– Ты не сошел с ума, – повторила вдруг Лайна, – потому что всегда был сумасшедшим, а не потому что оставил иммунку включенной. Господи единый и праведный, отказаться от таланта, от гениальности, от наслаждения высоким – ради сухих манускриптов по тактике? Ради мемуаров сморщенных импотентов-генералов?

Ее несло. Лайна попыталась дать Тимуру пощечину, но тот легко перехватил руку и – очень вежливо для подобной ситуации – оттолкнул девушку от себя.

– Ради чего? – до противности высоким голосом орала Лайна.

– Ради власти, – тихо произнес хозяин. И – о чудо – Лайна успокоилась. – Вам не понять. Отец готовил офицеров для нашей армии – пеонов, у которых не ограничены интеллект и инстинкты. А потом его подло убили, а я вынужден был вернуться сюда, в глушь, где в среднем образование гражданина – базовый курс матриц плюс умение считать до тысячи в уме. А ведь я мечтал стать великим поэтом или художником! И здесь я увидел их – детей-пеонов. Власть над тупыми пеонами – ничто. Ноль. Но если их не ограничивать – то ноль превращается в зеро, и ты срываешь галактический банк.

– Зачем ты нам это говоришь? – Гийом огляделся в поисках подходящего оружия – молодой, спортивный с виду аристократ наверняка с легкостью победит его в честном поединке.

И вдруг заметил, что сквозь приоткрытую дверь – кого бояться хозяину? – за ними наблюдает Робер.

– А кому я еще это скажу? Все остальные не собираются умирать через несколько минут после моих откровений. – Подтверждая опасения землянина, Тимур достал из кармана портативный военный лагер. – Ваша смерть будет потерей для общемировой литературы…

– Подожди. – Гийом демонстративно отвернулся, показывая, что совершать глупости не собирается. – Но ведь пеонов все равно убьют. Ты захватишь свою систему, потом начнешь переговоры с метрополией, и они принудят тебя уничтожить всех пеонов, чье развитие прошло вне стандартной классификации! А как же твоя власть?

– Ну уничтожу! И что? Новых наклепаем – метрополия здесь будет очень слаба.

Тимур наслаждался моментом. Он достал из кармана сюртука облатку и положил ее на язык.

– Да… – тихо прошептал аристократ. – Это – настоящее…

А через минуту упал на пол с дыркой во лбу. Выстрела слышно не было – взглянув в сторону дверей, Гийом понял причину. Мальчишка держал в руках скукоженный, деформированный кусок пластика – пожалуй, единственное доступное пеонам оружие.

– Если вы и теперь откажетесь показать мне Землю, то я вас тоже убью, – честно признался Робер, входя в комнату.

– Из однозарядных строительных склеивателей второй раз не выстрелить. – Гийом посмотрел на несостоявшегося тирана, пнул его ногой и автоматически полез в карман за новой облаткой. – А ты вовремя.

Земля встречала путешественников негостеприимно. Уж лучше бы на таможне сидели пеоны – те не вымогают взяток, не сморкаются в рукав и не пытаются предложить тебе «самые чистые наркотики», демонстративно включив на столе «глушилку».

– Какие новости за последние пару лет? – спросил Гийом, когда с формальностями было покончено. Документы Робера, изготовленные настоящими профессионалами на Марсе, сомнений не вызвали. – Из тех, которые не просачиваются по официальным каналам?

– Пожирателей на закрытом заседании Ассамблеи объявили тоталитарной сектой и теперь отлавливают по всей планете. – Офицер в очередной раз высморкался в рукав. – Запирают их в мнемоблоки и пытаются лечить, но они ни хрена не лечатся.

– Давно пора! Жрут всякую мерзость, да еще и непотребством занимаются. – Лайна, поймав одобрительный взгляд таможенника, улыбнулась Роберу. Парень рос не по дням, а по часам, превращаясь из угловатого подростка в очаровательного юношу.

А еще у него получались потрясающие по вкусу стихи!

Но Гийом все равно не ревновал Лайну.

Мы все от чего-то зависим. От еды, воды, воздуха – вообще все без исключения. Большая часть – от родных и близких людей, кто-то – от компьютеров и телефонов, кто-то – от алкоголя и наркотиков. Один не может жить без любимой компьютерной игры, а другому кровь из носу надо попасть на премьеру в Большой театр.

