислил десятки предметов широкого потребления: метелки, ведра, книги, мебель, посуда, игрушки, пианино, ботинки, шляпы, носовые платки и т. п., которые южане за отсутствием своей промышленности вынуждены закупать на севере.

В рабовладельческих штатах в 1850 году из 6 184 477 человек только у 347 525 были рабы. «Как правило, к белым беднякам относятся с меньшим уважением и вниманием, чем к неграм, и хотя положение последних настолько ужасно, что не поддается описанию, положение подавляющего большинства первых неизмеримо хуже». Юг был возмущен и потрясен книгой, ее продажу запретили; южане в конгрессе нападали на всех, кто читал книгу или цитировал ее.

Книга Хелпера оказалась слишком радикальной, слишком революционной, и никто не осмеливался перепечатать ее или продавать на юге, ибо существовал закон, согласно которому написание или выпуск памфлета, газеты, листовки или любого другого печатного издания возбуждающего характера или имеющего тенденцию к возбуждению недовольства или поднятию бунта цветного населения есть уголовное преступление, караемое каторжной тюрьмой от 2 до 20 лет. «Юг не может иметь своей литературы до тех пор, пока существует рабство. Рабовладельцы слишком ленивы и невежественны, чтобы писать, а не имеющим рабов — тем немногим, кто хоть сколько-нибудь культурен, — не разрешают сделать такую попытку. Господа с бичами в руках не только ничем не ограниченные хозяева черных… они также и судьи и господа всех белых, не имеющих невольников. Свобода этих белых чисто номинальна. Подавляющее большинство бедной белой швали знает только то, что их высокомерные хозяева находят нужным им сообщить. Заносчивые кавалеры «Ордена кандалов и наручников» не унижают себя настолько, чтобы по-дружески поговорить с теми, у кого нет ни денег, ни наследственного имущества в виде человеческого скота».

С большим волнением читал Линкольн весной 1858 года эту печальную, неистовую книгу. Большая часть ее положений вызывала у него одобрение, но были и места, специально подчеркнутые им, с которыми он не мог согласиться: «За наш счет вы уже давно вернули себе стоимость ваших рабов. И теперь, господа, вы обязаны освободить их, или мы сами их освободим». И еще один абзац он счел слишком крайним: «И в самом деле, всех рабовладельцев — сторонников рабства… следует немедленно низвести до положения подлых преступников, закованных и брошенных в камеры государственных тюрем».

Эдвин А. Полард из Виргинии в своей книге «Черные бриллианты» призывал к узаконению торговли рабами — тогда можно, будет вновь ввозить свежий товар из джунглей в южные порты и продавать там негров по 100–150 долларов за штуку, «тогда и бедняк может надеяться стать владельцем негра». Сенатор Джеймс X. Хамонд, сын янки из Коннектикута, переехавшего в Южную Каролину, сказал северянам: «Наши рабы наняты на всю их жизнь и хорошо вознаграждаются. Ваши нанимаются поденно, о них не заботятся, и труд их плохо оплачивается. Ведь в одном Нью-Йорке увидишь за день больше попрошаек, чем на всем юге за сто лет».

Шагая по улицам Спрингфилда, разъезжая с выездными судами, останавливаясь в отелях и судебных учреждениях, Линкольн часто встречал людей, потрясенных и взволнованных существованием рабства. Они прочитали книгу, которая воспламенила их сердца ненавистью. Люди возненавидели юг и народ юга. Ненависть эта коснулась и собственной страны, ее законов, ее флага. Они были убеждены, что их родина повинна в преступлении более ужасном, чем преступления любой другой страны, любой другой эпохи.

В 1849 году недалеко от Цинциннати, в поселке Уолнат Хиллс, жила 38-летняя женщина, мать шестерых детей. Последние тринадцать лет своей жизни она шила и стирала на всю свою семью. Она сама полировала мебель, набивала подушки, шила постельное белье и одеяла, собственные платья, костюмы для мужа и обувь со шнуровкой на заднике.

Муж ее был профессором в теологической семинарии. В 30-летнем возрасте она переводила Овидия, а в следующем году преподавала латынь в Хартфордской женской семинарии. Одновременно она изучала французский и итальянский языки, рисование и живопись.

Уже будучи замужем и обслуживая всю семью, она находила время для написания статей, которые печатались и оплачивались журналами. Был издан альбом с ее рисунками.

Однажды она заболела и после полугодичного лечения из-за боли в глазах вынуждена была жить в затемненных комнатах. В 1849 году во время холерной эпидемии она потеряла ребенка.

Ее жизнь проходила на границе с рабовладельческим штатом, и часто, стоя на пороге своего дома, она видела огни пожарищ, озарявших небо над горизонтом. Она неоднократно была свидетелем того, как гнев и ненависть людей искали выхода в поджогах и погромах.

В самом Цинциннати некто Джеймс Бирни, освободивший всех своих рабов на плантации в Алабаме, издавал еженедельный журнал «Филантроп». Редакция помещалась в огнеупорном здании. Редактор, брат описываемой нами женщины, не расставался с заряженными револьверами.

Женщина слышала рассказы о жизни негров в Новом Орлеане, о том, как мать, у которой хотели отнять и продать дочь, бросилась вместе с ней с парохода и ушла от погони.

Тем временем в Вашингтоне был принят закон, обязывавший северян помогать южанам в розыске и поимке беглого живого имущества. Огонь, тлевший в сердце матери семейства, вспыхнул и обратился в стремление к жертвенности, даже к мученичеству.

— Я должна об этом написать… и напишу, если только я буду жить.

Однажды в церкви, пока священник читал свою проповедь, она начала писать первую главу своей книги. Используя свободное от семейных забот время, она писала главу за главой и тут же отсылала их в журнал «Нэшнл эра», где произведение печаталось под названием «Хижина дяди Тома».