Ей было страшно оттого, что все меняется слишком быстро, и едва ты успеваешь кое-как приспособиться к тому, что есть, пусть оно не очень хорошее, как тут же следует новый удар, и все становится еще хуже.

Вельможи с полной уверенностью говорили о том, что как только закончится зима и ветер переменится, корабли из вольных городов — какая насмешка! Вольными им уже никогда не быть — приплывут в Дорас с воинами Орды.

Они готовили планы отражения атак, заранее соглашались жертвовать провинциями, словно там не жили сотни и тысячи людей, словно это были какие-то фишки в игре.

В Дорасе строили новые корабли, но слишком медленно, чтобы успеть к началу весны, а значит, имелась вероятность, что плавать на них уже будут люди и нелюди Орды.

Айра ждала ответа от Дайрута и с каждым днем все сильнее надеялась, что темник согласится. Она уже воспринимала его не как некое страшное чудовище, а скорее как дикого зверя, которого можно будет приручить.

Все свои планы она неосознанно связывала с тем, что Дайрут согласится на ее предложение, хотя и Парай Недер, и Голос, и даже герцог Сечей в один голос твердили, что это маловероятно, что темник против хана не пойдет — в Орде невозможно безродному полководцу получить власть, он должен выставить какого-нибудь благородного, по степным меркам, мальчишку, а всех подходящих Разужа уничтожил.

Но Айра верила в Дайрута, она желала ему быть самостоятельным и сильным, надеясь, что он сможет выстоять против хана Разужи. Королева желала всем сердцем, чтобы темник пошел против хана — может быть, сам хан как-то спровоцирует его, оскорбит, пригрозит, попробует лишить власти в тумене?

Соглядатаи Парая Недера в ставке темника не раз доносили о том, что люди Дайрута преданы ему лично, что они готовы идти за ним и в огонь, и в воду, а он в ответ бережет их и сам всегда идет первым.

Айра представляла его громадным, мощным и быстрым — больше, сильнее и ловчее, чем герцог Сечей, раза в два, а то и в три.

Однако день проходил за днем, плохие новости продолжали приходить, а гонцы так и не возвращались. Их могли перехватить по дороге, каждый мог сгинуть в лапах демонов или в брюхе слизней.

И, в конце концов, никто не мог поручиться за то, что они добрались до Дайрута, а тот выслушал их и тут же посадил на кол или повесил, выказывая с вою верность хану.

«Все идет так, как должно быть, — повторял время от времени Голос. Он вообще в последнее время редко советовал, чаще одобрял действия Айры или вообще отмалчивался. — Просто помни, что ты — это Дорас, и от тебя зависит здесь все».

От таких фраз королеву каждый раз передергивало.

Она и так ощущала себя ответственной за все происходящее.

Начиная с какого-то момента ее не вгоняла в уныние каждая дурная весть — Айра сразу начинала искать решение, и, если это было возможно, просто перекидывала проблему на кого-то из доверенных лиц — верховного мага, герцога Сечея или Парая Недера, капитана Морика или на людей помельче вроде старшей фрейлины или церемониймейстера.

Она поняла, что все и всегда хорошо идти не будет.

В любой бочке меда есть ложка дегтя — и уже дело правителя разобраться: не заметить мерзкого привкуса, сделать вид, что мед отличный, выкинуть всю бочку или посадить слуг отделить испорченный мед от хорошего.

После того как Айра научилась сразу передавать проблемы тем, кто мог с ними справиться не хуже, а подчас и гораздо лучше ее, у королевы появилось свободное время. Она вновь занялась фехтованием, которое в чем-то походило на танцы — вот только цена ошибки здесь была выше, — она читала или слушала, как ей декламируют исторические трактаты и учебники по военному искусству.

Она приходила туда, куда ее не звали, на сборища, которых во дворце устраивалось множество — иногда церемониймейстер созывал главных пажей и фрейлин и объяснял им, как вести себя с новыми людьми. Иногда главный повар в своей громогласной манере выказывал кухаркам, посудомойкам и поварятам свое отношение к их работе и вообще к жизни.