Некоторые зависимости больше, другие меньше. Иногда по тому, от чего зависим человек, можно определить его общественный статус, состояние, культурный уровень и образование.

Можно ли сравнивать меломана и алкоголика? Обжору и влюбленного в свое дело искусствоведа? Наркомана и библиофила?

А если не сравнивать – но создать единое целое? Когда искусство оказывается наркотиком, а наркоман – творцом? Со всеми побочными эффектами, чтобы эйфория сменялась ломкой, а восхищение идеалом соседствовало с абсолютно потребительским отношением к нему?..

Джулик

Праздник. Да я уже и не помню, что это такое, – все работа, работа… Годы и десятилетия складываются картонным замком из простого, скучного желания жить как все, не отстать, вырваться, оторваться, не дать догнать.

Что там – в жестоком реальном мире, что здесь – в тонкой нереальности, построенной прожженными дельцами, наживающимися на больных, – везде все одинаково.

А так хочется расслабиться, отдохнуть и, пока все беснуются в этот дурацкий день, просто погулять с Аськой по городу, постоять на каком-нибудь мостике под сенью каштанов… Но – не время. Сегодня княгиня появится на публике, можно будет попробовать напроситься на аудиенцию.

– Три сырка с ананасами и пакет кефира.

Пока продавщица искала сырки, я поправил карнавальный костюм. Надо было самому проследить за судьбой заказа, вот ведь – переложил на Бюро, и эта тряпка оказалась на пару размеров меньше! Да еще норовила собраться складками в подмышках, открывая голое пузо – не лучшее зрелище в этой вселенной.

– Если нет с ананасами, давайте с курагой.

Вечерело. Часы на ратуше еще можно было различить, а вот стрелки скрылись в сумраке. Быстрым шагом я прошел через площадь, швейцар распахнул передо мной двери, и сразу же на шею – будто ждала – валькирией кинулась Аська.

– Джули, милый, наконец-то! – Голубой шелк платья идеально подходил к ее васильковым глазам, у меня даже сердце защемило. – Ой, а что у тебя за костюм? Ты уверен, что это двадцатый век?

– Костюм супермена. – Я крутанулся на месте, и подлая тряпка снова поползла вверх. – Человек-барсук, что ли. Он терроризировал небоскребы, подгрызая их у основания.

– Ой, ты такой смешной! На животе у тебя нарисован бобер, а никакой не барсук. – Она схватила меня за руку и потащила наверх по широкой лестнице. – Но как-то мне сомнительно, чтобы в то время трусы носили поверх штанов. Кроме того, желтый с красным не сочетаются.

Я попытался опустить прорезиненную тряпку на место, но она сопротивлялась. Плохо получалось еще и потому, что в руке, которой я проделывал этот трюк, был пакет с едой.

– …а Ленка ему и говорит: пока, мол, не разведешься, никакого секса! Он ей: ну как же я разведусь, жена-то, мол, там, а я-то здесь, час связи обходится в пять тысяч, и вообще глупо это, ну что тебе стоит, и все такое. Она – нет, и ни в какую! И вот он, дурак старый, звонит, пытается развестись, а жена объявляет его сумасшедшим и замораживает все счета. Ленка как узнала, тут же на попятный, а он ей: ты, мол, дура и на фиг мне теперь не нужна. С женой договорился, та ему один счет оставила и наверняка потихоньку, на всякий случай, готовит документы, что он все же сошел с ума…

В зале собралось человек триста; большинство в классических платьях и костюмах, но встречались и дураки вроде меня – в криво сидящих военных мундирах, балахонах, смутно напоминающих саваны, один щеголял в белых лосинах, обтягивающем белом же бадлоне и балетной пачке – при его пузе это зрелище разрывало мое сердце.

– …и тогда Майк плюнул на все и ушел в запой. Сашка тут же к Филиппу, он ей на дверь. Она к Косте – тот тоже с ней дела иметь не хочет. Майк из запоя выходит, а Сашку уже обратно не принимает! Куда деваться? Она рванула в Японию, как будто там своих дур мало!