— Ему двадцать, ну, почти двадцать один год.

— Почти двадцать один! Даже архангела Гавриила я не назначил бы казначеем, если бы ему не было еще полных двадцати одного года! — сказал Линкольн.

Четырнадцатилетний мальчик убежал из дому и вступил в армию. Его препроводили к Линкольну, который попросил его отнести записку Стентону. Мальчик предполагал, что его обязательно расстреляют на рассвете. Но он расплакался, когда прочел: «Есть смысл отшлепать этого барабанщика и отправить его домой». Линкольн устроил мальчика в гостинице и обеспечил его проездными документами.

В полночь конгрессмен Келог получил отказ Стентона приостановить расстрел на рассвете провинившегося солдата. Келог побежал в Белый дом, преодолел сопротивление охраны, добежал до спальни президента и взмолился:

— Этого человека нельзя расстрелять. Мне безразлично, что он сделал. Ведь он давний мой сосед! Я не могу допустить, чтобы его расстреляли!

Линкольн лежал в постели и спокойно выслушивал мольбу человека, которого он знал много лет; затем не спеша сказал:

— Да, думаю, что расстрел ничего хорошего ему не даст. Дайте-ка мне перо.

К Линкольну и фронтовым генералам приходили просьбы о помиловании храбрых бойцов, провинившихся в пьянстве, грабеже, в самовольной отлучке, в неповиновении, в оскорблении командиров. Мнение Линкольна совпадало с мнением Шермана, высказанным им в отношении правонарушителей из 8-го Миссурийского полка: «Их храбрость в боях, которую я лично наблюдал, такова, что я бы им простил все, кроме прямой измены».

Пресса сообщила об армейском хирурге, осужденном военным трибуналом. Его защитник представил все документы Линкольну, который, прочтя: «пьянство», сказал:

— Нехорошо, очень нехорошо.

Несколько ниже было отмечено: «оскорбление дамы».

— Это тоже нехорошо. Офицер при любых обстоятельствах не должен оскорблять даму.

Дальше излагались подробности попытки хирурга поцеловать даму. Линкольн почесал голову и взглянул на защитника:

— Право, тут я не в курсе. Конечно, нет правила без исключения, но обычно очень трудно оскорбить даму поцелуем. Из документов явствует, что доктор лишь пытался ее поцеловать… может быть, оскорбительно именно то, что он так-таки и не поцеловал ее? Я не уверен, что должен выступить в защиту человека, попытавшегося поцеловать даму и не сделавшего этого.

Адвокат доказывал, что жалобу написал посторонний человек, что не было доказательств негодования самой дамы.

— Это верно, — сказал президент. — Мы легко можем разделаться с поцелуйной частью обвинения. Но я должен разобраться в вопросе пьянства. Мне нужны будут точные доказательства, что нарушение сделано под Новый год и что пьянство не является обычной практикой хирурга.

Он оставил дело у себя для доследования.

Дэвид Лок просил помиловать одного дезертира. Он вступил в армию, на прощание поцеловал девушку, с которой был обручен; она обещала быть верной и дожидаться возвращения героя с войны. Он этому поверил. Вдруг до него дошли слухи, что она завела дружбу с его соперником, которого она раньше отвергла и которого он ненавидел. Она была прелестна и не выносила одиночества. Что же произошло? Пока он сражался на фронте, ненавистный соперник отбивал девушку! Солдат просил дать ему отпуск. Ему отказали. Почти сходя с ума от отчаяния, он пренебрег военным уставом, дезертировал, поехал домой, увидел, что слухи частично верны, но что приехал он как раз вовремя. Он женился. Затем его арестовали, судили и приговорили к расстрелу. «Я не только изложил обстоятельства, но и дал парню хорошую характеристику, — рассказывал потом В. Нэсби, изобретатель керосина, — и президент тут же подписал помилование. При этом Линкольн сказал:

— Я этим наказываю молодца — не пройдет и года, как он, вероятно, пожалеет, что я не подписал смертный приговор. Трудно что-нибудь сказать. Полагаю, что в свои молодые годы я сотворил бы такую же глупость».