Капитан Морик, как выяснилось, каждое утро собирал десятников.

Айра внезапно поняла, что каждая мелочь во дворце относится к чьему-то ведению, что кто-то обязательно отвечает за то, чтобы ни одна дверь во дворце не скрипела — а если заскрипит, то кто-то совершенно точно будет наказан.

Что трубы должны быть чистыми, и если после растопки камина вдруг упадет кусок сажи, то кого-то высекут или запрут под стражу на несколько дней.

Она сообразила, что даже среди поварят есть различия, и если ей без разницы, кто перед ней — старший поваренок или младший, то для них это дело весьма важное. И за то, чтобы вырасти в должности, они готовы и на подвиг, и на подлость, причем зачастую в один и тот же момент.

Теперь, ставя печать и подпись на грамотах или прошениях, королева понимала, какие вокруг этой подписи бурлят страсти. Любой, даже самый незначительный указ обязательно менял чьи-то жизни, а так как это происходило не в лучшие времена, то, как правило, менял к худшему.

Теперь ей было совершенно очевидно, для кого из ее фрейлин место очень важно — а кому оно досталось легко и в случае чего потеря его будет даже не очень болезненной.

Айра начала здороваться с людьми — не просто улыбкой или небрежным кивком, как делал это порой ее отец и за что он был любим челядью безумно, а по-настоящему, приветствуя слуг по имени и ласково, проявляя порой невозможное для правителя знание о жизни этих ничтожных, в общем-то, людей.

Это понимание, новое отношение к окружающим людям произошло внезапно — словно скрипнуло и душе, и внезапно все то, что накапливалось долгие и сложные месяцы, стало абсолютно понятным и естественным.

Через это понимание других Айра логично и словно закономерно обрела умение управлять собственным волшебным даром. Теперь ей достаточно было перекинуться несколькими фразами с совершенно незнакомым, враждебно настроенным человеком, как он принимал ее сторону.

Как девочка, не вошедшая еще в женский возраст, Айра воспринимала свой дар в качестве подарка богов, как королева она видела в нем инструмент, и инструмент сложный и опасный.

Герцог Сечей, первый из тех, кого она таким образом переманила на свою сторону, еще не умея управлять даром, стал после применения личной магии королевы совершенно другим человеком.

Некогда буйный и нетерпимый, он успокоился.

Он не поглупел, не перестал понимать намеков или разбираться в стратегии. Однако словно что-то в нем надломилось, и брат королевы перестал быть таким же ярким и безудержным, как раньше.

В прошлом Айра очень мало с ним виделась — сказалось и то, что она была младше, и то, что их отцы давным-давно поссорились. Однако, по рассказам и редким воспоминаниям, Сечей был бесшабашным и рисковым, а теперь стал сдержанным.

Он словно постарел сразу лет на сорок, да еще и перенес смертельную болезнь.

Ближе к концу зимы людей, таким образом перетянутых на сторону лично королевы, оказалось с полдюжины — один дипломат из островного вольного города Рех-Рат, двое столичных купцов, лазутчик хана Разужи, граф Радей и собственно Сечей.

И все они были преданы Айре — так преданы, что могли ради нее умереть, и в случае соглядатая хана это могло пригодиться.

Они разговаривали, вели какие-то мелкие интриги, ухаживали за дамами и рассказывали истории из жизни во время пиров. Но во всех них словно исчез какой-то стержень, каждый напоминал Айре куклу, из которой хозяин вынул руку, — одинокую и ненужную.

Они жили только тогда, когда были нужны Айре, а остальное время влачили жалкое и никому не нужное существование.

И это пугало. Голос настаивал на том, что Айре надо тренироваться — но она не могла и не хотела. К тому же тот же Голос утверждал, что с Дайрутом подобного сотворить не удастся, хотя и не объяснял почему.

Как-то во время личной беседы с Параем Айра вспомнила о том, что бывший первый советник предполагал, что Дайрут Верде может оказаться героем.