В летописях о спасенных Линкольном шпионах конфедератов числится 24-летний лейтенант Сэмюэл Дэвис из Делавэра. Это был высокий, красивый, бесстрашный молодой человек, дальний родственник Джефферсона Дэвиса, который послал его с секретной миссией в Огайо. Сэмюэл перекрасил волосы и запасся британским паспортом с вымышленной фамилией. В Нью-Арке, Огайо, в поезд сели два солдата федеральной армии, которые опознали в нем дежурного офицера в лагере, где они когда-то находились в качестве военнопленных. В общей камере нью-аркской тюрьмы молодой Дэвис снял пиджак, отпорол подкладку, вынул донесения, рисунки, сделанные карандашом на белом шелке, и сжег все это в печке, вокруг которой сгрудились арестованные.

На суде Дэвис отрицал шпионаж, но признавал себя «виновным в транспортировке донесений». Он произнес речь. Перед ним сидели присяжные, некоторые из них изможденные и потрепанные войной ветераны. Кое у кого из них висели пустые рукава. Когда Дэвис начал свою речь, присяжные были холодны как лед. Когда он окончил свою короткую речь, они были не так уж холодны.

Назначили день для повешения Дэвиса на острове Джонсона, недалеко от города Сандаски, Огайо. Среди тех, кто просил Линкольна приостановить действие приговора, были В. Мак-Клинтик, президент железнодорожной компании Цинциннати и Мариэта, а также сенатор Солсбери из Делавэра, один из самых резких критиков Линкольна в сенате.

Президент несколько раз прочитал речь, произнесенную лейтенантом Дэвисом перед этими ветеранами войны: «В нашем мире я ничего не боюсь. Меня не страшит смерть. Я молод и хотел бы еще пожить, но я считаю недостойным любого, кто ищет жалости у своих врагов. У некоторых из вас имеются раны и шрамы. Я их тоже могу показать. Вы служите своей стране как можно лучше. Я тоже. Перед богом у меня чистая совесть, и когда верховный руководитель вашего народа подаст команду, я покажу вам, как надо умирать, будь то на виселице или под пулями ваших солдат».

В вечер накануне казни были проверены виселица и веревка. Комендант штаба на острове Джонсона улегся спать в полной уверенности, что поутру первым делом он увидит, как во исполнение закона Дэвис будет удавлен. Тяжелые удары в дверь разбудили коменданта. Курьер от президента вручил ему приказ приостановить казнь и переслать пленного в форт Уорен. Международные законы давали все основания для вынесения смертного приговора. Но Линкольн считал, что не всегда международные законы применимы в гражданской войне, в условиях, когда лелеется надежда на скорое примирение.

Д-р Дэвид Райт, уважаемый житель Норфолка, Виргиния, судимый военной комиссией за убийство, был приговорен к повешению. С севера, юга, из Канады пришли протесты в письмах, телеграммах. Многие посетили президента лично, и вообще число ходатайств количественно превысило просьбы об амнистии по любому другому приговору, вынесенному в военное время. «Приостановите казнь впредь до моего распоряжения», — телеграфировал Линкольн в форт Монро.

Это было вопиющее дело. 11 июля 1863 года по одной из главных улиц Норфолка проходила рота солдат-негров. Во главе роты шел Ансон Сэнборн, младший лейтенант 1-го отряда цветных войск США. Публика, стоявшая на тротуарах, насмехалась над неграми и улюлюкала. Среди зевак находился доктор Райт, человек, хорошо известный своими исключительными успехами в медицине и репутацией порядочного человека. Внезапно он набросился на лейтенанта Сэнборна, выхватил револьвер и застрелил 20-летнего офицера.

Дочь д-ра Райта получила разрешение на длительное свидание с ним в тюремной камере. Он ушел из тюрьмы в ее платье и собирался скрыться. Офицер федеральных войск заметил на улице, что у женщины «мужская походка», и вернул д-ра Райта в камеру.

17 октября комендант форта Монро телеграфировал Линкольну, что жена Райта намерена посетить Вашингтон, чтобы ходатайствовать перед президентом о помиловании мужа. Линкольн ответил: «Незачем миссис Райт ехать сюда. Проблема чрезвычайно трудная, но вопрос решен».

Накануне 23 октября, по утверждению Дэвида Бэйтса, к его коллеге по службе Ричарду О’Брайену «подошел человек и сказал, что если он сможет предъявить телеграмму президента Линкольна, отменяющую приговор, О’Брайен немедленно получит 20 тысяч долларов золотом и бесплатный проезд в Англию на корабле, прорывающем блокаду. О’Брайен с возмущением отверг взятку».